Ход королем (эмблематический колофон театра войны)

В соавторстве с уважаемым и любимым Кристобалем Хунтой.

Начало этой истории уходит в глубь веков, но попробовать поискать его можно здесь

Зима в Богемии подходила к концу.

Дом, стоящий на площади неподалеку от ратуши, сотрясался от ветра, несущего грозовые тучи со стороны Судетских гор. Первые капли дождя уже окропили брусчатку, освещаемую мерцающим светом факелов, горящих у дверей.

Бывший имперский генералиссимус и адмирал флота Альбрехт Венцель Эусебиус фон Валленштейн с некоторых пор возненавидел этот городок. Хеб стал символом его упадка. Когда-то всемогущий герцог жил в роскошном пражском дворце, своим блеском затмевающим даже дворец императора. Теперь же все, что у него осталось – этот жалкий домишко на севере Богемии. Власть, богатство, слава – все пошло прахом. С небольшой кучкой верных ему людей Валленштейн укрылся в Хебе.

Однако, он и тут не чувствовал себя в безопасности. Монарший гнев, разбереженный наветами врагов, в любой момент мог обрушиться на голову человека, многие годы верой и правдой служившего короне. Император Священной Римской империи Фердинанд II не терпел рядом с собой людей сильных и влиятельных, и не преминул воспользоваться возможностью устранить ненужного в мирное время генералиссимуса.

Герой Тридцатилетней войны тяжело вздохнул и, притворив ставень, шагнул к стоящей в углу комнаты кровати.

Внезапно его внимание привлек тихий шорох на лестнице. Этот звук был невозможен, немыслим в доме, где больше никого не было: бывший герцог Фридландский и Мекленбургский отправил по домам всю прислугу, а затем лично, со всем тщанием заперев дверь.

Валленштейн не потянулся к оружию, понимая, что оно, скорее всего, окажется бесполезным против готовых ко всем неожиданностям убийц, похоже, собирающихся ворваться в комнату целой толпой.

Вместо этого герцог раскрыл прикроватную тумбочку, в которой держал оружие намного более страшное, чем пики и алебарды. Скромный бронзовый медальон, сплошь покрытый вязью таинственных рун и каббалистических знаков привычно лег в руку. Губы Валленштейна зашептали слова древнего заклятия, которое способно было остановить биение крови в жилах тысяч врагов, а не то, что этой жалкой кучки несчастных, посягнувших на жизнь великого полководца. Медальон, покорный воле хозяина, засветился тусклым красноватым светом.

Увлеченный чтением заклинания, Валленштейн не замечал, что происходило за его спиной. На прикроватной тумбочке наполнялся синим, холодным огнем безобидный с виду листок бумаги – гороскоп, присланный с нарочным. Предсказание это, составленное известным Джованни Батистой Сени, дарило светлые надежды опальному герцогу. В нем содержались предзнаменования будущих побед и свершений, и говорилось о долгих, долгих годах жизни. Впрочем, сам великий знаток движения звезд и планет предупреждал герцога в письме, что гороскоп сей – не точный. Для составления подробной и достоверной натальной карты требуется личная встреча. Потому-то Валленштейн и услал всех слуг из дома: к полуночи он ждал гостя.

Осознание того, что что-то идет не так, пришло к Альбрехту в тот момент, когда дверь с треском слетела с петель, и в комнату ворвался капитан Девер с отрядом драгун.

Как ни странно, они вовсе не были похожи на людей, которых коснулось темное заклятие, заключенное в медальоне. Валленштейн оглянулся на тумбочку и понял, в чем дело. Проклятый старый маг снова опередил его: начертал ложный гороскоп на пергаменте с пентаграммой, сильнейшей, нежели магия амулета.

Отважный воин, не раз смотревший в лицо смерти, повернулся к убийцам и принял смерть от руки Девера, с размаху пригвоздившего герцога тяжелой алебардой к стене.

***

- Густав Адольф силен в тактике и стратегии. Завтрашняя битва обещает быть жаркой, - бормотал Валленштейн, копаясь в сундуке, ключ от которого всегда носил на шее.

Сейчас, однако, ключ торчал в замке, врезанном в откинутую крышку старого, неказистого сундука, обитого железными полосами, кое-где уже проржавевшими.

Личный адъютант полководца, из показной скромности стоявший чуть в стороне, по-гусиному вытягивал шею, любопытствуя секретами начальника, но Валленштейн прикрывал спиной нутро тайного хранилища, освещенного единственной свечой, стоявшей на полу.

- Но ведь и вы, ваша светлость, воитель не последнего разбора – весь ваш воинский путь тому свидетельством, - подобострастно произнес адъютант, подходя поближе.

Герцог отмахнулся.

- Зачем мне твоя лесть, когда все события последних месяцев свидетельствуют, что король лучше меня постиг тайны военного искусства. Завтра предстоит жаркая битва, и неведомо, к кому капризная фортуна обернется лицом. Потому и хочу, как надлежит порядочному полководцу, учесть все вероятные случайности и заранее обезопасить себя

Валленштейн вытащил из глубин сундука полотенце, старое и замызганное, развернул его, и глазам адъютанта предстала грязная тряпица темно-бурого цвета, по виду, выпачканная засохшей кровью.

- Вот, - полководец осторожно переложил тряпицу на стол, подвинув военные карты, - это то, что поможет нам победить завтра в битве, - и, поймав удивленный взгляд адъютанта, добавил. – Магия натуры, которой, как ты знаешь, посвящаю я многие часы мирного времени, - великая сила, способная на расстоянии влиять на иных людей…

- Смотри же, - Валленштейн развернул карту окрестностей Лютцена. – Как всем известно, король не имеет терпения, требующегося истинному полководцу, умения руководить с высоты, отправляя на смерть войска. Густав Адольф – воин темпераментный, обладающий натурой сангвиника. Посему он сам ринется в бой, увидевши, что войска его теснятся врагом. Вот тут, - палец герцога уперся в череду зеленых холмов на карте, - наши лучшие кавалеристы двинутся в лобовую атаку.

- Но, ваша светлость… - растерялся адъютант, - они же будут сметены отрядами противника менее, чем на полчаса.

- Да, погибнет много отличных воинов, - вздохнул Валленштейн. – Но полчаса у нас в запасе есть. А, может, и поболе. Увидев, что наши кавалеристы побеждают его воинов, Густав Адольф не сможет стерпеть и лично бросится в атаку. Командирам дано секретное предписание, повелевающее подобраться как можно ближе к императору и нанести ему хотя бы царапину. И тут в дело вступаешь ты.

- Я?!

- Да. Ты скажешься больным, скорбным желудком, и завтра не будешь находиться возле меня с другими адъютантами. Будешь сидеть в своей… нет, лучше, в моей палатке, и сделаешь всё, что я тебе сейчас скажу. Достаточно нескольких манипуляций над этой тряпицей с кровью Густава Адольфа, которую я несколько лет назад за немалые деньги выторговал у цирюльника короля, и ничтожнейшая рана обернется смертельным вередом.

Испуганный адъютант отступил на несколько шагов и, выпуча глаза на герцога, начал креститься. Рука его тряслась.

Валленштейн презрительно посмотрел на на глазах зеленеющего адъютанта и презрительно пожал плечами.

- Невежда! Ты, небось, уже представил себе, как в застенках инквизиции тебя распинают на дыбе или ломают ноги в испанском сапоге?! Ничтожество и еще раз ничтожество! Вот что значит не знать достижений науки и не постигать естественную магию, коя есть обезьяна натуры! То, что тебе надобно сделать, имеет объяснение в глубинных природных явлениях, а вовсе не является колдовством деревенских бабок и деревенскими суевериями. Слышал ли ты о лезвейной мази, иначе именуемой uniguento armario или weapon salve? Ну, разумеется, нет. Так слушай же.

Герцог махнул рукой на стул, куда адъютант плюхнулся, все еще пребывая в ужасе от предстоящего ему, как он полагал, участия в колдовстве.

- Как тебе, разумеется, не известно, весь мир наш состоит из крошечных корпускул, кои именуются атомами. Атомы занимают все видимое и даже невидимое нами пространство, ибо они столь мелки, что их нельзя рассмотреть в уменьшительную трубу, в которую мы видим чумных бацилл и иных мелких червей, заразу распространяющих. Мельчайшие корпускулы вещества витают среди корпускул воздуха, проникая в него, переносясь дуновением эфира иногда на большие расстояния. Так, мы можем почувствовать издалека аромат розовой воды, которой прекрасная дама побрызгала грудь и волосы. И, ежели этой даме придет в голову постоять некоторое время в розовом саду, атомы аромата цветов притянутся к атомам духов, и дама будет благоухать уже не как цветок, но как целый розовый куст. Это происходит потому, что корпускулы сходного происхождения стремятся воссоединиться, как им предназначено натурой.

Подобно сему природному эффекту действует и лезвейная мазь. Представь, что ты поранил руку шпагою, чистя ее. Достаточно взять кусок тряпицы, смоченный кровью, положить в миску и поставить на окно под лунный свет, который дарует прохладу, и ты испытаешь облегчение от боли. Потому что корпускулы крови, даже соединившись с атомами лунного света, будут стремиться вернуться в свою природную среду – в рану. И под действием воздуха проникнут в рану, на каком бы расстоянии не находились ты и лекарь.

Обратно, если мы возьмем эту тряпицу с кровью короля и поднесем ее к огню, Густав Адольф будет чувствовать пожар в пораненном члене и невыносимое жжение. А если мы присыплем ткань вот этим, - Валленштейн открыл небольшую коробочку с желтоватым порошком, - то любая, даже самомалейшая царапина, начнет гноиться, тело вокруг вереда покроется чирьями, произойдут гангрена и лихорадка, которые приведут императора к смерти жестокой и быстрой. А нас – к победе над вражеской армией… Посему завтра, как только я подам знак, взмахнув платком, - а это будет означать, что королю нанесена кровоточивая рана, ты сразу же посыплешь эту тряпицу порошком и поставишь миску с нею прямо возле пылающего камина… А теперь иди. Мне нужно еще подумать над расстановкой запасных отрядов. Вернешься на рассвете.

***

В походной палатке, расположенной в центре лагеря протестантов, умирал король-воин. Густав II Адольф, которого многие его соратники и даже враги почтительно именовали Львом Севера, не боялся смерти. Великий полководец, выступивший против всемогущего императора Священной Римской Империи и в пух и прах разгромивший войска его ставленника – Тили, был отменным тактиком и политиком. Даже сейчас, на смертном одре, он думал лишь о благе государства.

Слабым голосом Густав приказал призвать к себе человека, многие годы незримо присутствовавшего рядом с ним. Человека, на которого он возлагал большие надежды, и которого опасался больше, чем всех членов Католической лиги, вместе взятых.

Для таинственного монаха, прибывшего на зов, плохое состояние повелителя оказалось сюрпризом. Старик ворвался в палатку подобно порыву осеннего ветра и, презрев условности и церемонии, бросился прямиком к ложу короля. Недоуменно осмотрев рану, он порылся в складках одежды и извлек крошечный мешочек. Опустив в него пальцы, монах достал щепотку черного порошка, которым посыпал окровавленную повязку, стягивающую раненую руку короля. Затем таинственный посетитель произнес несколько странных слов. Королю, который прекрасно владел несколькими европейскими языками, они показались похожими на латынь. Однако смысл ускользнул от его понимания.

Спустя мгновение магическое снадобье возымело действие. Красная от крови повязка вдруг засветилась ровным синим цветом. Старик глухо зарычал и, прищелкнув пальцами, мгновенно устранил все следы магического воздействия.

Густав вздрогнул, когда монах вперил в него холодный взгляд своих бесцветных глаз. Человек, столь вольно обходившийся с королем Швеции, был в силах заставить несчастного раненого похолодеть от недоброго предчувствия.

- Этот проклятый Валленштейн почти обыграл меня! Подло, но, надо признаться, весьма хитро… - задумчиво произнес старик. Похоже, он разговаривал сам с собой, словно позабыв про умирающего.

- Простите, мой друг, но я не понимаю, о чем вы говорите! – прошептал король.

- Яд, введенный в вашу рану посредством лезвийной мази, убьет вас в течение ближайшего часа, ваше величество, - жестко ответил монах. – Ах! Зачем вы не послушали меня и отправились в эту самоубийственную атаку во главе вашего кавалерийского полка!

Густав, не склонявший головы даже перед самыми влиятельнейшими людьми Европы, смиренно опустил глаза. Он был прав, этот таинственный советчик, стоящий выше всех мирских королей и императоров.

Человек, который много лет назад пришел в его дворец, неведомо как отведя глаза многочисленной охране. Тогда, в преддверии взятия Риги, этот монах совершенно спокойно, как латную перчатку, бросил на стол короля отрубленную кисть ставленника Габсбургского дома в осажденном городе. Именно эта, унизанная перстнями и помещенная в шкатулку страшная часть тела исчезнувшего слуги императора послужила решающим аргументом в переговорах по передаче Риги под протекторат шведского королевства. Все эти годы могущественный маг пребывал подле протестантского короля. Неисчислимое число раз его всесильно колдовство помогало в битвах против ненавистных католиков и имперского дома.

Умом король понимал, что поступил неразумно, возглавив контрудар во главе Смолландского кавалерийского полка. Однако сердце говорило ему - великому воину и гордому сыну своего народа, - что он был прав, ибо не мог поступить иначе.

Когда лошадь под Густавом пала от пистолетного выстрела, а руку обожгло пулей, задевшей кисть на излете, король, выбираясь из-под коня, вдруг обнаружил подле себя своего таинственного покровителя. Монах будто не замечал кипевшей вокруг них схватки. Он сделал легкое движение рукой, и подле короля возник его двойник, не отличимый от оригинала.

- Ваше величество,- молвил старик, - вам лучше покинуть поле боя! Ваш двойник вполне способен поддержать высокий боевой дух армии.

Увы, похоже, что противникам все-таки оказалось достаточно пустяковой раны, чтобы убрать со своего пути главного врага Габсбургского дома. Видимо, при Валленштейне или даже королевском дворе действовал некто сильнейший, чем старый маг.

Схватив монаха за руку, король прошепталл:

- Отомстите за меня, мой друг!

Тело несчастного выгнулось дугой: началась жуткая агония, длившаяся несколько минут.

Когда все было кончено, монах закрыл глаза повелителю и произнес:

- Он ответит за твою смерть, Снежный король! И за мой проигрыш тоже…

***

Валленштейн прибыл на оговоренное место одновременно с противником. Наблюдая, как двое его помощников вместе с секундантами врага внимательно осматривают поле, расчерчивают границы, отмечают, где должны стоять сражающиеся, герцог думал о том, что дуэль – наилучший выход для обеих сторон. После долгих маршей по разоренных войной местностям, под дождем, мешавшимся со снегом, под сильным ветром, в холодную погоду, когда промокшая одежда и отяжелевшая, с налипшей грязью обувь мешает передвигаться дальше, - обе армии не рвались в бой.

Потому-то, расположившись близ Наумбурга, Густав Адольф и прислал врагу официальный вызов на дуэль магов. Проигравший должен будет отвести войска, а перемирие будет заключено на условиях, угодных победителю. Зная рыцарственный характер короля, Валленштейн согласился без раздумий. И вот сейчас, 13 ноября, за полчаса до полуночи, он стоял на краю поляны, закрывая лицо от ветра и пытаясь сквозь летящий мокрый снег разглядеть противника.

Тот, казалось, не обращал на полководца никакого внимания, следя только за тем, чтобы его секунданты – два монаха, и доверенные слуги герцога, посвященные в его магические занятия, правильно разметили место дуэли.

Это, а еще то, что противник не выказал недовольства, незнатными секундантами Валленштейна, - настораживало. Похоже, тот – другой – был действительно могущественным магом, не обращающим внимания на такие мелочи, как сословные предрассудки. Странно только, что одет противник был в монашескую рясу, капюшон которой скрывал его лицо (впрочем, сам полководец тоже был в маске).

Разглядев при свете факелов руки врага – с узелками вен, усыпанные старческой гречкой, Валленштейн насторожился еще больше: старик, безусловно, был более сильным противником, чем еще не вошедший в зрелые лета адепт. Герцог начал перебирать в голове имена и лица приближенных Густава Адольфа, но тут секунданты, установив по периметру площадки факелы, подали сигнал сходиться.

Противник не стал терять зря время и, вытянув вперед руку, швырнул в герцога веер сияющих ножей. Валленштейн мгновенно прикрылся ледяным щитом, но недостаточно быстро. Один из ножей зацепил его: лицо словно обожгло огнем, а кожа сморщилась и мгновенно пошла волдырями. Превозмогая боль, полководец запустил в старика переливающийся голубой шар, притянувший снежные хлопья и колючие льдинки и понесшийся на врага, как комета со звездчатым хвостом. Монах воздел кверху обе руки, а потом широко развел их – и перед ним выросла серебристая стена. Ударившись об нее, шар разлетелся на множество смертельно острых осколков, осыпавших не только противника герцога, но и секундантов, стоявших чуть в стороне и накрытых плащами радужных защит.

Не дожидаясь, когда стена вырастет выше человеческого роста и спрячет старика, Валленштейн прокричал заклинание призыва ветра. Ревущая воронка возникла над головой монаха и, затягивая внутрь не только серебристые ледяные дротики, но и пожухлую осеннюю траву и ветки деревьев, обрушилась сверху на старого мага.

Монах взвыл, покачнулся, но устоял на ногах. Валленштейн усмехнулся было, увидев, как из-под капюшона на свежий снег падают капли крови, но тут же выхватил из-за пояса магический жезл из рога нарвала. На герцога неслись вызванные заклинанием призывания черные демоны Хори – порождения злобного колдовства лесного народа Новой Индии.

Искаженные чудовищными гримасами, морды демонов кривились в жутких ухмылках; острозаточенные когти, с которых капала кровь предыдущих жертв, тянулись к новой, свежей пище. Герцог уже ощущал зловонное дыхания из открытых, клыкастых пастей чудовищ, готовых к смертельному пированию.

И тогда, подпустив демонов поближе, Валленштейн начертал жезлом в воздухе защитную руну и выкликнул заклинание на языке древних викингов. С размаху ударившись о звенящую золотую паутинку, Хори вспыхнули огнем, но, уже растекаясь подобно растопленному воску, продолжали тянуть черные лапы к полководцу. Продираясь сквозь путаницу рунных переплетений, лапы теряли плотность и зримость, превращаясь в черный дым, окутывавший герцога.

Отступив на шаг назад, Валленштейн, кашляя и задыхаясь, поднял жезл кверху. На демонов и их жертву обрушился ледяной дождь. Герцог краем глаза заметил движения на том краю поляны, где стоял враг, и почуял подвох. В тот же миг морозное дыхание ветра окутало полководца: Альбрехту показалось, что он превращается в хладную статую. Дождь, который он призвал, чтобы уничтожить демонов, на пути с неба на землю превращался в ледяную корку, окутывавшую Валлентштейна с кончиков пальцев поднятой руки, опускаясь от темени ко лбу, проникая мертвящим холодом в самое сердце.

Неимоверным усилием воли герцог напряг все мышцы, понимая, что только физическую силу можно противопоставить заклятью «морозной смерти». Корка льда начала потрескивать, от нее отламывались кусочки – сначала мелкие, потом все больше и больше, и, наконец, груда льдинок осыпалась к ногам полководца – туда, где черная кучка пепла отмечала место гибели демонов Хори.

Чувствуя, что силы его на исходе, Валленштейн бросился на врага, вытянув руки ладонями вперед – из них били яркие пучки света. Что-то вспыхнуло, и на герцога обрушился удар чистейшей энергии воздуха, столь же сильный, как магия эфира, которой полководец пытался смести с лица земли врага. В ход пошла высшая магия стихий.

Противники замерли – между ними полыхало бело-серебристое поле, в котором проскакивали синие и золотые искры. Казалось, на поле боя стих не только ветер и перестал идти снег. Остановилось само время.

Валленштейн посмотрел в лицо врагу, по-прежнему скрытое капюшоном: из под него злобой и ненавистью сверкали глаза старика.

Трудно сказать, сколько продолжалось противостояние магов, но в какой-то миг руки противников одновременно задрожали и начали опускаться.

- Поединок окончен, - в один голос закричали секунданты, подбегая к едва стоявшим на ногах врагам, чтобы успеть подхватить их. – Мы объявляем ничью.

Старик первым сделал шаг назад и вытер с лица пот.

- Мы еще встретимся, герцог, - прохрипел он с трудом, в то время, как монахи-помощники под руки уводили его с места боя.

- Почту за честь, - с трудом отозвался Валленштейн, опираясь на плечо слуги.

Сил, чтобы поклониться друг другу, у противников уже не осталось.

***

Когда монах вошел к комнату, помощники почтительно склонили головы и отошли к двери. Старый маг пересчитал портреты, установленные вдоль стен на низких лавках – перед каждым была зажжена черная свеча.

- Вы уверены, что никого не забыли? – старик обернулся к подчиненным.

- О да, господин. Здесь все тридцать восемь, предназначенных совершить великую миссию и освободить нас от врага.

- Тридцать восемь? – монах нахмурился и прошелся вдоль ряда картин, внимательно вглядываясь в лица изображенных на них людей, освещенных только неровным пламенем свечей.

- А что здесь делает Бутлер? Мне кажется, он получил достаточно золота для того, чтобы мы могли быть уверены в нем! Или вы считаете, мне мало работы? – маг обернулся к помощникам, сверкая глазами. Один из них, не понаслышке знакомый с гневом старика, бросился убирать портрет полковника.

Поговаривали, что однажды, в приступе гнева за какую-то провинность, старик выжег на лбу ученика пентаграмму. Потому-то теперь молодой адепт и принужден был всегда носить скуфейку, надвигая ее до самых бровей.

Повинуясь властному жесту монаха, помощники покинули комнату, плотно прикрыв дверь.

Больше полугода ушло у него на подготовку этой тщательно разработанной операции. В то время, как Пиколломини и Галлас сторговывались с Лесли, Гордоном и Бутлером о цене предательства, подосланный в отряд капитана Девера лазутчик снимал портреты со всех драгунов, которых маг планировал задействовать в операции: всего числом 36 – магическим числом, в сумме своей дающем девять. И дело было не только в священном числе избранных, некоторым из которых суждено было погибнуть от руки герцога, но и в том, что полководец был великолепным воином, способным даже посреди ночи уничтожить нападающих.

Старик тяжело вздохнул: работа предстояла не легкая.

Медленно, экономя силы (они ему еще понадобятся), маг прошел вдоль лавок, останавливаясь возле каждого портрета и присыпая лица драгунов черно-серым порошком, который он доставал из войлочного мешочка.

Затем старик вернулся к алтарю в центре комнаты и начал читать заклинание повиновения, нутром ощущая, как, по мере произнесения слов на одном из древнейших языков земли, вокруг него сгущаются энергии чуждых воль. Казалось, лица на портретах оживают: очи загораются огнем, щеки розовеют, шевелятся губы. Кто-то более сильный противится вторжению в его чувства и мысли, напрягается всеми мышцами, словно телесные силы способны победить магию. Кто-то более слабый пугается, из глаз катятся слезы, а тело бьет лихорадка.

Старик воздевает руки с чашей, полной жертвенной крови, стремясь не допустить соединения призванных воль, разобщить их, победить своей властью и энергией.

- Во имя сил Тьмы и Первородного Хаоса, повелеваю вам подчиниться моей воле и свершить то, что будет мною приказано! – восклицает маг и, развернувшись, обрызгивает картины кровью.

Лица на портретах снова замирают, но не так, как будто они вернулись в свое изначально не живое состояние, а словно оцепенев от ужаса перед увиденным. И тогда маг подходит к капитану Деверу и что-то негромко шепчет, обращаясь к картине.

- Понял ли ты приказ, раб мой Вальтер?

Это невероятно, но нарисованные губы шевелятся, и из ниоткуда раздается искаженный хриплый голос.

- Да, мой господин! Клянусь тебе в этом спасением души моей.

- И мы клянемся! – тихим шепотом отзываются остальные.

- Душа твоя отныне принадлежит мне! И, если нарушишь ты или твои солдаты эту клятву, обещаю, что ввергну вас в страшные муки еще при жизни. И будете вы мечтать о смерти и адских страданиях, как о глотке холодной воды в жаркий полдень! Ныне же – идите и ждите условленного часа!

И старый маг обмакивает палец в чашу и чертит в воздухе загадочные символы, загорающиеся и тут же исчезающие.

А потом медленно опускается на пол: сил в старческом теле после проведенного обряда почти не осталось.

Несколько минут монах сидит, склонив голову на грудь: то ли заснув, то ли потеряв сознание. Но потом вновь поднимает голову и, опираясь на лавку, встает на ноги.

Еще не время отдыхать. Надо отправить людей наперехват астрологу, которого призвал Валленштейн. Нет, они не будут убивать этого безобидного знатока звезд. Достаточно, если он прибудет в Хеб после полуночи, когда все будет уже кончено.

Маг усмехнулся. Ему вспомнилась поговорка, услышанная несколько лет назад от желтолицого гостя из Йокогамы: «Месть – это блюдо, которое должно хорошенько настояться».

- Главное, чтобы оно при этом не протухло! – бормотнул старик и направился к двери.

***

Что-то странное происходило в комнате, где находился умирающий герцог и его убийцы. Фигуры людей, скованные невидимыми чарами, застыли в неестественных позах. В воцарившейся тишине раздавался только предсмертный хрип нечастного Валленштейна.

И тогда из коридора, освещенного мерцающим светом факелов, шагнул одетый в широкополый балахон приземистый человек. Какое-то время он постоял в дверях, с торжеством обозревая страшную картину. На его губах играла легкая улыбка.

Улыбка того, кто долгое время шел к своей цели, и вот, наконец, пожинает плоды трудов. В руках у странного гостя была зажата небольшая резная шкатулка слоновой кости, из которой он извлек серебряные ножницы – великолепную поделку флорентийских мастеров. Шепча под нос заклятия на одном из древнейших языков, странный человек аккуратно срезал локон волос с головы Валленштейна, а затем, спрятав добычу в шкатулку, обмакнул извлеченный из складок монашеского одеяния платок в кровь умирающего и положил кусок материи рядом с локоном. Завершив свои таинственные дела, он направился было к выходу, однако, в последний момент резко остановился возле двери и, обернувшись, вгляделся в полные смертельной боли глаза поверженного врага. А затем склонился в низком поклоне.

Поклон темного мага был последним, что увидел герцог Валленштейн перед смертью. Бывший Великий Инквизитор Джиакомо Савелли всегда предпочитал рапиру фальшиону, и уважал врагов, которые столь же великолепно владели этим оружием истинных мастеров…

Похожие статьи:

Рассказы → Клетка открыта

Рассказы → Здоровый образ Смерти

Рассказы → Везёт как утопнику

Рассказы → Последний рассвет

Рассказы → День, когда Вселенная схлопнулась [Рифмованная и нерифмованная версии]