Мертвецы возвращаются

Братья и сестры! Гении и графоманы! Мрачные типы и весельчаки! Сбрасывайте сюда Ваш черный юмор. Кто любит подобный жанр - милости прошу в блог к Гришке - пирату! Вот для затравки первая история. [cut=Читать далее...] [b] МЕРТВЕЦЫ ВОЗВРАЩАЮТСЯ[/b] Слава о делах Пятачка и Вини-Пуха надолго поселилась в отрогах Скалистых гор. Народ сложил песни об их злодеяниях, а свободная пресса сделала из них героев. Много с тех пор утекло зыбучих песков, но и по сей день иногда взрывается ночь кошмаром, диким хрюканьем и медвежьим ревом. Это по старой привычке выходят друзья на прогулку. Развлеченья у них все те же – грабежи и убийства. Вот и на этот раз похлопал себя Пятачок по жирным бокам, подергал щетину на свиной морде и говорит: – Послушай, Вини, а не пойти ли нам поразмяться? – Можно, – отозвался Пух, – я всегда горазд до шалостей, кстати, у меня с собой горшочек меда, я поем малость, а ты пулемет смажь, больно он тарахтеть стал, детей побудит. – Дай и мне меда, – просит кабан. – А ты мне что дашь? – отвечает медведь, волосатую грудь почесывает, клыки скалит, а в глазах беспощадная жестокость – лютый зверь словом. Но и кабан не лыком шит, втихую из-под копыта финку достал, ждет удобного момента. И в глазах его поросячьих коварство и подлость образовались, плещутся прям, как дерьмо в отстойнике. Ну, медведь судьбы испытывать не стал. – Ладно, – говорит, – дружбан мой кабанчик, дам я тебе меда, но только опосля. – Что значит опосля? – почувствовал неладное Пятачок, крепче сжимая ножик острый, в деле проверенный, кровью невинных душ порченый, длины невиданной. Пух пояснил: – Опосля – это значит много, а сам я маленько поем. И стал есть и все съел, а потом дурачком прикинулся: – Забыл, – говорит, – много не получилось оставить. Злобно сверкнул глазами кабан и на медведя с финкой кинулся: – Замочу, гад! Но Пух к такому повороту готов был, раз ему пулемет в рыло. Кабан сразу присмирел и ножик за копыто спрятал. – Пошутил я, братуха. – И я пошутил, – довольно облизнулся медведь. – Мы оба пошутили, только ты зря меня гадом обозвал, вовек не прощу. – Да ладно, – хрюкнул Пятачок, – чего не скажешь в шутейном разговоре, ты пошутил – я посмеялся. – Завтра ты пошутишь – я посмеюсь. – Миролюбиво закончил косолапый, пряча за спину растопыренные когти, сиявшие в лунном свете как десять ятаганов. Короткое время шли молча. Первым нарушил молчание свинья: – А здорово мы в прошлый год сову казнили. – Здорово, – согласился Пух, – только ты ей слишком короткий фитиль вставил, я далеко отбежать не успел, шерсть на загривке до сих пор не отросла. – А ты, – недовольно захрюкал Пятачок, – когда осла пытали, кровью брызгался, и его холодные уши мне под одеяло сунул. Весело стало злодеям, любили полютовать, а пуще всего воспоминаниями хвастать о зверушках замученных. Пятачок так преображался весь, что уж и не свинья, а прямо черт в наморднике. Глазки горят, клыки топорщатся, копыта траурный марш выбивают: – А помнишь, – захрюкал злодей, – как мы кролика насильно морковью накормили и он так раздулся, что из своей норы вылезти не мог. – Помню, – хохочет Пух, – только мы его еще через соломинку надули. –И кирпичами, кирпичами по загривку! – Хохотал Пятачок. – Вот умора! – А он такой вежливый был, все спрашивал, а вы больше ничего не хотите?! – Трубным басом вопил Вини-Пух. – А что еще, что-нибудь есть?! – Визжал распаляясь Пятачок.– И по мордасам его, по мордасам! В ужасе мертвела округа, горизонт кровавила заря и душегубы спешили к берлогам. Ночь выдалась тихой: тигра, два тушканчика, стадо овец, да безрогий козел, не считая мелкой дичи. Надолго поселилась слава о делах Пятачка и Вини-Пуха в отрогах Скалистых гор.