- Что вы помните?
Он смущен. Пытается отвернуться, уйти от ответа. Тушуется. Понимаю, испугал я его, еще бы не испугал, вот так, в лоб спросил:
- Что вы помните?
Ну да, не надо было мне, конечно, вот так его в лоб спрашивать. Еще бы спросил, кто он такой.
Нет, ничего, не растерялся парень. Задумался. Грызет ногти. Что за привычка, грызть ногти, да мне-то что, мало ли, какие у людей привычки.
- Ну… гхм…
- Ничего не помните?
- Нет, постойте. Помню. Я остался последним.
- Вы?
- Я остался последним. Всех перебили, я остался последним… я бегу по улице… от преследователей…
- Вас кто-то хотел убить?
- Да.
- Кто же?
Он хмурится, снова грызет ногти.
- Не помню. Помню, что всех убили, всех… я остался. Бегу по улицам, по переулкам, по дворам… в подворотнях каких-то… расталкиваю толпу, бегу через площадь…
- Стоп, какую толпу?
- Какую-какую, обыкновенную… женщина какая-то визжит, когда я её отталкиваю, мимо парней каких-то бегу, один из них меня кулаком по спине бьет…
- Стойте-стойте, какая толпа, вы сказали – вы последний остались! Значит, не последний? Значит, еще люди были?
- Нет, не в смысле, всех людей перебили… а в смысле, всех нас.
Мне становится не по себе.
- А вы что… не человек?
- Человек, но… не такой человек.
Не понимаю. В жизни не думал, что люди бывают такие и не такие. Оказывается, бывают.
- Ну, вот… бегу по дворам, по подворотням, по переулкам, по улицам, по площади, через толпу, по анфиладам и аттикам…
- Стоп-стоп, аттик, - это стена над карнизом, вы что, по стенам бегали?
- Гхм… не знаю. Но вот именно так, бегу по дворам, по подворотням, по переулкам, по улицам, по площади, через толпу, по анфиладам и аттикам… Кто-то стреляет мне в спину, кто-то не попадает, падаю в осеннюю листву, снова поднимаюсь, снова бегу… Я остался последним. Этот город не принимает меня, не принимает таких, как мы, он старается не замечать нас, сделать вид, что нас нет. Но мы есть, мы существуем, на нас невозможно закрыть глаза – и тогда город решил уничтожить нас.
Ничего не понимаю. Похоже на бред сумасшедшего. Да он и выглядит сумасшедшим, глаза горят, руки трясутся, еще бы не тряслись, плечо перевязано, кровоточит, понять бы еще, что у него с плечом. Только для этого нужно снять повязку, а повязку-то снимать не хочется, еще не хватало, чтобы он кровью истек.
Хотя… хотя и не надо никакие повязки снимать, начинаю догадываться, что случилось. Проверяю кольт, ну вот, так и есть, два патрона в барабане, остальных нет.
- Похоже, это я в вас стрелял.
- Вы?
- Я.
- Но… зачем?
Растираю виски, пытаюсь вспомнить. Не могу. Не знаю.
Выглядываю на улицу пустого города.
Большой город. Пустой город. Красивый город. Город, в котором никого нет, но не так никого нет, как будто люди ушли отсюда или погибли в результате страшной катастрофы. Такое чувство, что в этом городе никто никогда не жил. Более того – такое чувство, что этот город никто никогда не строил.
Выбираюсь из аптеки, по дороге домой захожу в гастроном, хватаю с полок не глядя, что попадется, на ужин. Домой… ну да. Эти комнаты на третьем этаже высотки мы называем своим домом.
Мой враг встречает меня у входа, пытается взять сумки у меня из рук, отгоняю врага, куда лезешь, куда лезешь, хочешь, чтобы опять кровища хлынула…
Делаю ему перевязку, враг еще пытается отказаться, я сам, я сам, даже думать не смей, сам он, сам себе такие вещи никто не делает. Уж что-что, а перевязывать я умею.
Садимся ужинать.
Только сейчас спохватываюсь, что мне есть что сказать.
- Да… я кое-что вспомнил.
Мой враг оживляется.
- Вспомнили?
- Ну… я помню… я догонял вас… чтобы убить.
- Да?
- Точно. Город такой… вот не такой, как здесь, дома красивые, скверы… а мегаполис такой огромный, высотки до небес, улочки между ними узенькие-узенькие…
- Точно.
- Что точно?
- И я точно такой же мегаполис вспоминаю.
- Ну вот видите… помню… я вас увидел… вы мне еще колеса у машины прострелили…
Он смущается.
- Прошу прощения.
- За что?
- Ну… за колеса.
- Да погодите вы прощения просить, я же вас убить должен был! Помню, звонил, просил, чтобы подкрепление мне вызвали, а они мне такие – людей нет, все заняты, продолжайте патрулирование, в одиночку к нему не подходите. Вот так вот, семь лет за вами гонялись, а теперь упустить значит?
Он бледнеет.
- И вы…?
- И что я, кинулся за вами… сначала на машине хотел преследовать, потом вы мне колеса прострелили… тогда я за вами побежал. Вот так, один на один. Они мне еще по громкой связи орали, чтобы вернулся немедленно. Помню… - растираю виски, слова приходят сами собой, - бегу по переулкам, по дворам, по переходам, площадям и лестницам, бегу по крышам, перепрыгиваю узкий проход между домами, стараюсь не упустить из вида тощую нескладную фигуру далеко впереди. Стреляю – на угад…
- Стойте, наугад слитно пишется.
- Да? А почему-то у меня в памяти именно так – на угад… Вроде и знаю, что слитно, а в памяти – на угад… Стреляю, мимо, еще раз мимо, карабкаюсь по пожарной лестнице, только бы не упустить, я и так гонялся за ним семь лет…
Он кивает. Хмурится. Кусает ногти.
- Но… почему вы гонялись за мной?
Растираю виски.
- Не… не помню.
Ловлю воспоминание.
Не ловится, хочет увернуться, хватаю за хвостик, врешь, не уйдешь.
Просыпаюсь окончательно.
Вспоминаю.
Мой враг просыпается на соседней кровати, вопросительно смотрит на меня.
- Вы… что-то вспомнили?
- Что-то вспомнил.
Мой враг подбирается ко мне, вижу, отчаянно сдерживается, чтобы не начать кусать ногти.
- И?
- И… Шеф повернулся к нам, - резко, решительно, мне даже стало не по себе, когда он посмотрел на меня в упор.
«Что же, дамы и господа… у нас есть только один выход»
«Какой же?» – поинтересовался я. «Я думаю, вы понимаете, о чем идет речь. Ситуация выходит из под контроля. Если мы не можем контролировать неприспособленных… мы должны их уничтожить»
Мне показалось, что я ослышался. Что шеф имел в виду что угодно, но только не это.
«Что вы имели в виду?» – спросил я.
«Только то, что я сказал. Уничтожить».
«Как вы планируете это делать?»
«Очень просто. Будьте добры, подготовьте список всех квартир, где проживают неприспособленные. И схему водопровода в городе».
«Вы хотите отравить воду?» – спросил я.
«Да, будем бить неприспособленных их же оружием, они же первые грозились так сделать».
Я не стал напоминать шефу, что это мы сами запустили лет пять назад утку, будто бы неприспособленные хотят отравить воду.
«Мы должны взять эту работу на себя?» – спросил я.
«Нет, вам будет другое задание», - шеф отвернулся к окну, за которым расстилался огромный мегаполис, - «я сомневаюсь, что погибнут сразу все, скорее всего, часть неприспособленных выживет… И ваша задача – уничтожить тех, кто останется… Город за окнами притих, будто готовился к своей последней битве…»
- Красиво говорите, - заметил враг, - вам бы писателем быть.
Что-то настораживает меня в его словах, еще не знаю, что…
- Вы что-то вспомнили?
Враг заходит в дом, взъерошенный, глаза горят, сразу вижу – вспомнил.
- Да. Этот день… когда появился город.
- Какой город?
- Город. На горизонте. Я помню этот день, когда первый раз увидел город на горизонте. Вернее, не так, город я видел давно, он приходил ко мне в детских снах, которые я считал не более чем фантазиями. Теперь же я увидел этот город наяву – бесконечно далеко от нас, даже не на горизонте, а где-то за туманом, за пустотой, в которую обрывается наша плоская земля.
Вспоминаю день, когда впервые увидел город, не во сне, наяву, там, на западе мегаполиса, в той стороне, куда заходило солнце.
Бегу по улицам, спасаюсь от человека, который хочет меня убить, вспоминаю тот день, когда впервые увидел город наяву. Я увидел его не один, со мной была Эттибет, это она притащила меня туда, на крышу дома, с которой был виден город.
- Ты смотри! Видишь, видишь?
Я видел. Я видел наяву город, который раньше встречал только во сне.
- Этот город… он существует.
- Еще как существует… Это для нас построен, для нас! Для таких, как мы!
Я помню, как Эттибет хлопала в ладоши, мне казалось, что она бредит, когда говорит, что город построен для нас. Теперь Эттибет уже не хлопает в ладоши, теперь Эттибет лежит мертвая в своей комнате, а может, уже не лежит – городские службы быстро убирают умерших… то есть, убитых…
Шаги.
Тяжелое дыхание у меня за спиной. Преследователь совсем рядом, я забиваюсь в неприметный переулок, отступаю назад, надеюсь затаиться, спрятаться за мусорными баками, пустой бак переворачивается, оглушает меня грохотом, бегу – не разбирая дороги, уже не сомневаюсь, что убийца услышал меня.
Убийца.
Кто-то называет их стражами порядка. Я называю их убийцами.
И одно я теперь знаю точно. Эттибет не бредила, этот город на горизонте и правда существует для нас. Для нас для всех.
Нужно только до него добраться…
- Вот так, - мой враг замолкает.
Снисходительно киваю.
- Вам самому нужно быть писателем.
- Вы так считаете?
- Определенно.
Раскладываю мясо по тарелкам, переворачиваю куски, чтобы выбрать себе кусок подгорелый, не совать же его другому человеку, даже если этот человек – мой враг.
Что-то переклинивает в голове, сковородка падает мне под ноги.
Мой враг оборачивается.
- Вы… вы чего?
Я и сам не знаю, чего я. Выхватываю кольт, выпускаю во врага всю обойму, а молодец парень, быстро смекнул, что к чему, я только пушку вынимал, он уже на лестницу кинулся.
Бегу за ним. Уже не пытаюсь осадить себя, не пытаюсь понять, что случилось, с ума я сошел или как, в голове вертится одно-единственное, убей-убей-убей…
Небо рушится мне на голову, земля уходит из-под ног.
Просыпаюсь.
Думаю, чего это я заснул при включенном свете, вроде не водилось за мной такое. А нет, это я не заснул, это я лежу на полу, руки связаны, черт, ноги тоже связаны, хорошо кто-то поработал, да кто кто-то, вон он, мой враг…
- Очнулись?
Хочу ответить, не успеваю, голова разрывается болью.
- Это… это вы меня?
- Это я вас. А то бы вы меня пристрелили к черту.
- Сам не знаю, что на меня нашло. Хотя… стойте… ну, конечно…
- Что такое?
Я вспомнил… вспомнил, как гнался за вами, как хотел убить вас… это так живо было, так натурально… как на самом деле… Нет, что вы на меня так смотрите, не сумасшедший я…
Мой враг хмурится. Отчаянно грызет ногти.
- Вы так думаете? Не сумасшедшие помнят свои имена. И свое прошлое.
- Нет, знаете, мне кажется, здесь что-то другое, а не провалы в памяти.
Враг хмурится.
- Что другое?
- М-м-м-м… не знаю. Вот сейчас. Я вспомнил, как гнался за вами. И еще кое-что. Я вспомнил, что я вспоминал, когда гнался за вами.
- И что же?
Удивительное дело, - я с самого начала требовал, чтобы неприспособленные были уничтожены, а теперь, когда им был подписан смертный приговор, я взбунтовался.
- Послушайте – обратился я к шефу, - вы как-то сами говорили, что природа не может ошибаться, что если природа создала столько неприспособленных, значит, ей для чего-то это нужно. Вы посмотрите тенденцию – год от года уменьшается число нормальных людей, а неприспособленных все больше и больше. Зачем? Почему?
- Ошиб…
- Ошибка природы, вы хотите сказать? Природы, которая не может ошибаться?
- Ну… значит, может.
- Природа. Не. Может. Ошибаться, - с расстановкой повторил я.
- Не рассуждать! – рявкнул шеф так, что зазвенели стекла, - он мне тут еще философию разводить будет, умник хренов нашелся! Идите… выполняйте… лично проверю…
Бегу по городу – за противником, который кажется неуловимым, бегу, вспоминаю наш последний разговор с шефом, бегу, снова стреляю, снова промазываю, снова спрашиваю сам себя – кого я хочу убить.
Кого?
Может ли ошибаться природа?
Может ли природа создать сотни тысяч не нужных для общества людей?
Меня слишком долго учили не рассуждать, а выполнять приказы, и какого черта я сейчас опять рассуждаю, думаю, думаю, когда думать на службе запрещено…
Замолкаю.
Мой враг кивает.
Задумывается.
За окнами ветер шуршит листвой. Все ещё не могу привыкнуть к тишине этого пустого города, к его пронзительной тишине…
Спрашиваю:
- А вы… что-нибудь вспомнили?
- Да… маленький кусочек прошлого…
Бегу по улице, перескакиваю через автомобили – раньше я такое видел только в кино, думал, что на самом деле это невозможно, а вот тут на тебе, оказалось возможно, жить захочешь, еще и не через то перепрыгнешь.
Я остался последним.
Предпоследний погиб полчаса назад. И не верится, что полчаса назад я говорил с ним, я сидел в двух шагах от него, я мог дотронуться до него рукой.
Предпоследний.
Я не знал его имени.
Не успел спросить.
- Природа не может ошибаться, - сказал он мне.
- Тем не менее, природа ошиблась, создала десятки тысяч неприспособленных, - возразил я.
- Отнюдь. Просто природа ожидала, что мы пойдем по другому пути развития.
- И какой же это путь?
- Вы видели город на горизонте?
Меня передернуло, я не верил, что кто-то кроме меня видит этот город.
- Да…
- Вот это и есть наш путь. Но на какой-то развилке истории наша цивилизация свернула не туда. На путь агрессивного маркетинга и удачных рекламных ходов. А природа ждала, что к нынешнему веку наша цивилизация придет к совершенно новому миру, миру творцов, миру гениев, миру мечтателей. И стала выпускать в наш мир гениев. Которые здесь никому не нужны. Художник в лучшем случае может рисовать рекламные плакаты…
- А можно перебраться в тот мир? На тот путь развития? Для этого нужно вернуться назад, пройти развилку?
- Как вы время вспять повернете?
- Значит… туда добраться невозможно?
- Отчего же…
Он не договорил, упал с простреленной головой. И некогда было оглядываться, кто, зачем, почему, оставалось бежать, бежать, бежать…
Бегу.
Улицы бросаются мне под ноги, сбивают с ног, город запутывает меня в лабиринте магистралей, уже представляю себе, как падаю с какого-нибудь виадука, лечу в бездну…
Мой враг замолкает.
Переводит дух.
Приподнимаюсь на полу, голова снова разрывается от боли.
- Это всё?
- Да… пока это всё, что я вспомнил.
- Вот оно как… - осторожно опускаю голову, боюсь, что она сейчас развалится, - кофе мне сделай.
- Чего?
- Кофе сделай, говорю. Со сливками.
- Я тебе чего, в дворецкие нанимался? Овсянка, сэр?
- Так ты меня по рукам, по ногам связал, я теперь как жить должен?
- А не связал бы, так ты бы из меня решето сделал.
- Ну, вот теперь и будешь меня обхаживать…
- Тьфу на тебя… - мой враг подходит, пытается развязать веревки, не может, разрезает ножом.
Ветер шуршит листвой.
Ветер в пустом городе.
- Вот здесь смотри… видишь?
Подхожу к самому краю крыши, подхожу осторожно, чтобы враг не столкнул меня.
А то мало ли.
- Вон… видишь?
Вижу. Там. Вдалеке. Огромный мегаполис, мерцающий огнями реклам. Город, в котором должна кипеть жизнь, город, который мы покинули.
- Видел?
- Ага…
Мой враг спохватывается:
- Так что ты сказать хотел?
- Вспомнил я… конец истории нашей вспомнил.
Враг хватает меня за плечо.
- Так что ж ты сразу не сказал, говори!
Сворачиваю в переулок, вижу тощую сутулую фигуру, которая несется к западному берегу. В сердцах думаю, что он хочет покончить с собой, тут же отгоняю от себя эту мысль.
Стреляю.
Пуля срезает прядь волос на голове преступника. Преступника? Как-то быстро я начал называть неприспособленных преступниками.
Снова спрашиваю себя, кого я хочу убить. Кто он. Кто мы все, такие, как он, в том числе и я, никто еще не знает, что я – в их числе, никто не видел мои четырехмерные фигуры, сложенные из бумаги, да я сам их толком не видел, я складывал их – и сжигал той же ночью, я сам себе боялся признаться, что родился неприспособленным, да каким неприспособленным, приспособился же, в полицию пошел, вот и брат у меня приспособился, рекламные площади продает, а что позавчера из окна шагнул, так это несчастный случай, точно вам говорю, несчастный случай, и предсмертной записки не было, официально её не было, вы официальные сводки посмотрите…
Тощая тень забирается в открытый флаер.
Стреляю.
Тень вздрагивает, ага, попал, тень падает, подкошенная выстрелом.
Бегу к флаеру, снова спрашиваю себя, кого я убил.
Убил…
Вижу город на горизонте. Совсем рядом. Город, которого не должно быть, город, который мы все так упорно старались не замечать.
Начинаю понимать.
Наклоняюсь над убитым, спрашиваю, ни на что не надеясь:
- Вы… в город собирались? Туда?
Человек передо мной сдавленно хрипит что-то нечленораздельное, наконец, вымученно кивает.
Визг сирен.
Мигалки полицейских машин, кажется со всех сторон.
Умирающий тянется к штурвалу, хочет что-то сказать, не может, нет сил.
Дергаю штурвал.
Флаер поднимается над городом, только сейчас спохватываюсь, что не закрыл дверцу, а еще надо курс выверить, а еще…
Ну да.
Накладываю жгут. Пострадавший шипит от боли, пожимаю плечами, терпи, ничего не поделаешь…
Внизу орут в мегафоны, немедленно вернитесь, сопротивление бесполезно, вы окружены (где это мы окружены), сложите оружие, и всё такое.
Ну-ну.
Флаер несется в сторону того, чужого города, который скоро перестанет быть чужим.
Замолкаю.
Перевожу дух.
- Вот и всё… я всё вспомнил.
Мой враг мотает головой.
- Нет, ты не вспомнил.
- То есть?
Мы не вспомнили. Мы… мы узнавали это… по мере написания.
- Какого написания?
- По мере того, как писалась эта история.
- Кем… писалась?
Мой враг пожимает плечами, а разве для того, чтобы история была написана, обязательно нужен кто-то, кто бы её написал?
- А потом мы прилетели сюда…
- А вот это неизвестно, - мой враг мотает головой, - у нашей истории открытый финал. Может быть, мы долетели, может быть, разбились по пути, может быть, город недостижим… может быть, я в пути умер от раны…
- Не понимаю.
- Это мы уже за пределами книги. Это мы сами уже решили… что выживем… будем жить…
Мой враг смотрит в сторону мегаполиса, который мы покинули.
- Интересно… там остались… такие, как мы?
- Может, и остались…
- Надо бы их забрать оттуда…
- Как ты их заберешь…
- Ну… флаеры есть, можно пару вылазок сделать…
- Жить надоело?
- А ты как хочешь, будем тут сидеть, пока другие там пропадают?
Понимаю, что он прав. И понимаю, что не хочется мне лезть к черту на рога…
Тишина.
Та самая тишина, которая уже встретила нас в городе гениев и творцов.
Опускаю флаер, выключаю двигатели, жду, не обрушится ли на нас со всех сторон полиция, не расстреляют ли нас на месте.
Нет.
Не расстреливают.
Ничего не происходит.
Осторожно выбираемся из летучей машины. Осторожно выходим из переулка… оторопело замираем.
Неподвижные люди, неподвижные машины на улице, два дрона застыли в небе, лист оторвался от дерева и повис в пустоте.
Пытаюсь понять, что происходит.
- Они мертвы… мертвы?
Мой враг откашливается.
- Не совсем так. Мертва вся наша история.
- Но… почему? Это потому, что мы выжили, а по сюжету должны были погибнуть?
- Нет. Это потому, что история не дописана. Видите, какая она… скомканная, какие-то обрывки, кусочки, погоня, воспоминание, снова погоня… Чего-то ей не хватает, этой истории, чтобы жить. Красок каких-то…
Догадываюсь.
- Кто-то не дописал эту историю… и бросил?
- Она сама себя не дописала…
Оглядываю пустой город. Город с неподвижными людьми. Так бывает во сне, когда ходишь по городу, никто тебя не видит, и можешь делать все, что захочешь…
- Ну что? – мой враг выжидающе смотрит на меня, - когда приступим?
В который раз думаю, что надо ему дать какое-нибудь имя. И себе взять какое-нибудь имя.
Не понимаю.
- К чему… приступим?
- К написанию. Язык-то у вас подвешен…
- Вы хотите сказать…
- Мы должны дописать эту книгу. Если не мы, то кто.
Ничего не остается кроме как согласиться. Думаю, что будет, когда книга оживет. Мне опять придется бежать за моим врагом по дворам и переулкам, опять стрелять и ранить его, опять быть не в силах что-то изменить, когда шеф захочет истребить всех неприспособленных. Все повторится. Или мы сможем что-то изменить. Или если изменить, это будет уже другая книга. Или можно написать вторую часть, в которой исправим огрехи первой. Или…
Не знаю.
Иду за своим врагом по проспекту к громадине какой-то академии, мой враг бормочет что-то, что там должен быть комп, и тетради должны быть, и ручки, а то мой враг, он человек такой, у него за компом сразу все мысли пропадают, ему в тетради надо писать…
Идем.
Нас ждет книга, которая написала саму себя.
