Вздрагивают листья папоротника, ропщут дубы-старики, качают лапами потревоженные ели – это дождь дергает лес за невидимые ниточки. Нежится в дреме Поганая Пуща.
Отгремели камнеметы на далеком поле брани, успокоились и воины-маги до поры до времени. Два врага непримиримых залечивают раны да оплакивают погибших. Северину же все казалось, что война идет за ним по пятам. И следит за ним кто-то.
Не помнил, сколько времени шел. Когда ноги начала сводить и выкручивать судорога от холода, сил уж идти совсем не осталось. Под порванную кольчугу забилась земля вперемешку с опавшими еловыми иглами, разрубленные звенья железные цеплялись на спине за намокшие стеганку и рубаху. Как скинул с себя всю тяжесть, ползти стало легче, но дождь и папоротник растревожили раны. Лег дух перевести. К щеке мигом пристала грязь. Раны огнем горят, как будто угли кто прямо из печи подложил. От боли губу до крови закусил Северин, озноб колотит так, что скоро кости греметь начнут. Чудится воину топот тысяч ног солдатских, будто идут они рядом совсем – земля дрожь телу бренному передает, ломит спину и руки. Рад бы бедняга хоть на секунду сном забыться, да не может – память проклятая разуму и сердцу покоя не дает. Чуть он глаза прикроет, весь бой как на ладони.
Еще во время перехода через горы среди солдат молва ходила, что в этих землях магия – госпожа всего. Навстречу тянулись вереницы обозов, на которых лежали среди трупов еще живые, но ослабевшие от увечий люди. Северин навсегда запомнил отекшее от слез лицо копейщика в закопченной бригантине, что искал в той же телеге, на которой ехал, среди тел свою оторванную ногу. Чавкала обагренная глина, небо – словно дырявые простыни. На той стороне моря копий маячил воевода в синем гермяке. Он то и дело поворачивался в седле к солдатам и затягивал строевую песню, да только голоса глазевшей по сторонам пехоты замолкали уже после первых слов.
«Эк как колдуны косят – будто жнецы колосья…»
«Все из-за проклятущего Семишкура! Хорошо, что ему башку дурную отсекли!..»
«Ох, братцы, чует сердце – ждет нас страшная кончина на чужбине…»
«Негоже извергам таким по земле ходить! Коль не мы их, так они нас изничтожат!..»
Разные мысли в головах пехотинцев витали, да никто не думал назад поворачивать. Северин тоже храбрился, страха не чувствовал, пока в бой не послали солдат.
Брат, что подводам дороги через горы к военному лагерю показывал, долго наставлял: «Оставайся в деревянном цеху, там твое место! Не смей в рекруты идти!» Думал Северин, что тот будет преследовать его, отговаривать, но нет – больше ничем не мог следопыт защитить младшего брата. Всякому терпению есть предел.
Теперь же жалел о своем решении парень.
На поле ярился ветер, рвал стяги и знамена, выжимал слезы из глаз. Мимо промчалась конница, волна от которой сбивала с ног. Вспотели ладони, сжимавшие холодное занозистое древко копья. Вдоль построений сновали воеводы – крикливые ворчуны. Но что там? Не видать из-за солдатских голов.
Кони бегут прочь. Пыльные вихри скрывают битву, только ветер-сплетник доносит крики. Северин не слышал, какой был отдан приказ, ноги сами шли за соратниками.
Маршируют тысячи ног навстречу погибели.
Первые ряды уже с кем-то бились. Дым ел глаза, щипал в носу. Солдаты толкались плечами – не протиснуться. Внезапно земля ушла из-под ног, взметнулась буйными волнами подобно морю, раскидав копейщиков в стороны. Кто-то так и остался в земной тверди – будто глиняное месиво ноги закусило и держало. Рвались из плена, да не успели – сомкнулся над ними земной зев, не оставив шанса света белого увидеть.
Под боком совсем четыре мага-нелюдя как деревья в шторм качались и всё руками вращали, вереницу огоньков хлыстом то от себя, то к себе запуская. Присмотришься – не огни это вовсе, колдовские ножи светились, насквозь человека пробивали, коль не увернется тот. Одного нелюдя в змеиных одеждах уж на копья подняли.
Из вихрей пламенные зарницы вспыхивали, будто чудище какое огнем головы людские поливало да рычало так, что из ушей кровь текла. Пахло гарью и сгоревшим мясом, шкворчало, как масло на жаровне.
Вспыхнуло прямо перед разбитым строем, конь скинул воеводу.
Из серых облаков послышался дробный топот, и на растерянных солдат наскочила серебряная конница, будто звезды сияющая. Среди свиста и диких криков пели арбалетные тетивы. Ревели кони, натыкаясь на острия копий.
Что-то сверху с гулом лопнуло, осыпав пеплом.
Сбитый с ног, Северин поднялся, копье наготове. Пепел на кольчуге мерцал будто росинки на солнце, тянулся к небу летучими искрами. И не стряхнуть с себя никак эту чадящую пыльцу – будто знаком каким отмечен.
Люди словно головы потеряли от пепла, с ума посходили.
Глянул Северин по сторонам и замер в ужасе.
Воздух от дыма очистился, каждую пылинку видать. Стояли супротив неразберихи колдуны с серыми покрывалами на лицах и мертвецов поднимали – за блестящие длинные паутинки дергали, как куклами-марионетками играя. Кто без ноги, кто без руки, а у кого и вовсе головы нет – вставали, снова оружие в руки брали и шли на живых товарищей. Кого пыльца не задела, отбивались изо всех сил, звали друзей по именам, ругались и плакали, да изнемогали от миазмов, от трупов исходящих. Над всем полем из-за лесов возвышалась огромная тень. Из головы торчало длинными шипами множество рогов, из тьмы сияло три глаза. Разевал демон пасть тысячезубую, дышал смрадом, и кто смрад вдыхал – вмиг глаза лютой ненавистью загорались, шел человек бесстрашно в бой. Скребло чудовище поле брани лапами. Когти в человеческий рост величиной. Сгребало души в кулак да себе в пасть закидывало, точно ягоды. И слышно было, как мертвецы-духи кричали, руки к небесам протягивая, о пощаде моля.
Не мог глаз отвести Северин от гиганта, копье из рук выронил. Сердце колючими цепями сковало. Все тело окаменело – с места не сдвинуться.
Увидел демон молодого воина, улыбнулся ему, будто друга долгожданного встретил. Дыхнул на всадников вражеских, а сам уже лапу потянул душу жертвы отмеченной забрать.
— Не стой, солдат! – тряхнул за плечо Северина воевода, вложил оружие ему в руки. – Али смерти ищешь?
Окликнул воевода оставшуюся копейщицкую братию да побежал навстречу мчащимся серебряным всадникам. Люд за ним с отчаянными криками кинулся – принимать смерть на радость чудовищу.
Отшатнулся Северин от полусгнивших когтей, но остался стоять на месте.
За спиной вновь послышался марш тысячи ног. Сенельцы, песнь молитвенную распевая, ровными рядами прошли по трупам, не обратив внимания на раненых. И их глаза полыхали огнем как у чудовища.
Осклабился демон, захохотал – гром пронесся над полем.
Маги поворотились к бритым воинам в багряных сюрко поверх черной брони, бросили живых добивать, всю свою силу на багряно-черное воинство обрушили, но разбивались все заклинания о молитву, будто из стекла были.
Северин едва смог перебороть оцепенение. Следя за трехглазым пожирателем, попятился парень, спотыкаясь, боясь спиной повернуться, да не выдержал. Уж совсем было к ближайшим зарослям обернулся, но налетел на кого-то в синем гермяке.
— Куда?! Сбежать захотел? Предатель!
От первого замаха Северин увернулся, во второй же раз меч точно поперек спины прошелся. Выпустил парень копье из рук и бросился бежать.
Боль почувствовал, только когда шум битвы уже далеко оказался, а вокруг беглеца лес сомкнулся.
Маршируют где-то тысячи ног, ужас кровавой бойни из памяти призывая.
Тело судорогой свело, позвоночник дугой скрутило. Ползут огненные змеи по венам, заставляя руки и ноги выгибаться. Хочет закричать Северин, да только вой вырывается из-за сжатых зубов. Бьется парень на земле, словно вывороченный корень древесный. Сквозь беспамятство видит несчастный, будто тянутся к нему толстые темные руки, кожа на них задубела и обветрилась… или то дубы уже начинают своими корнями его в могилу лесную закапывать, или демон скребет когтями, пытается душу из тела вытрясти.
Шепчет мокрая земля, летят листья папоротника, идут древесные стволы. Маршируют тысячи солдатских ног по трупам…
Потрескивает в печке задорный огонек, согревает избу в ненастный день. Споро идет работа в руках Радмилы – уж семнадцать связок сборов лечебных на зиму сделала. Рядом, голову на коленях хозяйки устроив, мурлычет Баюн, одним глазом поглядывая в окно, за которым танцуют рябиновые листья, ловя дождевые капли. Ворожея тихо напевает подслушанные у девок на последних летних гуляньях песни:
— Ой, не тронь, не тронь, ветер, яблоньку,
Тонких веточек не ломай –
Дай ей времечко, белый цвет её
Не развеивай, не срывай.
Не фата на ней подвенечная,
И не в саване Белокрай
То девичье счастье беспечное,
Ты его не тронь, не ломай…
Кот, потянувшись, поднялся и на дверь взор устремил, будто ждал чего.
— Что такое, Баюн? Идет кто?
Весь последний месяц по округе сновали офицеры – набирали мужиков покрепче в армию. Никто из белокрайцев воевать не умел, так что в саму битву новобранцы навряд ли бы попали, но вот лагерное хозяйство вести – самое оно. И все равно приходили к ворожее женщины за оберегами для своих мужей и сыновей да с вопросом, каждый раз одним и тем же: «жив ли?». Пару дней назад бои утихли, но никого на дороге с той стороны было не видать, никто в родные места не возвращался.
Радмила отложила травы, прислушалась.
Баюн спрыгнул на пол, уселся у порога, все так же взгляда от двери не отрывая.
Долго ждала девица, за котом наблюдала, да все равно подпрыгнула от тяжелых шагов в сенях да громкого стука. Котище зашипел, хвост распушив.
— Радмилушка! Радмила!
Старческий голос узнав, поспешила ворожея отворить дверь. Деда Беримира без раздумий в избу впустила и остолбенела, глядя на то, как старик укладывает на старкину кровать стонущего человека – как только сил хватило донести! Лицо незнакомца в грязи, одежда в желтой хвое – и не поймешь, кто это.
— Спасай, Радмилушка! Вот, нашел в Погани. Чуть-чуть до запруды не дополз, там бы его мигом мавки домучили. Хозяин-то его пожалел…
Опомнившись, Радмила подставила к изножью кровати стул, попутно махнув на кота, чтоб угомонился, - человек был высокого роста, на лежанку не вмещался. Подошла к изголовью со смоченной в молоке тряпицей и стянула пошедший ржавчиной шлем с мокрым подшлемником, отерла раненному щеки. Дед Беримир не мешал, переводил дух после тяжкой ноши.
Лицо молодое, хоть и лоб с морщинками, а так сильно искажено судорогой, что смотреть страшно. Слышно, как зубы скрипят. Рубаха, вся в крови, к телу прилипла, только грудь чистой и осталась. Хребет весь прогнулся коромыслом, будто кто парня за пояс кверху тянул. Руки дрожащие скрючило – как только не сломались до сих пор. Стонет, воет; глаза смотрят, да не видят, под веки закатываются.
— Что ж мне с ним делать-то, дедушка?
— Дык ведь плохо человеку, помочь надо.
— Чем?.. Умирает он.
Тихо в избе стало. Скорбь сердце в когтистой лапе сжала. Баюн – и тот с жалостью заглядывал на ложе больного.
Радмила подложила под спину раненного полотно да руку на лоб парню опустила, в лицо вглядываясь. Еще по шлему и одежке поняла, что чужаку дала приют, но не это ворожею тревожило: душа человека металась, как птица, не желая в силки смерти попадать, зато разум словно мглой заволокло беспросветной, ни одной искорки не видать. И хотел бы жить солдат, да не для чего. Смотрит на него Радмила и видит одиночество, что и ее, порой, мучило.
Дед Беримир нарушил молчание:
— Да как же это… Зря я его что ль из леса приволок?
— Знаешь, где сороканедужница растет?
Старик, оторопев, смотрел на то, как ворожея из закромов горшочек с соцветиями да листочками высохшими достала – в руках растерла, а в горшочек лучину положила.
— Моих запасов не хватит, - объяснила девица, на кровать к больному присаживаясь и на пол рядом горшочек поставив, - да и свежая травка здесь нужна, и много.
Обрадовался дед.
— Знаю! Знаю, Радмилушка! Принесу, все принесу!
Как вышел Беримир за порог, положила ворожея голову солдата себе на колени – осторожно, как мать младенца. Ладошкой по волосам темным мокрым провела, начало лицо парня разглаживаться.
— Сплела ноченька сети
Да позвала гончий ветер.
Солнце красное спать легло
Да в сети не попало.
Гонит ветрило хворь с чела
В сети, что ночь сплела.
Спи, горюшко, спи, хворобушка,
Дай отдых буйной головушке…
По дому покрывалом удушливым, но сладостным разлился сизый дымок. Оковы, что раненого скрутили, спали, и провалился он в сон, как в колодец глубокий.
Похожие статьи:
Рассказы → Яблоневый цвет. Глава 2
Рассказы → Яблоневый цвет. Глава 5
Рассказы → Яблоневый цвет. Глава 4
Рассказы → Яблоневый цвет. Пролог
Рассказы → Яблоневый цвет. Глава 1
