21. Под железной рукой. Монумент его

-----------------------------------------------------

-----------------------------------------------------

Издалека доносился лай… Показалось? Отрывистый, чуть механический…

Темнота обыкновенных ночей всегда немного пыльная. Радикально чёрными бывают лишь мокрые ночи.

Дождь, дождь, ливень перекинулся в утро.

На площади перед Резиденцией Шандал завершали установку монумента. Образ самодержца, хранителя родной земли, короче, самого тирана. Вокруг нимба, — зеркально гладкого полукруга, тяжело лежавшего на плечах, ― монтировали подсветку.

Машина с полностью затемнёнными окнами давно стояла рядом, страшно нервируя рабочих и примчавшегося на всякий случай главного архитектора.

Фары горят.

Стекла глухо подняты.

Четвёрка гвардейцев охраны мокнет рядом.

Инспектирует… Но кто? Сам? Второй сам? Или прислали кого?

Юрику, сидевшему внутри, не меньше их надоело бесплодное напряжение. Он и накануне по эскизу, и тут уже час глядел, не мог придумать памятнику название. Кризис… Раньше ― с пол оборота.

Дед затребовал, внимание ― древний… ― государственный символ. На вопрос: хотя бы в какие исторические пласты забуриться? Что это должно быть? Дёрнул плечом и со свойственным ему цинизмом бросил:

— Чего привязался? Гранитное пугало с мечом и аксельбантами до сраки. Мужик какой-нибудь…

— Сразу древний?

— А как же! Мхом поросший. И название пафосное придумай. Цветы возлагать будем, парады проводить. Гуляния-фестивали… Я новый праздник учрежу… -дю… -жаю… Тьфу, пропасть! Приказываю учредить!

― Извините мою несообразительность, Лев Максимилианович, но я всё-таки не улавливаю смысл...

― А типа для развлечения? Нет, не могу?

― Конечно, можете, но я привык за многие годы к наличию второго, третьего плана ваших решений…

Дед махнул рукой:

― Да чтобы знали: я тут в Резиденции не сдох пока! Не распался на ржавчину и аватарку. И ещё: круглый год несчастным-обездоленным будет к чему приникнуть ― к подножию. Часовен Девы понатыкали там и здесь, а мужика ни одного. Непорядок. Чуешь, да? Здоровенный памятник нужен, внушающий.

Праздник был наречён «Днём Извечной Крепости», что Юрику никак не помогало. Не подтолкнул его воображение и тот факт, что монумент получился, на удивление, всерьёз удачным. Красивой такую мрачную глыбу не назовёшь.

Перед условными воротами, сам по размеру ворот, опирался железной перчаткой на секиру грубо вытесанный страж. Кромка секиры — это щербатый серп луны. Никто не зайдёт? Или никто не выйдет? Вокруг головы истукана ― полдиска огромного солнца. Латунь ― при взгляде прямо, красная медь ― в боковом отблеске… Восход? Закат? Хороший памятник. Древний в обычном понимании, будто всегда тут стоял.

Нет, всё-таки померещился лай… Из-за шума дождя.

В это же время на другом конце города мальчик с игрушечным, потявкивающим на ходу, пёселем вернулся домой.

В это же время далеко за границей хакеры ВАТЦ-Антик выдохнули и салютовали ему баночками энергетика: готово, можно начинать.

Пёсель сделал свою работу.

Образно выражаясь, он подцепил электронную блоху. Дальше она пройдёт сама ― распространится внутри локальных сетей, от электроприборов до связи. Приведёт к рассогласованию важнейших систем жизнеобеспечения цифровой тирании, откроет дорогу команде скачков напряжения и фатального перегрева.

Когда воздушный флот и мелкие летательные аппараты тирана будут обездвижены, автоматика пограничных заборов ― стрельбы и наблюдения ― отключена, начнётся физическое вторжение. На границах вспыхнут локальные бои, но это ― вопрос одного-двух дней. Живым бойцам тоже питьё и еду нужно как-то доставлять. Без связи, без координации это невозможно.

ВАТЦ-Антик ― Дедовы природные враги. Формально ― идеологическое движение адептов старины, выступающих против бесконтрольной цифровизации мира. Фактически ― интернациональный хакерский спецназ.

Тучи вредоносных и шпионских программ на территорию страны ими запускались без передышки. Наделённые минимальным автономным питанием. Упрямо пытающиеся найти сеть и войти в неё.

ВАТЦ-Антик на авось пулялся микро и нано: жучками, видеокамерами, диктофонами, накопителями, и т. д. Пулялся через границу, из стратосферы, через багаж туристов, через диверсантов и лазутчиков.

Отдел, ведущий против них симметричную войну, был у тирана в фаворитах, но…

Свершилось.

Один вирус достиг собачьих мозгов.

К счастью или к несчастью им оказался вирус-шпион. То есть, он вообще никак не проявлялся, пока не собрал все ключи к основным и подчинённым командным центрам, ко всем предохранителям. После чего хакерам ВАТЦ-Антик оставалось доложить об успехе и ждать сигнал к началу атаки.

Как такое в принципе стало возможно? Дед и здесь оказался прав: Асия.

Она расширяла сеть технических клубов для поиска талантливых детей. Расширяла ― последовательно. Сеть ― многоступенчатая. Дети ― упрямые и любознательные. Рассчитывала ли сама госпожа министр на столь ошеломительный результат? Нет, конечно. Асия предельно честно и с полной отдачей выполняла свою работу. Её подопечные по возрасту были экспериментаторами. А эксперимент ― непредсказуем. Так или иначе, протеже Юрика суждено было обрушить цифровую тиранию.

Электронный пёсель появился в результате неожиданного симбиоза игрушки с уборочной техникой.

Искусственный интеллект для народа был под строгим запертом, а детские игрушки… Ну, что?.. Игрушки… Ползают, пищат…

Роботы-пылесосы внутри жилых кластеров, как и уличная уборка, регулировались не самими жильцами, а общим центром клининга. Вот что такое тирания ― это когда глава государства решает, в котором часу подметать пол!

В одной семье сломался пёс на колёсиках, а до этого вышел из стоя робот-пылесос. Пёс команды слышал, но потерял способность бегать. Пылесос ползал, но не реагировал на команды. Он был списан и ожидал утилизации.

Умненький подросток их разобрал и совместил. Воспользовался шансом поконструировать в своё удовольствие и тем порадовать младшего брата.

Химерический собакен выполнял простые команды: стоять, сидеть, лежать. Ходил у ноги рядом. Смешно подпрыгивая, носился кругами.

В этом и засада.

Индивидуальной подписью, маркером каждого технического устройства в деспотии была усреднённая карта его перемещений. Включая место, время и продолжительность остановок, ускорения, резкость и углы поворотов. Что верно, как для строительно-уборочной техники, так и для раций в гвардейских подразделениях. Больше свободы ― выше ранг устройства. Если какой-либо предмет движется широко и непредсказуемо, то значит, именно с него идут сигналы приказа или контроля. Значит, это ключевая мобильная база или старший офицер.

Степени свободы? Вот они.

Младший братик своего новообретённого пса водил на поводке.

Катал в кузове пластмассового грузовика.

Таскал под мышкой.

Учил приносить палку. Бесполезно.

Рядом с кроватью на коврике оставлял спать до утра.

Гуляли они, разумеется, в ближайших дворах. Но клининговый распределительный центр, заведовавший всем: чистотой улиц, яркостью фонарей, сторожами, опознал эти прогулки как маркер. Верхний маркер. И передал игрушечному псу генеральный ключ связи.

Вирус пошёл…

Из пса ― в домовой клининг. Из домового — в столичный. Из столичного — в Резиденцию Шандал…

Всё.

В миллионах сувениров будет увековечен этот нелепый и милый пёс, принесший свободу!

Лай определённо звучал… Эхом в пустынных, мокрых улицах бродило заблудившееся тявканье.

Рабочие ушли на обед.

В небе чуть-чуть прояснело.

Перед монументом торчали клеммами вверх пучки проводов ― как стебли полностью облетевших тюльпанов. Подножие мигало залпами: холодный фиолетовый всплеск мгновенно исчезал в ледяном синем дрожании, а он ― в белой, жутко ледяной пульсации.

Дед снова организовал всё под свой цифровой, вкус. Зрение человека так и не взяло верх над предпочтениями машины. У Юрика дёргался глаз.

«Скоро перегорит это художество, гарантирую. Вместе с карьерой главного архитектора. У нас любая должность ― расстрельная. Уй, до чего жуткий свет…»

Опять зарядил дождь…

Между квадратными лужами, по выступающим плитам Юрик направился к монументу. В уме перебирал: «Львиная стража… Грозный лев… Да как же тебя обозвать?.. Всё мимо, мимо…»

Дед запретил ваять памятник похожим на себя:

— Ещё один я?.. Не-не-не… Юра, я своих корпусов испытываю, бывает, по десять-двадцать в сутки! Я на своих цифровиков работаю, как мышь лабораторная! И за окном буду ещё один я?! Присобачьте ему любую другую морду лица!

У ног монумента, в крупном чистом песке лежали куски прозрачного стекла. Вроде как лёд, расколотый секирой луны или тающий под солнечным нимбом.

Очень неплохо.

― Юрочка Александрович!.. ― из ниоткуда метнулся к нему главный архитектор, успевший накатить от ужаса и до сумасшествия обрадоваться, что в машине был не Дед. ― Как вам?.. Ничего?.. Вам что-то не нравится?! Я переделаю! Я прикажу переделать! А?.. Юрочка Александрович?..

«Это ещё что за фамильярности? Если мы один раз выпивали, я стал Юрочкой? Вроде, не на брудершафт выпивали».

Он не мог не засмеяться:

― Всё норм, правда. Я любуюсь вашей работай. Никаких претензий, правда.

― Юрочка Александрович!.. Дайте я вас расцелую!

Бедные люди. Смешно.

Опять лай… Не прямо слышится, а как будто…

Вблизи каменные черты оказались настолько грубыми, что лишь примерно человеческими. Две глубокие борозды шли от сощуренных глаз до квадратного подбородка.

Гранитные веки, как большие козырьки. Струйки дождя бежали везде, но только не под глазами. Под ними сухо…

«Инверсия, — подумал Юрик, — слёзы наоборот…»

Заглянув под нависшие веки, он вздохнул: «Молчишь? Извини, приятель, я выдохся. Надоело гадать. Вижу, ты предпочёл остаться безымянным. На том и порешим. Для отвода глаз, я предложу вырубить на постаменте пустое… Будешь отец-Гранит или отец-Кремень, в общем, камень какой-нибудь... В дозоре».

Надо ему с чем-то вернуться.

Пешком направился в Резиденцию.

Поднялся без лифта.

Двери открывались и закрывались перед ним одна за другой до самого кабинета. Оставшихся немногочисленных лакеев тиран позаменял на автоматику. Раздражали. Перед туристами пускай суетятся, в музейной части.

Из кабинета в лицо плеснуло ветром. Шторы взвились. Сыро и знобко.

Дед тренировал глаза ― смотрел в пасмурный дневной свет перед распахнутым окном.

— Вымок? ― нахмурился тиран. ― Кто тебе разрешил? Никто тебе не разрешал. Ладно, говори, что будет на постаменте?

— Праотец-Кремень в дозоре.

— Попса. Годится.

― Очень рад.

― Пфф, дождь псиной пахнет… ― тиран закрыл окно. ― И с тебя лужа натекла. Иди сохни.

-----------------------------------------------------

22. Под железной рукой. Свет его в окне

-----------------------------------------------------

«Разве детство заканчивается вмиг? Отбросим дополнительный фактор какого-либо переломного события. В более-менее ровной жизни откуда взяться такой резкой черте между детскостью и взрослостью?»

Полночи Юрик наблюдал за игрой в лего. Обители виртуальной фирмы, населённой вчерашними подростками, конструировали небоскрёбы.

В его логове, на мониторе во всю стену шла трансляция из визионерской лаборатории СЦИНКов. У них был день без живодёрства. Без экспериментов над людьми. По вторникам все заинтересованные и любопытствующие могли наблюдать за жизнью какой-либо цифровой фирмы. Юрик замедлил видео в сто пятьдесят раз, и всё равно получилось быстро.

Попадали в этот лягушатник через капсулу экстренной оцифровки. Кто? Всякие неудачники. Юные нарики с летальным передозом, жертвы аварий, умирающие пациенты.

В отношении детей тиран чудовищем не был: опытов на них не проводил, хотя бы потому что бесполезно. Ребёнок в первый день вёл себя, как типичное оцифрованное животное: всё исследовал, веселился, искал родителей и друзей, тут же забывал про них… А через двадцать четыре часа ложился, не выбирая места, сворачивался калачиком и умирал насовсем.

Возрастной ценз для перехода был установлен тираном до смешного высокий ― в двадцать четыре года наступало совершеннолетие. Обоснований цифра не имела, взята с запасом. Это не значит, что, например, к молодым гвардейцам Дед проявлял всепрощающую доброту. Обнаглели бы враз. Их он просто лупил, отправлял на унизительные работы, переводил на тяжёлую и рискованную службу. В случае серьёзного проступка назначал отсрочку цифровой эвтаназии до соответствующего дня рождения.

В архитектурном бюро за огромным-огромным столом дюжина цифровых парней и девушек возводили здания целым районом, отправляли куда-то в контролирующую фирму, вносили правки либо начинали следующий проект. Занятие… ― «чтоб я так жил». Небоскрёбы получались офигенные, в разных стилях. Какой-то из них даже будет возведён.

Юрика заинтересовало не это.

Возле стола, буквально у остальных под ногами лежал ещё один человек, свернувшись в клубок, не реагируя ни на что. Юрик достоверно знал, что этот парень их же возраста. Видел документы братьев-близнецов, погибших на железной дороге. Восемнадцать лет. Зацеперы. И вот теперь один из них, притом, родившийся на минуту позже, работал в фирме, а второй умирал. Друг на друга братья не обращали никакого внимания. Один ― ребёнок, второй ― взрослый…

«Как это возможно? За счёт чего такая разница?.. Поглядел и хватит. Ненормально это, не этично».

Очумев от бессонницы, Юрик симом отправился навестить Пал Семёныча с супругой в цифровой Резиденции Шандал. Благо, тем что день, что ночь ― всё едино.

Зачем отправился? Не без цели, нет. Это был самый прямой из кружных путей… Парадокс, да.

У Юрика в голове сложилось. Всё вообще.

Необходимо отвлечься, чтобы пришло понимание. Днём он был поглощён выдумыванием названия памятнику. Вечером ― трансляцией из архитектурного бюро. Ночью предельное напряжение последних лет собрало в единую схему отрывочные знания и невнятные угрозы. Объединило их в высшей степени логично. Слишком логично для трезвого взгляда. Для измученного трудоголика ― в самый раз.

Не открыть своё озарение шефу показалось Юрику изменой. Предательством хуже физического покушения. Почему? Да кто его знает… Все живые твари живут лукавством, но на доверии стоит сама земля. Шипи, завывай, мурчи, разливайся соловьём. Вынужденный молчать слишком долго, будет замурован в молчании. Тогда ему станет без разницы, чем проломить стену.

Юрик всю жизнь слышал упрёки в отсутствии стратегического мышления, в неспособности увидеть картину целиком. Увидел. Целиком. Что теперь с ней делать? Прийти к Деду и с бухты-барахты заявить: я всё про вас понял? Не настолько Юрик чокнулся. Но и молчать тоже не мог. Его штормило от силы озарения, от неустойчивости и незыблемости всего вокруг, от дурных предчувствий, от недостатка и избытка деспотического внимания к себе.

Недолго думая, он прибегнул к тактике самоизобличения через третьих лиц. Через беседу, которая точно, вне всяких сомнений будет прослушана тираном от и до.

Озарение у него случилось такое…

Дед не собирается перекраивать политическую карту мира ни хитростью, ни оружием. Он просто её сотрёт.

В последнее время у тирана было три приоритета: лавинообразное преумножение лабораторий для оцифровки, крионика и бактериологическое оружие.

Вот, какой разговор случился на днях.

Дед не поднимал взгляда от интерактивной столешницы. Искать и собирать информацию ему было удобнее, с головой уйдя в цифру, анализировать — в человеческом теле.

Юрик топтался на месте…

— Чего ещё? — неласково спросил тиран.

— Если позволите...

— Слушаю, — и отвернулся, стилус на полке искать.

Сенсоры лажали через раз. Инженеры, апгрейдившие столешницу, не учли багов между ― улучшенной в кавычках ― интерактивной поверхностью и металлом в дедовой коже. Дармоеды тупые.

― Я про следующее десятилетие…

Тиран дослушивать вопрос не намеревался:

— Оно будет другим. Абсолютная единоличная власть невозможна, Юра. Длительная и устойчивая не-воз-мож-на. Хоть ты её ужесточай, хоть расширяй. Здесь, в реальном мире — не будет такого.

Две фразы логично сошлись в одно целое. Обе продуманные, обе прямые: «устойчивость невозможна» и «в реальном мире».

Вывод? С учётом того, что тиран всегда был предельно конкретен, для Юрика продолжение напрашивалось само собой: «…и обратное верно. В цифре абсолютная власть и нерушимая деспотия возможны, а значит — будут построены. Только это он и хотел сказать, прямым текстом».

— Юра, ― добавил ещё Дед, ― машины давно уже создают машины. Качественно создают. Сами добывают энергию, сами себя воспроизводят, без проблем. О следующем десятилетии… О чьём десятилетии? Машинном? Мне без интереса, у инженеров спроси.

Вывод? «Популяция белковых людей ему не нужна. Для развлечения тиран оставит себе маленький зоопарк, разбитый по цвету кожи, тысячи три особей».

Больная фантазия шептала Юрику, что даже зоопарка не будет. Что целью владычества над миром является месть ― блюдо, приготовленное холодным. Для него, для Юрика лично. Предельно изощрённая месть… Как живьём замуровать, но чтобы выхода не было в принципе. Не было ничего за толщей стен. Дед намерен оставить его единственным живым человеком на планете. За то, что Юрик сам однажды толкнул его в цифру ― в абсолютное одиночество.

Реальный флигель пропал в темноте. Цифровой ― сиял тёплыми окошками в центре орнамента из садовых фонариков. Вдоль каждой дорожки ― белые искорки, на каждом повороте ― пунцово-золотой шар в неглубокой мраморной чаше. Просвеченной по краю… Внутренний дворик виртуальной Резиденции Шандал стараниями Оксаны Васильевны превратился в лабиринт из густого цветущего шиповника. На месте грядок ― огородный шахматный узор. Белые клетки ― светлая зелень салатных пучков, чёрные ― розаны капусты всех мыслимых оттенков. Декоративную от съедобной Юрик не мог отличить. Впрочем, на той стороне пища ― приятная условность. По тому, как хозяйка невзначай окидывала взглядом своё хозяйство, можно судить, что вкус к жизни у неё не пропал. К сожалению, угощать сима Юрика было тоже самое, что кормить куклу песочными куличиками. Так что супруги просто внимательно слушали его, сидя рядом под ореховым деревом, одинаково сложив руки на коленях.

Про месть он, конечно, не упомянул. Излагая остальное, Юрик перешёл на докладной тон ― звонкий, чистый конспект:

— Полагаю, в следующем году Лев Максимилианович планирует накрыть планету неизбирательным бактериологическим оружием. Летальным. Симптомы поражения будут максимально пугающими. Время до терминальной стадии —продолжительным. Чтобы мир успел воспользоваться его великодушием. Как временный выход Лев Максимилианович предложит больным «криоцифровку» ― замораживание тел в процессе оцифровки. На неопределённый срок, до того момента, когда лекарство будет найдено. С учётом размаха эпидемии они будут вынуждены согласиться. Ни у одной страны в мире элементарно нет таких мощностей ― оборудования, шахт для крионики, уходящих на километры вглубь земли. Но главное, цифровые стационары! Глубокое охлаждение заменило полную анестезию, со всеми её рисками и побочками. Погрузить в длительный ледяной сон ― не проблема. Аккуратно выводить из него умеют только в наших клиниках. Там разработан алгоритм пробуждения сознания тонко-дискретными фазами. У нас это и не рискованно, и не больно, в отличие от резкого традиционного пробуждения. Цифровые терапевты и хирурги имеют перед собой полную картину тела оцифрованного пациента в мельчайших деталях. Под их контролем работа выполняется нанороботами безошибочно: отправка лекарств, удаление, прижигание, включение и отключение систем, органов, тканей на нужном участке. Как если бы врач исцелял собственное тело силой мысли, не задевая ничего лишнего… Человек буквально засыпает больным, а просыпается здоровым. Сейчас Лев Максимилианович абсолютный монополист в этой области медицины. Клинка «АйсЦисМед» ― то, из-за чего главы государств перед ним на брюхе ползали. Система будет работать даже если живых работоспособных врачей на планете не останется. Всё сделают полностью автоматизированные фармкомбинаты и нанороботы под управлением цифровых клиник. Разве это не надёжно? Разве не убедительный расклад? «Нет-нет, ― скажет Лев Максимилианович, ― что вы! Это никакая не цифровая эвтаназия. Считывание всех параметров ― это просто страховка. На случай, если терапия окажется тяжёлой и нужно будет подлечить тело в процессе разморозки. Не бойтесь! Ну, что вы, как дети малые!.. Я же ради общей пользы, я бескорыстно». Разумеется, именно цифровую эвтаназию он и проведёт. Замороженные тела уничтожит. Кто, скажите, кто даже из его непримиримых врагов откажется от надежды? Кто не воспользуется последним шансом? Кто не даст согласия на заморозку близкого человека? Таким образом, постепенно всё население земли окажется под властью цифровой Резиденции Шандал. Без войн. Без принуждения. С их согласия. По их униженной просьбе. Благодаря милостивому одолжению Льва Максимилиановича. У живых, буде таковые спрячутся где-то, воли к сопротивлению не останется. В силу малочисленности и, полагаю, догадливости. Я прав? Я допустил где-то логическую ошибку?

Пал Семёнович не отреагировал… Молчал.

― Юрочка, ― вздохнула Оксана Васильевна, ― не преувеличивай ты коварство этого бандита. Сатрапа этого. Простой он. Чего он там хочет?.. Вряд ли сам знает. Держит всех, до кого смог дотянуться, крепко-накрепко ― по своей жадности, и нас, и тебя…

Юрик пожал плечами:

— Но зачем? Я устал.

Он не понимал, зачем он в принципе. Зачем он самому себе.

Никто от Юрика ничего не скрывал. Дед много раз ему говорил: «Ты ― мой ориентир. Для физического мира. Понимаешь?» Это утверждение второго дна не предполагало. «У меня нет, ради кого возвращаться, дурак ты глупый. Я выхожу из цифры со скрипом, с некоторым усилием. Мне требуется знать, кого я увижу. Тебя. Так получилось. Так было с самого начала. Мне лучше там, в цифре. Но жить надо здесь. База тут. Возможность развития тут. Сопротивление материи тут. Там гроб хрустальный. Но я не спящая царевна, как ты можешь видеть! Я ― глава державы».

— У Лёвы никого нет кроме тебя. Ты ведь понимаешь…

Как раз этого-то Юрик и не понимал. Сколько раз слышал, столько раз не понимал.

Очутившийся действительно близко к трону, ближе всех, Юрик ревновал буквально ко всем: от непостижимых цифровиков до уборщиц. Ведь у каждого была специальность. Каждый раб цифрового тирана был функционален. А личный секретарь — никто, мальчик на побегушках. Для него существуют лишь приказы, подзатыльники и тюфяк в углу. Каждый следующий приказ ― это и есть его жизнь. Тяжёлая, аналоговая, тёмная. А он мечтал о настоящей ― невесомой, цифровой, светлой.

Тиран был светом в компьютерном окне. Юрик гадал и не мог понять ― что там?.. Пытался и не мог подойти ближе. Ещё ближе! До предела близко! Чтобы потерять себя. Забыть себя. Выбраться на свободу или насмерть раствориться в свете ― в добела раскаляющихся от ярости глазах.

Пал Семёныч поучаствовал в беседе одной фразой:

— Юра, ты хоть раз в жизни сказал ему нет?

Мысль остановилась…

«Нет? Почему? Что за слово такое?»

Сбитый с толку, он ответил вопросом на вопрос, невпопад:

― Вы не слышали в последнее время лай? Мопсик ваш не перегавкивался с кем-нибудь?

― Юра, три часа ночи.

И то верно.

Что ж, распрощались.

— А ты что думаешь, Оксаночка? — спросил Пал Семёныч, когда они остались наедине.

— Думаю, побоку тут политика. Нервы это, замучился он, вот и мерещится всякое снаружи, что на деле-то внутри, хотя… Юркина версия не лишена смысла. Ну, образно если... Зачем весь остальной мир? Лёва нашёл единственного, кто ему подходит. Кто совсем не ершится. Он ведь такой, Лёва… ― холодный, как щука зубастая. А с ним самим надо всегда по шерсти, по чешуе, с ним ― беспрекословно. Помнишь день, когда тогда Лёва ложился в ту страшную капсулу? У меня прямо в груди защемило, такое, не могу… Он уже лёг в гроб этот, но крышка ещё не опустилась. Юрка стоял в дверях, прижав руку к сердцу. Помнишь? Рука ― на сердце. Он ради Лёвы так стоял. Ты злился на Юрку, а я злилась на тебя, что ты не понимаешь. Он ведь не лгал в этот момент. Человек не врёт, Паша, говоря то, что от него хотят услышать, что от него ждут. Лёва ждал от него! Ждал этой руки. До смерти в нём нуждался... Паша, люди вообще не лгут, говоря: всё будет хорошо. Ни на йоту, понимаешь?

― Оксаночка, ты прости меня, что я спорю… Но уж этими-то словами ― лгут чаще и бессовестней всего! Когда вот совсем, совсем не хорошо.

― А ты проверял? Ты знаешь, что будет, чего не будет?

Выговорившись, Юрик успокоился. Вернулся к себе опустошённым и даже поспал немного, успел.

Время утреннего доклада.

Ночной разговор к этому времени был Деду известен. Естественно.

Со змеиной целеустремлённостью тиран обогнул массивный стол, пока душа Юрика проваливалась через пятки, через все этажи и подземные лаборатории в беспросветный ледяной ужас.

Дед образовался напротив, больно взял его за лицо и смачно поцеловал.

Жёлтые львиные глаза сияли, как при напряжённой работе ума, охлаждая башку:

— Ты ж мой умничка…

― То есть, я угадал?

― Ни в каком приближении. Лучше! Ты подкинул мне новых идей и я их обмозгую… Юрка-а… Не отпущу. И не оцифрую. Нужен.

— А если форс-мажор? Если я чем-то обыкновенным серьёзно заболею?

Лев прищурился:

— Я тебя вылечу… Малиновым вареньем. Ты у меня пропотеешь.

— Звучит соблазнительно.

Юрик нагло уклонился от подзатыльника.

-----------------------------------------------------

23. Под железной рукой. Аллея тирана

-----------------------------------------------------

Громыхнуло.

Здание подбросило и шарахнуло всей тяжестью о землю. Так Юрику показалось спросонья. Ужас бывает настолько ожидаем, что утешителен. Катастрофу он предчувствовал давно, будто с самого начала.

Темень.

С вечера после одной рюмки вырубившийся, как был ― в костюме, одной рукой Юрик дёргал, ослаблял узел галстука, другой пытался наощупь включить комп.

«Это смерть или всё ещё жизнь?»

Щелчок.

Фонарик разлил по высокому потолку рябое, овальное озеро света.

У противоположной стены ― одинокой фигурой на широком сгоревшем поле монитора ― сидел Кемаль, ждал пока Юрик придёт в себя. Непроницаемый, с ещё более чёрными глазами, в отражённом холодном свете.

Произнёс без тени волнения:

— Бионическую лабораторию взорвали. Чтоб не досталась кому не надо.

— Что произошло? — спросил Юрик, понимая: логичней спросить, что уцелело.

— На страну совершена успешная атака со стороны ВАТЦ-Антик.

— Он жив?

Кемаль отрицательно качнул головой:

— Льва Максимилиановича нет с нами. Протокол «Апоптоз К», самоуничтожение, задействован для всех корпусов.

Юрика обдало кипятком с головы до ног.

— Кемаль, подожди меня за дверью.

Тот встал с явной неохотой. Охраняет. Верен Деду, живому или мёртвому верен…

Снова оставшись в темноте, Юрик подумал: «Жёлтый клён…»

Помнил его или выдумал? Взглянуть из окна машины он всегда забывал. Как нарочно, при отъезде и возвращении Дед загружал его перепиской: вопросами, летящими навстречу или вдогонку. Да Юрик и не хотел увидеть этот клён мельком, через тонированное стекло. Хотел по-настоящему, в осеннем холодке, чтобы пламенно-жёлтая крона ― вокруг и над головой, чтобы день погожий.

Через пару минут мысли примутся с муравьиной кропотливостью восстанавливать баланс. Но пока Юрик замер под густой жёлтой листвой, глядя вдаль ― на прозрачные, как слабая заварка, кроны лип и кружочек лимонного солнца.

Кожа престала гореть кипятком, а лёгкие нет.

«Сердечный приступ что ли? Дед мёртв. Он кинул меня. На меня повесят всех собак. Кемаль ведёт себя так, будто я обязан жить».

Рассудок вернулся, начиная с данного Юрику пароля для связи в виртуальном мире. Ясное свидетельство: Дед предвидел что-то подобное.

Смартфон сдох, сдохло всё. Не важно, в любом случае Юрик никогда не подверг бы единственный канал связи риску. Он выждет. Сориентируется. Улучит подходящий момент… Через десять лет? Через двадцать? Он будет ждать.

Наугад попал в ботинки. Вышел, ощупывая руками темноту.

К такому не подготовишься…

Всякий новый поворот событий показывал Юрику, как же мало он был осведомлён. Оказывается, из стационарной охраны дверей двое были роботами. Самыми обычными: сканировать ― шмальнуть. Они валялись под ногами у четырёх живых гвардейцев.

Механическими телами девушек-гидов музейная часть Резиденции усеяна на равных промежутках: через каждые сто шагов. Дымящиеся, со спёкшимися глазами. Фирменные костюмы почернели, белые блузки тлели на манжетах и по воротнику. Одно тело Юрик перешагнул.

Пахло гарью и душным городским летом ― краской на раскалённых железных крышах.

«Жёлтый клён…»

Юрик мысленно в никуда взмолился: хоть бы за следующим поворотом не увидеть корпус Дед в таком же кошмарном состоянии.

Там кучковались живые.

Костя Жердь с надменным, отстранённым взглядом изложил Юрику суть дела, пока остатки гвардейцев расчищали дорогу одиночными выстрелами, как в зомби апокалипсисе. Не все роботы сгорели, некоторые сошли с ума.

Через губу рассказывал и не удержался под конец:

— Вы ответите за все совершённые преступления.

Идиот… Уже воображает себя дающим интервью телеканалу «Кибер Ньюс». А сам-то что?.. Не при делах?.. Второе типично человеческое свойство после лицемерия — неблагодарность. Юрик ему жизнь спас, и не то, чтоб давно…

За окнами шум вертолётных лопастей, похожий на лакающие звуки огромного собачьего языка.

Костя с Юриком обернулись туда…

Шмяк!..

Ойк!..

Кемаль разбил Косте надменную морду о подоконник:

— Один момент, Юрий Александрович, разрешите гаду свернуть шею?

«Пальбы не любит… Или наоборот ― уважает оружие, не хочет пачкать».

Юрик остановил:

— Пусть его. Кемаль, штурмовики ВАТЦ-Антик через сколько здесь будут?

— Худшее через полчаса. Один час максимум. Если прессу подождут.

— Разбегайтесь.

Кемаль кивнул и не сделал ни шага в сторону.

По расчищенной гвардейцами анфиладе отправились дальше.

Дедов кабинет оказался приоткрыт. Старинные крепкие засовы отодвинуты намеренно, в отличие от новых, обесточенных и тем обессиленных.

Юрик мягко остановил Кемаля:

— Пожалуйста. За эти полчаса мне надо многое обдумать.

Он сделал глубокий вдох и шагнул через порог.

«Жёлтый клён…»

В кресле, за померкшей интерактивной столешницей основной корпус Деда сидел, уронив голову на плечо. Не сгоревший и не добитый, как остальные киберзомби. Сам отключился.

Пока Юрик шёл через кабинет, кипяток боли выжег его лёгкие до рёбер. Некоторые рождаются только для боли, для неё одной. Симметрии ради где-то в альтернативной вселенной порхает с цветка на цветок антипод Юрика. Пьёт нектар, жрёт пыльцу, никого не любит.

Обесцветившиеся глаза тирана смотрели в полуприкрытые шторы, на серый ноябрьский ливень. Раздвоенный язык свисал до локтя. Взяв этот армированный пластичный шнур, Юрик без особого труда заправил его в губы, в глотку. Стало приличней.

Он сел на корточки, прижал к лицу безвольные ладони тирана и от всего сердца обругал покинутое тело:

— Я тебя ненавижу. Если бы ты знал, как я тебя ненавижу… Ты убил себя прежнего, убил себя этого. Сколько ещё? Сколько можно?.. Вернитесь. Почему я должен один…

«Соберись, — одёрнул себя Юрик, — время идёт. Что мы имеем...

Через полчаса я услышу и увижу за дверями топот, вспышки камер… Тут пятьдесят на пятьдесят: они снимут эффектный расстрел меня или заурядный арест меня... Если арест… Тогда будет долгий-долгий международный суд. Ради красивого сериала из зала суда. В тюрьме будет перманентная слежка за каждым шагом и вздохом. Паролем воспользоваться я не смогу… Положим, и этому придёт конец. Ещё не знаю как, но, положим, интернет и соцсети сделаются мне доступны…

Когда? Через сколько лет? И ради чего? Чтобы воспользоваться паролем и убедиться, что вот сейчас в эти секунды Дед уже завершил своё существование? Нет-нет-нет! Соберись…

Вокруг меня развернётся неслабая такая борьба… Между теми, кто хочет мести и безопасности, чтобы я замолчал навсегда, и теми, кто мечтает о дедовой криптовалюте, о его тайных лабораториях. Это раз. Два… Между теми, кто хочет раздербанить страну, и теми, кто захочет возглавить. Каким образом? Прямым захватом такое редко делается, удобней через ставленника… Можно признать… Вряд ли Костю, ― Дед постарался, у цифровиков кошмарный имидж, ― и уж конечно, не кого-то из титулованных гвардейцев… Признать, например, Асию героем — жертвой тирана. Потенциальным лидером. Ярким, но управляемым. Она миловидная девушка, удобно.

Дед говорил, что Асия будет следующим после него президентом? Обалдеть… Более чем вероятно! Соберись…

Третья сторона — дедовы фанаты. Его личные сторонники, верящие, что цифровой тиран ушёл на цифровое дно и вернётся оттуда. У них есть основания считать, что я знаю больше… Что ж, хоть это и не так, но шансов выжить прибавляет».

Юрик всё сильней ощущал кипяток в груди. Безвыходный, беззвучный ад на годы и годы. Ад ожидания. Путь на миг оживёт! Пусть скажет хоть что-нибудь! Хотя бы: «Жди! На коврик, пёс».

Юрик хлопнул себя по щекам: соберись…

«Так, на что я могу ориентироваться? Вскрыть цифровую Резиденцию Шандал они не могут, как часть самой цифровой личности Деда. Если он рассредоточил себя по соцсетям и облачным хранилищам… А он именно так и сделал… Вычислить и удалить всех? Нуу… Ха-ха.

Верным признаком его гибели была бы смерть цифровых рабов, полностью от него зависящих. Это без труда обнаружится по новостям. На заграничный бизнес, в том числе крупный, работало огромное число виртуальных фирм… За гроши… Если они все разом исчезнут, вой поднимется, ха-ха… Соберись…

Ещё когда-нибудь я могу связаться с Пал Семёнычем через почту. Таким образом его существование я выдам… Вреда это не принесёт. Доступа у Пал Семёныча к цифровым институтам и лабораториям всё равно нет... Жителей виртуального флигеля победители станут беречь, как уникальную цифровую пару… Допрашивать будут аккуратно. Скорей, не допрашивать, а интервьюировать за жизнь: каков был тиран в молодости, да что им двигало…»

Юрик исчерпал способность бояться и надеяться. Короткие мысли выпрыгивали, как рыбы на поверхность, и плюхались обратно в горько-кислую муть.

«Кто угодно на свете один раз одного человека хоронит! Почему я —дважды? Я проклят? Кем, за что?»

Юрик вытер глаза, взял со стола щётку и провёл по голове Деда, по рассыпавшимся прядям. Чернёное серебро. «Как настоящие… Ненавижу…»

Топот... Несколько далёких выстрелов… Резко распахнувшиеся двери… Вспышки…

Не вставая, Юрик обернулся.

Этот кадр, «Холуй и тиран» облетит весь земной шар. Спровоцирует больше дискуссий, чем даже архивы экспериментальной оцифровки.

Крупным планом:

Безразличные ко всему, запавшие глаза лакея и старая щётка для волос в его руке ― на львиной гриве хмурого, мёртвого самодержца.

Впрочем, по пути в аэропорт журналистам достанется ещё один неплохой кадр…

Юрика вели пешком за пределы Резиденции Шандал, наручником пристёгнутого к штурмовику.

«Жёлтый клён… Опять забыл посмотреть, ― Юрик оглянулся на ходу. ― Когда ещё я смогу пройти обратно по этой аллее…»

Со вчерашнего дня названная: «Памятной аллеей Извечной Крепости», она почти облетела. Монумент, увенчанный латунно-медным полукругом, навсегда утвердился в её начале. Юрик знал ― не снесут. Корни этого символа успели захватить всю ширину площади. Скоро проникнут и под весь город. Резиденция Шандал ― серая туча за монументом ― не утратила каменного величия. Поражение не коснулось её. Она так провожала Юрика взглядом, будто что-то знала. Все вокруг что-то знали, кроме него.

Как упустить шанс пофотографировать соправителя на фоне столицы зла?

В тачку Юрика не засунули. Потащили к вертолётам, далеко, через Президентский парк. Мимо статуй, Музыкального дворца, ресторана Северный Дракон, мимо Гротов, откуда ― словно ещё вчера ― Юрик смотрел на Резиденцию, переполненный волнением. Близоруким счастьем… Дышал самым краешком надвигающегося торнадо, неспособный вообразить масштаб и близость перемен.

Штурмовики притормаживали, стая журналистов забегала вперёд. Клоуны, всё напоказ.

Когда вдали показалась решётка, захватчики свернули в направлении улицы Верфей, той самой ― некогда засыпанного канала.

На выходе Юрик увидел незнакомую часовенку «Девы в Облачках». Рядом открытый киоск с цветами. Продавщица убежала при штурме. Букеты припрошены снегом.

Юрик попросил остановиться. Вернулся на три шага к часовне.

Деве Покровительнице дальнего пути и долгих планов ― с подачи самого Юрика ― скульпторы выбрали кудрявый облачный нимб. Взгляд у неё серьёзный. Цветы ей принято дарить синие с жёлтой сердцевиной, как после грозы проглянувшее солнце. Если сделать так, Дева устранит все препятствия, все тучи разгонит. Облачка вокруг её головы ― это мысли о тебе, её забота. Иди с лёгким сердцем, твоя дорога будет безоблачной.

Лазурные хизантемки светились под мокрым снегом. Юрик свободной рукой кое-как достал кредитку из кармана пиджака, бросил возле них. Взял букет и переложил рядом — под босые ноги Девы.

Эффектный кадр. Повезло.

На тысячу людей, кричащих, что соправитель — вторая голова цифрового людоеда, найдутся сотни жаждущих спасти и утешить раскаявшегося грешника. Если Дед жив, он аплодирует стоя.

Кемаль, дворник Президентского парка, одобрительно усмехнулся и махнул граблями, сгоняя жёлтые листья по снежной воде к воротам. За ними синел оттепельный ноябрьский потоп. Словно там широкая набережная, а не улица Верфей. Набережная чистого, глубокого канала, подходящего для больших кораблей.

21. Под железной рукой. Монумент его

Похожие статьи: