Я был заперт в тёмной комнате собственного беспомощного страха. Вокруг была одна лишь мгла, сплошная чернота видения, но сквозь тьму я отчётливо различал очертания летающих вокруг статуй. Эти статуи раскрывали алчущие чужого страдания рты, у них были ресницы, и они моргали. Я не знал, где найти спасения от этих отвратительных чудовищ. Я вжимался в углы, находимые на ощупь, но это не приносило облегчения. Статуи терзали меня, не оставляя следов на плоти (в душе раны, конечно же, были, и были они очень серьёзными). Но однажды я смог всё-таки найти сил, чтобы противостоять кошмарам. Я схватил попавшийся под руку меч, которым пользовались самураи. Размахивая обретённым смертоносным оружием, я заставил статуй в страхе оставить меня. Я даже смог ранить нескольких чудовищ. Отныне статуи меня не преследуют, комната не стесняет свободу и не погружает в отчаяние.
Я сижу на мягком кожаном диване и смотрю на чёрный циферблат настенных часов. Золотистые стрелки идут нормально, движутся так, как должны двигаться. Но вдруг со стрелками происходит нечто странное: они теперь движутся хаотично, разсогласованно. И движения их становятся всё более быстрыми. Я же не могу оторвать от циферблата изумлённого взгляда. Цифры начинают спонтанно прыгать, всё сильнее расплываясь. Я тянусь в сторону загадочного циферблата, а он, как я могу ощущать всеми клетками организма, стремится меня проглотить. Но борьба с циферблатом прекращается моей победой, я ухожу от пагубных гипнотических импульсов.
Я прогуливаюсь, чувствуя одухотворенное сладострастие трав и деревьев. Некоторые травинки похожи на ежей. Деревья же подчас подобны кастрированным лилипутам-певцам. Недалеко вижу парня, напоминающего ангела из дешёвых сериалов. Он носит на светлой голове своей соломенную шляпу. На шляпе его много пор, но там нет дыр. Красавица в красной куртке выходит из аптеки. Каблуки её высоких сапог давят, направляемые уверенной и радостной походкой, дорожную разметку. Я мечтаю о том, чтобы она была моей. Я желаю обнимать и целовать её.
Мы идём сквозь бессмысленные тексты и агонизирующие горизонты. Под ботинками нашими умирают бабочки и возвращаются к жизни динозавры. Но динозавры не обладают разумом и не могут летать, также не имея и избирательных прав. Мы видим дожди, смывающие с каннибалов наносные фантазии и похоть. Мы спускаемся в окопы и растягиваем колючую проволоку, опасаясь незримого напора. Мы стреляем из рогаток и пулемётов в тазы с водой, где воды меньше от этого не становится. На месте руин, возникших по чьей-то вине (вряд ли нашей), строим по секретным алгоритмам новые глобальные селения из синтетического стекла. Вертолёты садятся на линии фронтов и строительные площадки. Их пилоты и пассажиры раздают всем золотые и серебряные монеты.
Эстетика как таковая по своей изначальной и вечной природе принадлежит массам. И она тем самым оправдывает неизбывную нормативность. Чтобы победить стадность, нужно разрушить эстетику. Сокрушить её всеми имеющимися, доступными способами. Есть наборы приёмов, последовательности действий по уничтожению эстетики и традиционализма. Мы вдыхаем не ненависть к миру, мы излучаем и поглощаем взрывы новаций. Я захожу в телефонную будку, согреваемую кубинскими ветрами. Звоню, передавая таким образом очень важный сигнал. Нужно демонстрировать каждому те стороны бытия, где нет какого-либо контроля, где отсутствует диктат.
Мы отказались от индивидуального во имя всеобщности. Мы насадили повсюду единообразие. Мы предприняли даже попытку избавиться от эмоций. Мы благословляем тотальную слежку, мы проклинаем ересь частной жизни и частной собственности.
Кто-то нарушил правила общежития. Комиссар идёт к нему, готовясь выхватить из кобуры револьвер. Комиссар желает покарать. И он готов стрелять, забрызгав кровью всё вокруг. Но насилие порождает сомнения. Несчастная жертва закрывает лицо руками. Плоть ладоней, увы, не может остановить раскалённый свинец. Находятся, однако, те, кто защищает приговоренного к смерти.
Мы видели рождение тоталитаризма. Мы видели расцвет репрессивной системы. Но мы узрели и бесславное крушение порочного порядка вещей. Мы совершили праведный прыжок назад, прыжок к свободе.
Я выхожу на лестничную клетку. Я не курю, но товарищи мои любят это делать. Беседа идёт оживлённая. Нас окружает табачный дым.
Вернувшись к дивану, вновь смотрю на циферблат. Он по-прежнему ведёт себя очень странно. Но гипнотический эффект его куда-то пропал.
+++
