Прохладная весенняя ночь была наполнена упоительным ароматом яблоневого цвета. В зарослях молодой рябины играл в прятки ветер. Сквозь резные листья виднелся в окне огонек свечи. Хозяйка одинокой хижины всю ночь не сомкнула глаз – все ждала волчьего часа. С самого заката девица все шептала и шептала, глядя на едва теплящееся пламя, - призывала к себе светлые силы, просила мужества и стойкости. Косу русую, спускающуюся чуть ли не до самого пола, то и дело дергал большой белый кот, мурчал, утробно мяукал, мигал то левым зеленым глазом, то правым голубым, но не мог уговорить хозяюшку не выходить в новолунную темень из избы.
Перестала шептать ворожея, помолчала с минуту, подняла глаза на окошко – не видно ни зги.
Кот все ластится, заглядывает в лицо девице.
— Чего тебе, Баюн? Нельзя тебе со мной, а мне идти к кургану долг велит. Ведаешь ведь, и не впервой, так чего беспокоишься понапрасну?
Взяла котейку на руки, приголубила.
Ветер шелестит. Стучатся в окно молодые рябины. Или то Леший мимо прошел – напоминает об урочном часе, когда вся неведомая сила наружу выползает из логовищ. Медлить нельзя. Даже Баюн чует, как сама ночь тревожится.
— Пора…
Выпустила сердобольную животинку, подошла к порогу, осторожно отворила дверь. Сердце бьется беспокойно. Страх ледяной змейкой ползет по спине ворожейки. Баюн с подоконника участливо смотрит на хозяйку.
Зашептала снова:
— Глиной холодною, синей водицею,
Запахом влажным, землею холодною,
Жирною мглою, шепотом-голосом
Заползает-крадется
Страх.
Руки-ноги цепями железными сковывает,
Глаза туманом прикрывает,
Шепотом-свистом оглушает,
Холодом горло стискивает – голоса лишает.
Три нитки возьму – косою сплету.
Из земли да крови, из травы да слезы
Буду тесто месить,
Буду тесто месить – хлебы выпекать.
Хлебы выпекать – в хлебы косу класть.
Как Луна свое отвернет лицо –
Положу тот хлеб под свое крыльцо.
Придет страх – хлеб схватит.
Будет грызть-кусать,
Без разбору глотать.
Тут ему нитяной косой и подавиться!
Сразу стало дышать свободнее.
Ночь встретила гостью сладкой негой, обдала запахом сирени, что росла в паре шагов у самой лесной опушки. Остывшая земля холодит босые ступни, высокая трава щекочет ноги.
На тропе к деревне ворожея прислушивалась к березовой роще – не тревожит ли кто лесную тишь? Все зверье лесное уж давно схоронилось – запомнили, когда не стоит высовывать носа из убежищ. Тишина убаюкивает лучше всякой колыбельной, чары сна наводит словно зелье. Днем от близкого селения по всей округе разносятся возгласы да стук, порой до скрытого средь берез жилища отшельницы доходят или отголоски детского плача, или мужицкая ругань, или женские причитания. Иной раз по этому сельскому шуму девице сразу становилось ясно, кто с чем явится в скором времени.
Сияло издали белое пламя яблоневых садов, знаменитых на всю округу. Яблоки Белокрая в высокой цене по всему королевству, да и у других правителей тоже. Ароматные, яркие, сочные – от одного воспоминания слюнки текут. Из года в год земля радовала плодородием трудолюбивых селян. Трудолюбивых и несчастных. О правде-истине знала только ворожея, потому и ответ держала за любой недуг, любую напасть.
Из ближайшей хаты доносились глухие стоны – повадился по ночам к бабке Мирине намной ходить. У соседей сон чуткий, да никто слова злого не скажет, а старый Ачим совсем глух стал. Из-за ставен закрытых соседских слышно сонное ворчание и скрип кроватей. Тихонько подкралась к бабкиному окну ворожея, прислушалась. Давит пакостный демон на грудь старушке, не дает дышать. Просунула девица руку меж незапертых ставен, знала, что хозяйская кровать у самой стенки стоит, показала кулак незваному гостю, прошептав:
— Уходи по-хорошему, а не то по-плохому сгинешь-пропадешь.
Вздохнула бабка Мирина, крепким сном заснула.
Узенькая тропинка ручейком влилась в широкую реку-улицу, пересекающую всю деревню и яблоневые сады до самой дороги, что была частью большого торгового пути. За той дорогой остался далеко от родного леса дикий шиповник, разросся пышной изгородью, скрывая от людей огромное маковое поле – границу меж двух королевств. Туда и держала путь девица.
Уж различила в темноте глубокие дорожные колеи, засохшие после весенних гроз, как снова остановилась да к другому дому направилась ворожея.
В маленькой комнатке в свете догорающей лучины спала, привалившись к подоконнику, молодая мать. Устала за день от домашних хлопот, не слышит хныканья младенца, с которым крикса забавляется. Такую бестию раз упустишь – всех детей в Белокрае замаять может.
— В поле выйду – плакун-травы соберу,
В лес схожу – крапивы нарву,
К реке пойду – осоки нарежу,
Да как врежу!..
Не успела договорить – нежить мелкую как ветром сдуло.
— То-то же.
Вот она, дорога, укрытая тенью колючего шиповника. Кружат над полем в новолуние тяжкие вздохи черными птицами. Заденут крылом – тоска навалится ярмом неподъемным. Злобствует и ворочается под стародавним курганом в том поле древний демон-зверь. Могучее тело его уж истлело давно, но дух беспокойный все еще силен – не хочет прежний хозяин этих мест отдавать людям свои владения. Коли вырвется зверь Бес на свободу, ни одному смертному с ним не справиться.
Страшно девице, сколько заговоров ни твори. Дрожит как осинка, хоть ночь и тепла. Но наказ ведуньи-наставницы нельзя нарушать. «Что хочешь делай, а клетку Бесову сохрани!»
Ветерок лёгкий в звездном свете маковое поле колышет. Цветы колдовские промеж собой шепчутся. Идет ворожея к кургану, белыми ноженьками будто по крови ступает. Чует Бес ее приближение, толкает стены своей хладной темницы.
— Радмила…
Вздрогнула ворожея, но не остановилась, отмеряя шагами первый круг по краю макового кургана.
— Услышьте меня, Братья – вольны ветры,
Внемли мне, Матушка-землица…
— Радмила, сжалься! – шепот демонический в разум мыслями-червями пролезает, речь путает. – Выпусти всего на день – согреть косточки. Видеть хочу луну и солнце, понюхать хочу трав луговых. Ну, что тебе стоит? Не трону я крестьян твоих. Леший за меня заручиться может. Правду-истину говорю!
Второй круг. Дрожит курган, будто гора огненная. Чертит знаками-запретами воздух ворожея, укрепляет прежние заговоры.
— Все держишься наветов старки? Держишься, да не всех - знаешь, что она делала с моей силой? Вовек не забуду! Людям такое и не снилось. И ты такая же. Ведьма!
Третий круг обошла ворожея вокруг кургана. Тьма глаза застлала, вода уши заложила. Мерещатся глаза Бесовы со всех сторон.
— Спи-засыпай,
Пропади-пропадай…
— Слушай, лешачиха, что скажу: не пройдет и года – сгинет твой Белокрай! Сгинет из-за тебя! Берегись пролитой княжеской крови, берегись седин молодых, берегись гостей прошеных. Слово мое – твердь земная, воля моя – поток ледяной…
Угомонилось роковое место. Тишина повисла над проклятым полем. А Радмила все не перестает шептать:
— Спи-засыпай,
Пропади-пропадай…
«Не бывать этому! Жизни лишусь, а тебя не выпущу! Слово мое – твердь земная, воля моя – поток ледяной».
Спит Белокрай безмятежным сном, под надежной колдовской защитой.
— Спи-засыпай,
Пропади-пропадай…
Похожие статьи:
Рассказы → Яблоневый цвет. Глава 2
Рассказы → Яблоневый цвет. Пролог
Рассказы → Яблоневый цвет. Глава 4
Рассказы → Яблоневый цвет. Глава 3
Рассказы → Яблоневый цвет. Глава 5
