Студия правды (под редакцией Анастасии Юдиной) часть Первая.

Тихий субботний вечер. Чудная погода, просто идеально подходящая, чтобы выйти из душной квартиры и неторопливо пройтись по улицам и кварталам тихого городочка Клайвенбридж, расположенного между Вайнлендом и Миллвилом в штате Филадельфия. В выходные сонные жители Клайвенбридж предпочитают больше времени проводить с семьей, гуляют по аллеям и скверам, любуясь багрово-алым заревом уходящего солнца, иногда ведут неторопливые беседы о том о сем, делясь впечатлениями и слухами. Например о том, что в прошлую среду старик Дригерс за обедом случайно подавился горошиной, маленький убийца полез ему в трахею, Дригерс пытался дышать, вытряхнуть его оттуда, но зеленый дезертир делал свое маленькое дело, забираясь к нему все глубже в горло. Собравшиеся за столом родственники пытались помочь: стучали по больной спине старика, обхватывали дряхлую грудь и что есть сил поднимали Дригерса с дощатого пола, встряхивали несчастного. В концов концов, горох победил. Дригерс скоропостижно умер, оставив после себя небогатое наследство, накопленное за 83 года. Слухи слухами, но вот, например, если послушать дамочек из парикмахерского салоны Греты Уитли, можно легко поверить в другие сплетни, от которых волосы встают дыбом!

— Это было убийство! – наперебой галдели они, когда мастера делали им помпезные прически к выходным.

— Раз это убийство, кто же убил несчастного старика?

– О чем вообще можно говорить?!

Дамочки приносили вести, а парикмахеры Глен Маршал и Сид Роднер разносили их по городу, как любопытные сороки.

— Его дочери Марте, конечно же. Эта пятидесятидвухлетняя сучка так и мечтала поскорее его похоронить! Что тут говорить? Это ее рук дело!

— Тогда надо сообщить о ней в полицию! – возмущался Глен Маршал.

— Бесполезно. Говорят, они уже составили протокол о несчастном случае. Глен, подправь мне немного вот тут, а то я вижу — локон сзади болтается.

— Как скажете, мисс Уремор, – кокетливо отозвался Глен.

Именно так все это и происходило: клиенты парикмахерской занимались собственным сбором сплетен и слухов на одной стороне города, а на другом его конце, — на стыке улиц Честнут авеню и Делси-Драйв, — обитали совсем другие слухи и сплетни. И начинались они с одинокой лавочки неподалеку от бара «Родные и близкие».

Все разговоры заводили два закадычных приятеля, воевавших вместе во Вьетконге, — Ларс Тишмент и Пол Дрюер. Как всегда, ранним вечером пятницы, они встречались за бокалами Будвайзера. И, как всегда, разговор начинался просто за жизнь, ну а потом уж -  после четвертого или пятого бокала, когда уже допит шестой и бегом в бар за добавкой, а там уж, — удобно расположившись за стойкой, друзья начинали перемалывать косточки сначала своим приятелям, потом членам правительства, а уже дальше, когда Барри Стьюгет вступит в беседу и нальет по очередной рюмочке двойного виски, можно будет услышать, что Дрюер и Тишмент удивительно хорошо осведомлены о тайной жизни родного городка. История о том же старике Дригерсе представала с их слов совершенно в ином свете, переиначивалась, переписывалась заново. И, в результате, пьяные приятели собирали вокруг себя остальных гостей бара, слушавших откровения друзей с раскрытыми ртами.

И вот уже поздней ночью, когда последний житель Клайвенбриджа уходил домой спать, две противоборствующие стороны встречались на поле брани. Слухи «Родных и Близких» против сплетен парикмахерского салона Греты Уитли: люди легко делились впечатлениями от услышанного с членами семьи и друзьями, а потом, встречаясь на улицах города в субботы, с соседями и знакомыми. Обсуждение смерти старика Дригерса «делало настроение» целых выходных, пока не появлялся совершенно новый слух от двух воевавших вместе приятелей или закадычных друзей-парикмахеров…

Откуда сплетники все это знали? Сам не могу понять. Может, они и правда знают о городе больше, чем любой житель родившийся здесь задолго до их появления? А может — просто врут…

С рождением нового слуха в стенах парикмахерского салона и пивного бара до его смерти проходит не так много времени. Одна и та же тема приедается, но, когда в городе ничего особенно не происходит, главные распространители «истины» обращают свое внимание, например, на агрессивную политику Никсона против Вьетнама, объявляя о якобы миротворческой миссии американских войск на территории севера и юга. Однако политику в этот раз не затронули…

— Раз, два, туда-сюда, и я ему сказал: «Генри, а какого черта ты и твои «мальчики» делаете здесь?»

— Ну, а ты?

— А что я? Я же сначала бью, а потом только задаю вопросы, – осклабился Пол, опрокидывая в рот очередную порцию виски, заботливо налитую Барри Стьюгетом.

— Ну я и ударил, – квелым, довольным голосом произнес Пол. Причиной столь отличного настроения явно был алкоголь. Ларс был с приятелем на одной волне, так что не замедлил одобрительно улыбнуться. – Пятеро на одного – это, по-твоему, справедливо, Ларс? А потом, когда я всех раскидал, заявляюсь я к Дженни, ну, та Дженни, которая из порта, помнишь ее? Красотку с длинными пшеничными волосами? Ты мне еще тогда сказал: «Цепляй ее, приятель, иначе другие угонят»

— Да-да, припоминаю, – на самом деле Ларс никакую Дженни не помнил, подэтому, поддакнув Полу, сморщил лоб, пытаясь догадаться, о какой такой пшеничной красотке с порта вообще идет речь.

— И что ты сделал с ней, Пол? – продолжая улыбаться, спросил Ларс.

— Я ей вмазал! Представляешь, что эта сучка мне заявляет! – Пол состроил противную гримасу и, пытаясь говорить женским голосом, произнес. – «А я не знала, что Генри заявится к тебе! Я его, мол, не приглашала».

— Ага! Будто Генри вообще требуется приглашение! – поддакнул Ларс, дружески потеребив плечо приятеля.

— Плакала потом долго, — сдержанно произнес Пол. – Я сначала хотел уйти, но потом одумался. Как же я свою крошку вот так просто оставлю, одну и наедине с собой…мало ли, что ей придет в голову. В общем, Ларс, у нас был знойный примирительный секс! Знаешь, как это бывает? Она тебя простила, и ты ее простил, а потом извинительное совокупление…Ураган! – довольным и мечтательным голосом произнес Пол

— И она тебя простила? Ты же ее избил! – удивился Ларс.

— А куда она, мать ее, денется?! – ухмыльнулся Пол. – Это я ее должен прощать, а не она меня!

— А в моей памяти этот сюжет поётся на совсем иной мотивчик, – Барри с ехидным оскалом налил друзьям еще по одной. – Твоя Дженни намедни приходила сюда, от нее я слышал другую версию.

— Барри – человек, любящий рыться в грязном белье? – злорадно ухмыльнулся Пол, понимая, что настал момент истины: когда всезнающий и чрезвычайно острый на язык бармен выдаст Ларсу правду-матку. При этом Пол не терял надежды, что его сарказм послужит победительным оружием и спасет от позора перед Ларсом и остальными завсегдаями, мнением которых он очень дорожил.

— Не волнуйся! – отмахнулся Барри. – Ущерб составит всего каких-то 50 долларов! – шепотом добавил бармен, пока Ларс переключился на пьяный разговор шумной компании за столиком у окна.

— Ни хрена себе! – возмутился Пол. – Но только на выпивку! На карман ни цента не дам! – и, потихоньку, вынув из бумажник банкноту с Грантом, передал ее бармену.

— И что же сказала Дженни? – поинтересовался Ларс, утомившийся слушать пьяный бред о бейсболе.

— А ничего, – бармен убрал полученную банкноту и налил друзьям еще по одной. – Сказала только, что Пол ее избил, а потом они помирились, она ему еще утренний омлет и кофе в постель принесла, – конечно же, Барри это все выдумал: надо же было как-то выкручиваться!

— Правильно! – деланно подтвердил Пол. – Так все и было!

— Никогда мне этих женщин не понять: их бьют, а они еще сильнее тебя любят …бред какой-то, – задумчиво произнес Ларс.

— Да! – потянулся Пол, — Моя Дженни – она такая!

— Как это все занудно! – вмешался Барри, тонко намекая, что пора бы взбодрить новыми россказнями подвыпившую аудиторию.

— Я буквально на днях слышал… – начал Ларс. – Мне Донни Бритмун рассказывал… Действительно странная история приключилась…- закончил ветеран уже слегка задумчивым тоном, и даже с некоторым страхом в голосе.

— Почему я не в курсе? – возмутился Пол. – Никаких странных историй ты мне при нашей встрече не рассказывал, сегодня-то уж точно!

— Я ее лучше здесь расскажу, а то ты как всегда возьмешь инициативу на себя! В конце-то концов, я тоже умею рассказывать! Не хуже тебя! – вскрикнул Ларс. В голосе его явно звучали истеричные нотки.

— Когда я встретил Донни в тот день, честно говоря, удивился: никогда не видел его таким встревоженным и мутным. Разумеется, я начал расспрашивать: что случилось? Почему такой грустный? Пытался выведать, не дома ли что приключилось, хотя на этот счет вряд ли что можно подумать: Донни ж удачно женился, дети у него просто замечательные, приветливые, дружные, всегда веселые. А в тот день его настроение было ну просто никакое. Он толком мне ничего не сказал, обмолвился только, что с его младшим сынишкой что-то произошло, но что конкретно — я так и не понял… Зато на следующий день он мне все досконально выложил. Так что цитирую: «В первый день, когда Микки пришел домой, я не обратил внимания, что что-то не так. Мало ли, что дети его возраста думают или переживают: привиделось что-то или почудилось. Так бы, наверное, и не зашел к нему в комнату, если бы он не закричал…Он кричал так громко, что я мигом примчался. Жена-то на смене была, так что в доме мы были вдвоем.

«Папа, папа!» — причитал он. «Мне плохо! Мне очень плохо!» — он повторял эти слова снова и снова, я так и не мог выяснить, что его беспокоит. Я пытался спрашивать, что же его гложет: может, проблемы в школе, с одноклассниками, с учебой, а может, мой мальчик впервые влюбился? Я даже этого не знал. Слышал только: «Папа, мне плохо!». Пришла Меган. Надо было видеть, как она испугалась. Но еще больше за брата переживал Брайан! Он первым рванул к нему, потом сидел у изголовья кровати, когда прибежала Меган. Втроем мы пытались узнать у Микки причину его беспокойства, причину его боли, но даже нам он ничего не рассказал.

Единственное, что мы могли сделать, — вызвать скорую. В тот же день Микки забрали в госпиталь. Мы хотели остаться дежурить возле палаты, но врач запретил, сказал, что у мальчика нервное расстройство, ему нужен покой. Вернулись домой в полном неведении: не знали, что с ним, не знали, как помочь. Оставалась надеяться, что врачи помогут нашему младшему, приведут его в чувство, а уже после он нам сам все расскажет. Мытак решили с Меган, но Брайан был против: он искренне желал помочь брату, сказал, что мы ничего в этом не понимаем, что Микки очень впечатлительный, легковерный – да все в его возрасте такие! Однако Брайан был другим, он не верил в то, во что верит его брат, но чувствовал с ним связь, четко знал моменты, когда Микки фантазирует, а когда говорит правду. Конечно, мы с Меган тоже знали, но не так глубоко, как Брайан. Только поэтому мы разрешили старшему переночевать в комнате брата…»

Ларс выдержал театральную паузу, покрутив в пальцах бокал с двойным виски, убедился, что вокруг собралось достаточно слушателей, а потом лукаво улыбнулся, употребил внутрь любимый напиток и продолжил.

«Брайан испугал нас. Мы с женой уже спали, а он осторожно пробрался к нам, я так толком не понял, что он прошептал мне на ухо. А утром я спрашивал Меган, но она тоже не слышала. Мне почему-то показалось, что Брайан сказал что-то вроде «наш Микки ум…» Знаете, я только…» — Ларс не успел договорить, как в бар вбежал мужчина, с ходу врезавший рассказчику в челюсть. Ларс свалился на пол, а мужчина – тот самый Дон Бритмуна, — убил бы его, если бы не вовремя подоспевший Пол и несколько других завсегдатаев, оттащивших Дона оттащили от несчастного Ларса. Несмотря на то, что его удерживали несколько человек, Дон продолжал рваться в бой и кричал: «Я рассказал это только тебе! Только тебе, Ларс! А ты…! Отпустите меня! Я с ним еще не закончил!»

— Прости, Дон, – поднимаясь с пола и утирая рукавом кровь, вымолвил Ларс. Удар оскорбленного отца пришелся не только в голову, но и в правую коленку, так что синяк будет огромный. – Я хотел как лучше, – оправдывался Ларс.

— ЛУЧШЕ?!!! Кому ты сделал лучше?! Это моя боль! Мой сын, черт побери! Ублюдок!!! – Дон продолжал вырваться из сильных рук Пола и остальных клиентов бара.

— Тебе лучше уйти, Ларс, — спокойно произнес Пол, — Я поговорю с Доном…

— Поговоришь? – в глазах Дона вспыхнула ярость: таким его не видел никто лет последние двадцать.

— Да, Дон, – твердо произнес Пол. – Мы с тобой поговорим: прямо вот сейчас сядем и поговорим!

— Я уже все сказал! – ощерился Дон. – А за тобой должок, Ларс! Мы не закончили!

Ларс поднялся с пола, отряхнул джинсы и посмотрел на Дона не подбитым глазом.

– Угрожаешь? Ты. Мне. Угрожаешь? Мне до твоей семьи нет никакого дела! Я видел тебя разбитым и хотел помочь! Просто помочь!

— Помог! Теперь, закончив с тобой, я перееду из этого города!

— Дон, сядь! – приказал Барри. – Пол, помоги Дону присесть, – бармен налил двойной виски и поставил перед Доном бокал. – Пей!

– Я не пить сюда пришел!

— Это за счет заведения, – дружелюбно произнес Пол, и, убедившись, что Ларс уже уходит, приобнял Дона за плечи, но все еще удерживал за левую руку, чтобы тот не бросился догонять ветерана.

— Он даже не успел дорассказать, так что можешь успокоиться: кроме того, что твоего сына забрали в больницу, мы знать ничего не знаем, – мягко произнес Пол.

— Меня это почему-то не утешает! Всем известно, ты и Ларс плодите слухи. Я не собираюсь быть очередным городским посмешищем! – сдержанно произнес Дон и выпил свой бокал. Барри налил ему еще.

— За счет заведения, сегодня ты — звезда вечера, а не Ларс, и даже не Пол, – улыбнулся Барри.

— Да мне плевать. Главное, что конфликт исчерпан, правда ведь, Дон? Исчерпан конфликт?

— Нет! – твердо произнес Пол выпив еще порцию. – Я по-прежнему считаю Ларса предателем!

— Но, по крайней мере, морду ты ему бить не будешь? – вмешался Стью Моулз, подошедший к стойке исключительно ради халявной выпивки.

— Мой сын умер, а этот ублюдок об этом знает! А я знаю, где его искать – отстраненно произнес Дон.

— Ооо! – протянул Пол. – Хочешь сказать, что пришел сюда, чтобы разворошить наш маленький улей? У тебя, считай, получилось, но если ты не в курсах, загляни в салон к Грете и надери задницу этим голубозадым цирюльникам. Как их там… Глен и Сид, кажется?

— Все равно, мы бы рано или поздно об этом узнали. Городок у нас маленький. Ты, Дон, это, пожалуйста, усвой, – вкрадчиво произнес Барри.

— Давай еще одну! – Дон стукнул кулаком по столу, так что близлежащие к нему пустые стаканы аж подпрыгнули.

— Тебе на сегодня хватит.

— За сына! – твердо произнес Дон. – Я пью за сына!

— Сочувствую, – искренне сказал Пол. Его поддержали все присутствующие.

— Как он умер? Отчего? – осторожно спросил Барри. – У меня Макс учится в той же школе, куда ходил твой Микки, наверное, они друг друга знали…

— Нет, – отстраннено произнес Дон. Он уже был пьян и ему было все равно: его мучила злая тоска. – Он бы мне сказал, что знает твоего парня.

— Доктор Энстринг встретил меня в вестибюле больницы, когда я пришел проведать моего сынишку. – Дон всплакнул. Пол сидел рядом и сразу дал бумажную салфетку, чтобы несчастный отец вытер сопли и слезы. Барри налил ему еще стакан, Дон с удовольствие опрокинул его.

— Сказал мне: «Я сожалею, ваш сын погиб, мы сделали все, что могли». Ложь! Они могли! ОНИ ВСЕ МОГУТ! Врачебные проститутки! Им лишь бы платили! А если нет денег, у них нет возможностей! У нас с Мегги денег не было… Тогда я сказал этому хмырю все, что о нем думаю. А он проглотил это  и молча ушел! Ха! Можно подумать, он имел право мне ответить! Говнюк!

— Врачи не все такие, – вмешался Стью.

— Ты еще со мной поспорь! – крикнул Дон, пристукнув кулаком по стойке.

— Не спорь с ним, Стью, мне не нужна здесь очередная потасовка! – пригрозил Барри.

Стью вздохнул и ушел в зал, где публика была немного добрее.

— Что было дальше? – спросил Пол.

— Я собирался навестить сына, его как раз отключали от аппарата жизнеобеспечения. Когда я увидел его там, мое сердце сжалось в комок, я почувствовал себя никудышным и никчемным отцом, который не мог угадать причину его боли, не мог помочь, отстранился, пустил все на самотек!

— Так оно обычно и бывает… жизнь — она такая. Никогда не угадаешь, какая начинка попадется, конфеты-то все разные, – сочувственно произнес Пол, отдавая Дону еще одну салфетку.

— Боже! За что мне это все?!

— У тебя есть второй сын, – рассудительно произнес Барри. – Береги его!

— Само собой! Знаете, когда я уходил оттуда, меня задержала молоденькая медсестра. Она подбежала ко мне, и тихонько, шепотом – видать, боялась, что кто-то из персонала услышит… В другое время я бы не придал ее словам никакого значения, но увидев смерть сына, я был готов поверить даже в существование Атлантиды.

— Дон, что она сказала-то? – осторожно спросил Пол.

— Она сказала, что перед смертью мой Микки звал кого-то. Медсестра назвала имя: «Видли». «Видли Вайун». А когда я спросил «Кто это?», пожала плечами и ушла… После похорон я был сам не свой. Разумеется, мы провели их как можно тише, по-семейному. Но мое лицо… вот было бы здорово научиться управлять эмоциями, никто бы ничего не узнал, все осталось бы между нами – в семье.

— Не волнуйся, – попытался утешить его Пол. – Об этом будем знать только мы.

— И весь город, – сдержанно произнес Дон, прекрасно понимая, что Пол лукавит. Яблоко от яблоньки…

— Я проконтролирую, чтобы эту информацию знали только те, кто в нее посвящен. Чужих не будет, – сказал Барри.

— Спасибо, – вяло кивнул Дон. – Я, пожалуй, пойду домой, Меган волнуется…

— Ты ведь не к Ларсу пойдешь? – осторожно поинтересовался Пол.

— Я его и пальцем не трону. Но ты все-таки передай этому засранцу: ему мое «спасибо!» наверху зачтется, — Дон с трудом поднялся со стула и поплелся к выходу. Пол, на всякий случай, проводил его до двери, чтобы не упал…

Дон шел по улице, в голове его исполняло какую-то бравурную музыку виски, а в сочетании с вокалом солистки группы «Агония» доводил до безумия. Дон видел серые лица прохожих, бросающих на него недоуменные, косые взгляды. Не боль, не просто уныние, а что-то более тяжелое вскарабкалось откуда-то из глубин и давило на плечи, на голову. Еще никогда Дон Бритмун не чувствовал себя так погано…

Добредя до дома, Дон открыл дверь, ввалился в прихожую и там же упал. Чей-то голос – как будто с неба, отдаленный, но в то же время знакомый (Меган?!), — отзывался эхом в больной голове.

«Порядке…тобой?» — это все, что он услышал прежде, чем провалился в сон.

Сын его жив, он держит его за руку, улыбается ему. Счастливая пара — отец и сын — идут через благоухающий Клайвенбриджский парк, что расположен на перекрестке четырех улиц. Зелень и густота деревьев поражают гуляющих во сне своим величием и волшебством запахов. Если бы Дон не знал о смерти сына, он бы поверил в эту неторопливую прогулку. Он и сейчас в нее искренне верит, верит в то, что когда проснется, услышит звонкий голосок младшего сынишки. Чуть трогающий волосы ветер – ласковый спутник Дона и Микки среди магических грез правдивого сновидения.

— Больше никогда, пап? Скажи, что больше никогда! – смеется Микки, демонстрируя слегка неровные молочные зубы.

— Что «больше никогда»? – спрашивает Дон.

— Ну просто скажи: «больше никогда», — не унимался Микки, дергая отца за руку.

— Больше никогда, Мик, – улыбнулся отец.

— Спасибо, пап, – довольный ответом, малыш вырвался из отцовских объятий, каким-то невероятным для его возраста прыжком легко перепрыгнул через скамейку, и рванул дальше через парк, весело и громко смеясь и крича отцу:

— Догоняй, пап! Догоняй меня!

Дон побежал за ним, тщетно пытаясь остановить резвого сынишку. Он бежал и даже не заметил, как далеко увела его эта неравная погоня. Не возникало сомнений в том, что Микки убежал за пределы Клайвенбриджа, открывая Дону все новые и новые тайны того, что находилось за гранью человеческого понимания. Здесь холоднее, чем в парке, место, куда не заглядывает солнце, заставило Дона ужаснуться тому, как все-таки легко пусть даже фантасмагоричный Микки Бритмун вбежал в дом, что стоял особняком на окраине города. Пожухлая, давно мертвая трава устилала неровным ковром двор перед старым, потрескавшимся от времени фасадом. Жуткий дом, прежде он никогда не попадался Дону на глаза, и теперь, поняв, что маленького Микки проглотила эта безобразная куча гнилых досок, мужчина остановился. Искренне удивляясь тому, как легко отказаться от затеи последовать за сыном и вырвать его из лап этого страшного дома, Дон мысленно проклинал себя. Проклинал, потому что боялся войти и, пройдя все комнаты, найти Микки и забрать его домой. Долгая прогулка закончилась разочарованием и потерей.

— Правда!!! ПАП!!! ИЩИ правду здесь! Он тебе поможет!!! – из грубых гнилых стен доносился тонкий голосок ребенка. Потом он стих, но крик по-прежнему звучал в ушах Дона.

— Микки!!! Какую правду?!!! Кто мне поможет, когда тебя нет со мной рядом?!!! – Дон плакал, плакал от бессилия. Он упал на колени и рыдал так громко, как неприлично рыдать мужчине, выплакивал все, что накопилось за долгие годы сдерживания себя и своей боли внутри. Ответа он не услышал: детский голос исчез в пустом и холодном сумраке этого ужасного здания. Но Дон уже пообещал себе найти это здание. И того, кто сможет помочь!

Утро Дона Бритмуна началось с тошнотворно аппетитного запаха яичницы с беконом. С трудом открыв глаза, он почувствовал, что к его щекам прилипли микроскопические песчинки сухой грязи. Только увидев над собой знакомый потолок, Дон понял, что так и заснул на холодном полу в прихожей. Меган звала Брайана завтракать. Сын не должен видеть его в таком состоянии! Борясь с сонливостью и утренней слабостью, Дон все-таки поднялся. Отряхнул брюки и лицо от прилипшей грязи, и заковылял в ванную, держась руками за стены длинного коридора. Мимо лестницы, наверх, мимо комнату, где спали дети, и располагалась их с Меган спальня.

— Как дела, Дон? – бесстрастно поинтересовалась Меган, не отвлекаясь от жарки яичницы.

— Я спал в прихожей, так? Значит, плохо, – вяло, но громко ответил Дон, стараясь делать выверенные шаги до ванны. До раковины с холодной водой в ванной комнате осталось не так уж далеко.

— Не заваливался бы домой пьяный, спал бы как все нормальные люди — наверху! – так же бесстрастно ответила Меган.

— Меган, прошу, не начинай, я разбит сейчас, ужасно разбит…

— А кто не разбит? Думаешь, мне легко?! – возмутилась Меган. И уже спокойнее добавила. — Тебе кофе сварить?

— Да! Крепкий! Спасибо, – машинально ответил Дон, открывая кран с холодной водой и затыкая слив.

— Папа, привет! – обрадовался Брайан.

— Иди кушать, Брайан! – позвала Меган, – В школу опоздаешь!

Раковина наполнилась, и Дон сунул голову в холодную воду. Продержавшись с полминуты, он вынырнул, потом повторил процедуру и только затем стал чистить зубы.

Они сидели за столом, как в прежние дни — большая дружная семья. Дон бесстрастно наблюдал, как его старший доедает последние остатки яичницы и бекона. Не хватает только шуточек Микки: он всегда баловался с едой, уходил последним, и под конец играл с соломинкой, пуская пузыри в какао.

— Дон, как у тебя сегодня с работой?

— Все нормально, Мег, смена в одиннадцать.

— Отвезешь Брайана в школу? Я хотела сегодня пораньше в магазин сходить, купить молока и печенья к вечеру. Что тебе приготовить, Брайан, когда вернешься со школы?

— То же, что и всегда нам с Микки готовила.

Меган захлебнулась плачем, вскочила со стула и убежала наверх. Хлопнув дверью, она продолжала рыдать в закрытой комнате.

— А что я такого сказал? – удивился Брайан.

Дон покачал головой, закусив губу, и поплелся к прихожей.

— Ты поел, Брайан? Поехали! Опоздаем в школу.

— Пап, я сказал что-то нехорошее, да?

— Нет. Просто нам всем сейчас тяжело, а маме – хуже всех. Ты все вещи собрал?

— Да, пап. Обещай только, что заедешь со мной пораньше, а не как всегда.

— Разумеется.

Они подъехали к школе. Перед тем, как высадить Брайана, Дон задумчиво посмотрел вперед, потом на коробку с завтраком, которая лежала у сына на коленях, а потом снова вперед. А потом спросил:

— Брайан, скажи мне, только честно…

— Что «скажи»?

— В ту ночь, когда ты залез к нам с матерью в кровать, что ты тогда сказал мне? Я плохо тебя расслышал, но, мне кажется, ты прошептал: «Микки ум…». Что это значило?

Брайан нервно сглотнул, и, отвернувшись к окну, очень тихим голосом произнес:

— Микки умрет…

— Понятно.

— Но это не моя вина, пап!

— Конечно. Я это знаю, Брайан, иди…

Уже открыв дверь, мальчик повернулся к отцу:

— Пап, а тебе Микки тоже снится?

— Не понял? Повтори, – неужели сын видел тот же сон, что и сам Дон…

— Тебе снится Микки, пап?

— А тебе?

— Мне, да…

— Он к тебе… приходит? Он говорит с тобой? – Дон верил Брайану, но он хотел убедиться, что хотя бы от ужаса видеть тот старый дом его старший сын был избавлен.

— Нет, пап, он не говорит со мной. Мы с ним просто сидим вместе, в нашем парке…

— В парке? Ты ничего не путаешь?

— Нет.

— Слава Богу! Иди, Брайан, дома поговорим, хорошо?

— Хорошо, – Брайан неуверенно улыбнулся и вышел из машины.

Папа! Догони меня! Микки сидел на переднем сиденье, в той самой больничной одежде, в которой Дон видел его в последний раз. Он весело дрыгал ножками, улыбался, обнажая желтые молочные зубы. Его лицо — бледное, черные разводы под глазами, как будто кто-то испачкал его женской тушью для ресниц, пальцы рук грязные, словно ковырялись в земле. Он ловко выбежал из машины, легко догнала Брайана, больничное платье развевалось на ветру, так, словно он бежал взаправду, а не был видением.

Ты теперь водишь! Задорно крикнул Микки, «запятнав» брата по спине. Брайан продолжал идти к дверям школы. Дону показалось, что он сходит с ума, он выскочил из машины, побежал за сыном.

— Брайан!!! – кричал он. – Боже, Брайан!!

Мальчик отшатнулся от обезумевшего отца, испуганным взглядом посмотрел на него.

— Мальчик мой! – Дон крепко обнял его. – С тобой все в порядке?

— Д-да, пааап, – Брайан нервно сглотнул, — А что?

— Ничего, Брайан, ничего, – попытался улыбнуться Дон и вытер слезящийся левый глаз. Даже если мужчина плакал, правый глаз всегда молчал.

— Пап, мне надо идти. Отпусти меня.

— Конечно, Брайан, конечно. Извини…- Дон проводил взглядом изумленного и напуганного Брайана. А когда дверь за последним учеником закрылась, Дон четко для себя решил, что посветит жизнь исключительно сыну.

Вернувшись в автомобиль, Дон покачал головой, подумав о том, каким же все-таки идиотом выглядел в глазах сына. Черт, о чем мальчик будет думать весь день? О том, что его отец-идиот заведет с ним душещипательную беседу за вечерним столом?

«Я не сошел с ума!» — мысленно проговорил Дон, и, посмотрев в зеркало заднего вида, завел двигатель.

Паааап… Микки сидел рядом, на том же месте, улыбался, дрыгал ножками.

— Господи, нет! — с ужасом выдохнул Дон. — Тебя здесь нет!

Изо всех сил он старался не смотреть, не видеть мертвое лицо сына. Малыш улыбался отцу, играл с кнопкой стеклоподъемника.

— Микки, – сказать, что произнести имя сына вслух было трудно – значит, не сказать ничего. – Микки, родной, ты же умер…

Дон смотрел только вперед, но ему так хотелось дотронуться до сына.

Пааааап… Мик сам протянул руку и коснулся отца. Дон почувствовал на запястье холодную ладошку, непроизвольно вырвал руку из мертвого рукопожатия, посмотрел вбок. Рядом с Доном сидел не сын. Это существо было похоже на мумию с иссохшей кожей. И эта живая улыбчивая мумия, с черными ввалившимися  глазами, называла его «папой».

Студия правды, пап, тебе нужно ехать туда! – проскрипело существо.

Дон резко выжал сцепление и до упора вдавил в пол педаль газа. Машина рванула вперед, едва не столкнувшись с ехавшим сзади минивэном.

Мужчина остановил автомобиль через квартал. «Микки» рядом не было, переднее кресло – свободно. Но что-то мешало отнестись к случившемуся как к нервному срыву.

Отдышавшись, Дон взял себя в руки и попытался вернуться в день сегодняшний.

На пороге небольшой рекламной компании «Бакли энд Клайв» встревоженного и смертельно уставшего Дона Бритмуна встретил Майлз Зенгард. Он стоял на ступеньках и беззаботно затягивался сигаретой.

— Плохо выглядишь, Дон, – сказал Майлз, выбросив окурок в урну. А потом спустился по ступенькам и внимательно посмотрел на подчиненного.

— Опаздываешь? На тебя это не похоже…

— Но я же приехал, – бесстрастно отозвался Дон, пытаясь пройти в офис.

Майлз укоризненно покачал головой, выставил вперед ладонь, уперевшись в грудь Дона Бритмуна.

— Сегодня ты не войдешь.

— Что значит «не войду»? Ну опоздал, ну и что? Выставишь мне потом счет, или из премии вычтешь…

— Я не об этом Дон. А о том, что так больше продолжаться не может. Сколько у тебя неотгулянных отпусков?

— Не знаю, – неохотно отозвался Дон. – Я их не считаю.

— Зато я считаю! – твердо сказал Майлз, сдерживая ладонью натиск Дона. — Ты совсем себя загнал приятель, не жалеешь. С сегодняшнего дня больше здесь не появляйся! Научись, наконец, отдыхать…

Дон отошел назад, Майлз опустил руку: теперь они разговаривали спокойно.

— Только работая, я могу позволить себе забыть обо всем этом дерьме.

— А я тебе говорю, Дон: не возьмешь отпуск, — будешь уволен. Хочешь обижаться – обижайся! Но это для твоего же блага.

— Сегодня – начало сезона, Майлз!

— Не для тебя! Для тебя начинается отпуск. Убирайся отсюда и возвращайся через месяц. Разговор окончен. – Майлз развернулся и, поднявшись по ступеням, исчез за дверями «Бакли энд Клайв», оставив Дона стоять на улице.

— Спасибо, Майлз, – тихо произнес в пустоту Дон.

Оставив машину на парковке, он поплелся пешком до следующей автобусной остановки. Нееет, за руль он сегодня не сядет…

«Расскажи я кому, никто не поверит!» — подумал Дон, вспомнив мертвое лицо Микки, и его молочно-желтую улыбку.

«Вздор! Это нервный срыв, старина, последствия шока памяти, пройдет… Мне просто нужно время. Немного времени».

В какой-то момент ему показалось, что эти слова он произнес вслух. Но на лицах немногочисленных прохожих не было удивления. Никаких косых двусмысленных взглядов в его сторону.

«ОК, все под контролем».

Он не переставая думал о сыне. И когда сел в автобус, и всю поездку. Его терзали боль и тревога: теперь по ночам мальчик будет приходить к нему, и называть его «папой», как ни в чем не бывало, будто он и не умирал вовсе, а просто скверно и дурно пахнет. Стоит только пойти на могилу копнуть лопатой несколько пудов земли, и вот он — маленький гробик, в котором лежал Микки той субботой.

«Боже, неужели я об этом подумал? А что, если он там и задыхается? Не может выбраться?» — Дон смотрел на лица сидящих пассажиров: беззаботные или сосредоточенные на своих проблемах. На Дмужчину никто не обращал внимания: можно мысленно порассуждать, бровью повести, если надо, главное – не шевелить губами! Дон пытался контролировать себя, подавлял внутреннюю тревогу. Ему вспоминалось маленькое тельце Микки, безвольно «отдыхающее» на больничной койке: медсестра отсоединяла его от аппарата жизнеобеспечения, сердце мальчика не билось, и доктор Энстринг вынес безапелляционный вердикт – ребенка не вернуть. «Врачи тоже могут ошибаться, Дон!» Голос. Как будто чужой: словно не он это произнес, мысленно разговаривая сам с собой, а кто-то другой, надменный и саркастичный.

— Ошибаться?! – воскликнул он на весь автобус, так что рядом стоящий с ним пассажир, высокий афроамериканец с седыми курчавыми волосами, нервно дернулся и, бросая на Дона изумленно-испуганный взгляд, медленно отошел в противоположный конец автобуса. Кое-кто из пассажиров заоглядывался, другие окинули «психа» тяжелым укоризненным взглядом.

— Простите… — выдавил Дон, виновато улыбнувшись. Потом приткнулся к поручню и уставился в окно. Автобус как раз проезжал мимо школы, где учился Брайан. В голову пришла отвлеченная, и потому приятная мысль:

«Надеюсь, у Брайана там много друзей. Хорошо бы их пригласить домой, устроить вечеринку. Вот только повод… да повод можно найти любой, главное, чтобы Брайан был доволен».

Паааап… Странное эхо тоненького голоска Микки отдалось в голове. Дон демонстративно заткнул уши: плевать, что смотрят, хуже все равно не будет…

Дон вернулся домой и его встретил изумленный взгляд Меган, мывшей посуду.

— Дон?!!! Ты же… — жена не успела закончить фразу. Дон, не снимая ботинок, промчался через прихожую, по лестнице наверх, в комнату, где жил Микки, и где они решили все оставить как есть. Мужчина вошел в комнату и поймал себя на мысли, что Микки просто пошел погулять с друзьями и скоро вернется. Совсем скоро, может быть, даже быстрее, чем того хотят Меган и Дон.

— Дон! – голос жены словно где-то растворился. Дон стоял в дверях комнаты Микки, смотрел на маленький столик рядом с кроваткой: там все еще лежали рисунки, которые никто и никогда больше не будет трогать, даже Брайан знал. Как будто Микки вернется, чтобы закончить их, дорисовать гигантского робота, расстреливающего из лазеров пребольшущий космический флот. Мужчина вошел в комнату, притворив за собой дверь. На лестнице послышались шаги жены.

— Дон?.. Все в порядке?.. – в ее голосе слышался испуг и затаенная тревога: ни разу за пятнадцать лет счастливого брака она не видела мужа таким.

— Мег, не ходи сюда!

— Почему?!

— Потому что не ходи! – жестко ответил он. — Иди вниз!

— Почему ты не на работе? – Меган приоткрыла дверь, но видела мужа только со спины.

— Дай мне минуту! Я скоро спущусь, и мы все обсудим…

— Хорошо, Дон, как скажешь…

Дон стоял напротив того самого столика, за которым Микки частенько рисовал. Фломастеры разбросаны под столом, разведенные на палитре краски успели засохнуть. На стенках цветными кнопками прикреплены лучшие работы: звездные войны, око Саурона в темной башне Мордора…

Но сейчас Дон не смотрел на старые работы сына. Его внимание привлек другой рисунок – тот, что рядом с космическим роботом. Рисунок был жутковатый, если не сказать – просто страшный. Ведь Микки не мог ничего знать.

В фигуре маленького человечка, печально бредущего с тяжелым чемоданом, Дон Бритмун узнал себя. Пять человечков серого цвета прощально махали ему миниатюрными тонкими ручками из окон здания, раскрашенного в цвета радуги. Странные, истерично косые черные линии торчали из крыши, устремляясь куда-то вверх. Из-за этого казалось, что здание горит. Над зданием висела жутковатая тарелка НЛО, из люка торчала уродливая конусовидная голова инопланетного чудовища с желтыми глазами, в зеленой руке он держал какой-то чемодан. Дону стало совсем страшно, когда над головой печально бредущего человечка проявилась надпись «Папа». Сказать, что Дон был ошарашен, значит ничего не сказать: боль внезапно запульсировала в висках, отдаваясь в уши, из носа потекла кровь. Дон чуть не упал на пол, но все же устоял на ногах.

«Мне это чудится, мне это чудится» — зажмурив глаза, он повторял это снова и снова, пока окончательно не поверил в это. Мужчина открыл глаза: надпись исчезла. Дон решил, что завтра же навестит психолога. С трудом успокоившись, он вышел из комнаты, забрав странный рисунок с собой.

Спустившись на кухню, Дон подошел к холодильнику и достал банку пива. Мег постаралась сделать вид, что ей все равно, но это плохо получилось.

— Почему ты молчишь? – наконец, жена решила прервать затянувшееся молчание.

— А что говорить?

— Например, почему ты дома, а не на работе? – Меган старалась быть последовательной в расспросах, раньше этот метод всегда срабатывал.

Дон тяжело вздохнул, отодвинув недопитую банку.

— Так больше продолжаться не может, — тихо произнес он. – Я больше так не могу, не могу я так больше, Мег!

— Чего ты не можешь? Работать? Мне всегда казалось…

— Не в работе дело! – он перешел на крик.

— Я прекрасно слышу тебя, Дон! – спокойно ответила жена. Потом подошла к столу и села напротив мужа, сложив перед собой руки.

— В голове…- одним глотком он расправился с пивом, сунул банку под стол, стараясь не смотреть не жену.

— Что в голове, Дон? – спросила она, чуть наклонившись к нему.

— Я видел… нашего сына, сегодня, когда отвозил Брайана в школу, он называл меня папой…

— Ты о Микки?! – удивилась Меган. Слова мужа напугали ее: непонятно, что лучше – верить в них или не верить.

— Он сидел рядом со мной, когда Брайан вышел из машины. Улыбался мне. Но, Мег, это был не наш с тобой сын! Этот Микки – другой.

— Даже не знаю, Дон…- растерянно пролепетала Меган. – И часто ты его теперь видишь?

— Как тебя и Брайана… Я даже в машину боюсь садиться, потому что он может оказаться там… И он назовет меня «папой», хотя это… другой Микки.

— Ты позвонишь на работу? Предупредишь Майлза?

— Он дал отпуск, Мег: три месяца. Для меня это слишком много…

— Так это же хорошо! – обрадовалась жена, но, увидев ничего не выражающий взгляд мужа, сдержалась. – Я думала, ты обрадуешься. Не каждый день выпадает шанс побольше побыть с семьей? Съездить куда-нибудь, развеяться. В Остин, например.

Дон тяжело выдохнул, встал со стула и, взяв из холодильника еще пива, побрел в сторону прихожей.

— Ты куда?!

— Пойду прогуляюсь.

— А где ты оставил машину?

— Не переживай, я скажу Бобби Праду, чтобы он привез ее сюда на своем грузовичке.

— Где машина, Дон?

— Я оставил ее на работе, сказал же! Позвоню Бобби, он ее пригонит сюда! Все, я пошел!

— Не забудь забрать Брайана из школы!

— Не забуду! – ответил Дон, закрывая за собой дверь.

Погода на улице была отличная: солнце светило ярче, а ветер был не таким холодным, как ранним утром. По тротуарам неторопливо расхаживались праздные горожане, редкий автомобиль проезжал по полупустой городской трассе. Это угнетало: мало шума, но много времени, чтобы снова погрузится в мрачные и безрадостные мысли. И никого нет рядом, чтобы поделиться хотя бы частицей непомерно тяжелого груза. Этот город способен лишь на сплетни и слухи: в нем нет души, но есть злословие; сети сплетены, и в них сидит огромный черный паук, дергая за нити обитателей салона Греты Уитли, с одной стороны, и посетителей бара «Родные и близкие» — с другой. Вот только как определить, где у этого паука голова, а где задница? Кажется, только теперь Дон это понял, откуда идет больше вони: из-за поворота, с Эйнлин-драйв вышли Глен Маршал и Сид Роднер, о чем-то увлеченно переговариваясь. Дон быстрым шагом пересек дорогу, чтобы не встречаться с ними.

«Как будто преследуют», — раздраженно подумал Дон, юркнув в длинный проулок между 9-ым и 11-ым домами. На мгновение он воспринял эту мысль всерьез: это было гадко, но же время приятно, что его нудную жизнь, случись что, — в этом городе будут обсуждать все местные жители. Достаточно короткого интервью этим типам. Можно было бы попросить Меган сходить в салон Греты Уитли, но, увы — жена не болтлива. Опомнившись, мужчина устыдился своих мыслей.

В это время приятели-цирюльники поравнялись с Доном. На мгновение Дону показалось, что Глен пристально на него смотрит, но это было не так. Парочка прошествовала мимо и мужчина вздохнул свободно. Теперь можно идти дальше. Какой-то глухой стук из мусорного контейнера. Ну и черт с ним! В его планы не входил осмотр помойки. Если бы Дон Бритмун не страдал излишним любопытством, он бы не сделал того, что сделал.

«Я просто посмотрю, ничего же не будет, верно ведь?» — подумал обычный Дон.

«Верно, Дон» — подтвердил внутренний голос другого Дона Бритмуна.

Мужчина открыл крышку. Зловоние из контейнера ударило в нос, во рту возник вкус всего, что было внутри помойки. Дон, с трудом сдерживая рвотные позывы, смотрел внутрь. Распотрошенная бездомная кошка, которой обедали маленькие белесые черви, хаотично копошащиеся в животе животного обгладывая последние кусочки тухлого мяса с костей. Несколько черных крыс терзали кошку за лапы, тащили – каждая к себе. Именно от этого голова трупа стукалась о пластмассовый борт контейнера. Скалящаяся кошачья «улыбка» врезалась в память Дону даже сильнее, чем вздутый червивый живот. Мужчина подумал, что уже никогда не сможет избавиться от этого воспоминания.

Дон сглотнул, зажав нос, закрыл крышку контейнера, отошел к противоположной стене и прислонился к ней, больно ударившись поясницей обо что-то твердое. Обернувшись, Дон увидел медную дверную ручку на хлипкой деревянной двери. Мужчина готов был поклясться, что в тот момент, когда он вбежал в переулок, никакой двери не было.

«Нет уж, хватит!» — мысленно воскликнул Дон. Ему сюда не надо! И вообще, пора вернуться на улицу. За спиной раздался протяжный скрип ржавых дверных петель, старая дверь открылась…

— Что за…?!

«Мерзость, правда? Не желаете ли зайти, мистер Бритмун?» Дону показалось, что он вернулся в детство. Детство. Ночь. Все спят. И только билетер в круглосуточной кассе продает билеты в открытое для всех детей царство кошмаров. Невольным пассажирам осталось только выбрать направление. Под кровать или в стенной шкаф. Дон всегда выбирал «подкроватный» маршрут: там его ждала большая мохнатая лапа всетемнейшего Буки.

Дверь открылась в неярко освещенный коридор. К грязной, в потеках стенке была приклеен белоснежный лист бумаги.

«Точка отсчета здесь. Повеселимся?» — гласила надпись.

Мужчина стряхнул с себя оцепенение, рассыпавшееся по полу кусочками мозаики. Войдя в дверь, Дон перестал отличать реальное от вымысла. Он уже пожалел о своем праздном любопытстве, но неизвестно откуда взявшееся бесстрашие, граничащие с безрассудством и потерей всех мыслей о самосохранении и безопасности, продолжало толкать его вперед. Дон сделал несколько шагов по ступеням. Свет слишком часто «подмаргивающих» ламп добавлял нервозности обстановке и уж никак не спасал от чувства, будто прямо сейчас что-то обязательно случится. Почему-то мужчина не боялся этого, хотя какая-то часть разума настойчиво требовала немедленно вернутся, но голос этот был слишком бледным и тихим, по сравнению с другим… Словно в одном мире и в одной голове сосуществовали несколько Донов Бритмунов: один – спокойный и в здравом уме, другой – смелый и безрассудный, третий… а третий был темным, абсолютная черная дыра, живущая в голове, выстреливающая иглами сарказма и нездорового черного юмора. Чернота обитала в нем, она нашла надежное укрытие и обрела человеческий голос.

«Чего тебе стоит, Дон? Ведь ты уже дома. Забыл, как пройти в гостиную и включить телевизор? Так я тебе подскажу: поднимаешься по лестнице, поворачиваешь налево, далее до конца, ну а если не найдешь комнату, по ночам здесь бывает хорошее отопление, заночуем, как старые добрые друзья».

— Замолчи! – попытался остановить Дон голос. — Мне надо домой.

«Ты уже дома, разве не видишь? Здесь есть свет, есть место для ночлега. Нам его хватит обоим. Правда, не все и не всегда здесь бывает гладко, но что ж – приходится иногда чем-то жертвовать? Например, рассудком да Донни?»

Если бы не голос, Дон бы наверняка услышал еле уловимый звук откуда-то слева. Правый и левый коридоры укутаны непроницаемой тьмой, и лишь малая часть гордо демонстрировала, с каким-то непристойным хвастовством несколько иссохших трупиков мышей и разбитые стеклянные бутылки, на донышках которых бултыхались отвратительного вида тараканы. С правой стороны коридора высунулась лысая голова крысы: грызун выскочил из узкой норки изъеденного термитами плинтуса, бегло осмотрелся и, убедившись, что опасность от человека не грозит, вылез из норы и убежал во тьму, оттуда доносился ералаш шорохов и сплетения какой-то таинственной возни. Дон не хотел даже думать о том, что мог бы увидеть там, если бы в коридорах «позаботились» развесить работающие лампы.

Прочие звуки оставались бледным, эфемерным фоном, по сравнению с тем — другим, — затмевающим все остальные, он был самым громким, и Дон Бритмун никак не мог понять, откуда он исходит. Начинался звук с дальнего конца левого коридора. Дон прислушался… он не видел, что это могло быть, но мысленно представлял какую-то механическую игрушку с ключиком… а еще — непрерывный звон ударных тарелок… Дон вынул из кармана перочинный нож: конечно, оружие не бог весть какое и в случае нападения мало чем поможет, но, все-таки нож при нем. Так же, как и безрассудное, бесстрашное настроение, замешанное на абсолютном отсутствии самосохранения.

Дон замер.

«Какого черта ты здесь делаешь? Почему бы просто не уйти?»

Ответ пришел от того – другого:

«Мало тебя в детстве пороли? Хочешь бросить, до конца не разобравшись, кто же этот чувак, который предлагает тебе «повеселиться»?»

В голове звенели спорящие голоса. Они мешали сосредоточиться на главном.

Маленькая обезьянка в смешной турецкой феске, с ударными тарелками в лапках появилась в едва освещенном конце левого коридора, ее золотая застывшая улыбка, казалось, объясняла причину появления – тому, кто способен понять. Дону стало действительно плохо. И дело было не в появлении загадочной механической игрушки, а в гнетущем холоде, скопившемся у входа и словно прогоняющим незваного гостя. Дона Бритмуна это не остановило: он продолжал наблюдать за заведенной обезьянкой, завернувшись в куртку. Едва различимый детский голосок… «Точка отсчета здесь, но здесь не весело». Лампочки светили все слабее, но под их бледным светом с игрушечной обезьянкой, добравшейся почти до середины лестничной площадки, стали происходить удивительные метаморфозы: маленькие ножки постепенно тонули, словно плитка и бетон неожиданно стали вязкими, как кисель. Обезьянка упорно продолжала идти, увязшие лапки, казалось, совсем не мешали ей. Казалось, тот, кто ее завёл, точно знал, что игрушка все преодолеет. Обезьянка продолжала идти, погружаясь все глубже и глубже в пол, наконец, исчезла совсем, однако ударные тарелки не смолкли, Дон слышал, как игрушка продолжает стучать откуда-то из глубины пола.

— Что за… — начал было Дон, но не закончил фразу.

Мужчина поднялся на лестничную площадку и бросил перочинный нож: плиточный пол поглотил его, не издав ни звука. Тогда Дон встал на четвереньки и аккуратно подполз к тому месту, где исчез нож, коснулся его рукой. Рука странным образом пропала, но, когда он дернул ее, вернулась к нему в целости и сохранности. Пол был это всего-навсего иллюзией: возможно, там — внизу, куда провалилась игрушечная обезьянка, – что-то есть.

— Смелее, Донни.

Дон попробовал опустить ногу, но никакой твердой поверхности не почувствовал. Тогда мужчина лег на живот, зацепившись пальцами за краешек лестничной площадки. Неожиданно ему пришла в голову мысль, что он может разбиться, а прыгать вниз как минимум опасно.

«Там не весело» — произнес тоненький голосок Микки, и вот тогда Дон решительно отпустил руки…

Мужчина ударился копчиком о холодную мокрую землю. Никакого потолка уже не было, только черное ночное беззвездное небо. Рядом с Доном лежала повалившаяся на живот обезьянка, упираясь в землю согнувшимися от удара тарелками. Игрушка не двигалась: или кончился завод, или просто сломалась. От падения с такой высоты могла поехать крыша. Раньше Дон мог поклясться чем и кем угодно, что находился в самом обычном подъезде, выстроенным американцами для американцев, однако сейчас он сидел на холодной земле в полном ступоре и глядя на огромный заброшенный лунапарк, позади которого виднелась пустынная автострада и смутные очертания высоких гор и каньонов, каких не так уж много на территории Америки.

— Где же я? – так и не найдя ответа, мужчина поднялся, отряхнул брюки и огляделся вокруг: ни намека на хоть какое-то движение, только шум ветра, гоняющего песок, и отдаленный скрежет многочисленных каруселей и аттракционов лунапарка. Если когда-то здесь и веселились люди, то это было давно. Сейчас место имело жутковатый, зловещий вид, отталкивающего вида клоун с красным облупленным носом встречал гостей ржавой решеткой рта, а торчащие зеленые волосы колыхал ветер, отчего создавалось впечатление, что голова клоуна живая, и только притворяется пластмассовой фантазией архитектора.

— Невада? – испуганно мелькнуло в мыслях Дона. — Не может быть, чтобы в нашем городке был телепорт! А, может, это и не телепорт вовсе? Что вообще, черт побери, происходит? Я же не сошел с ума?! Надеюсь… – Дон начал говорить вслух, просто, чтобы успокоиться.

Прямо перед ним был клоун, в зияющих пустых глазницах которого зловеще завывал ветер.

— Я просто запутался… Я держу себя в руках, не схожу с ума, всему есть свое разумное и рациональное объяснение…

Рот-решетка с громким ржавым скрежетом поднялся вверх.

— Клоун приглашает тебя в гости. Давай зайдем, Дон!

— Нет! – твердо произнес Дон – Никогда! Я пойду ловить машину

— С ума спрыгнул? Ты хоть одно авто здесь видишь? Дорога мертва. И лунапарк мертв. Никто тебя отсюда не заберет, Донни…

— Тогда пойду пешком! – сопротивлялся Дон, прекрасно понимая что это безумие. А если он действительно в Неваде, то дело и вовсе дрянь…

— Не сопротивляйся, дружище, у нас с тобой впереди масса развлечений, – рот клоуна разошелся в смешливой беззубой улыбке, в глазах появился желтый искрящийся свет.

— Боже, мне страшно…

— Смело иди ко мне, не проглочу, только пошучу…

Только теперь до Дона Бритмуна дошло, что весь разговор был не реален. Громадная клоунская голова все также «приветливо» держала решетку во рту открытой.

Паааап, здесь совсем не весело, забери меня отсюда! Голос Микки доносился откуда-то издалека: казалось, что малыш заперт где-то в дальнем конце лунапарка и не может оттуда выбраться.

— Микки, ты где??? Не бойся малыш, я иду! – решительно произнес Дон. Он понимал, что общается с призраком, но почему даже после смерти его сынишка должен страдать?

Дон не был до конца уверен, что клоун не пошутит и не захлопнет решетку ровно в тот момент, когда ее острие поравняется с его макушкой. На мгновение мужчина застыл, потом, выждав благоприятный, как ему казалось, момент, бросился вперед. И ничего не случилось: рот клоуна не закрылся. Дон очутился посреди покрытой песочной пылью дороги, вокруг были мертвые постройки, кажется, когда-то здесь был тир, а теперь медные утки-мишени стояли на месте, слегка покачиваясь на зажимах. Слева хлопала обвисшими полотнищами маленькая палатка, где обычно проводили свои таинственные ритуалы ярмарочные гадалки. Теперь там нет ничего, кроме странного вида занавесок и поваленного на землю круглого стола. Рядом — комната смеха: нарисованные смешливые лица сейчас, в свете ночных сумерек превращались в зловещие иллюзорные маски, не сулящие ничего хорошего для желающих войти, чтобы познакомится с местной магией. На фоне невысоких построек выделялось громадное колесо обозрения. Оно больше всего пострадало от ветра: подвешенные кабинки со скрипом катались туда-сюда, дергаясь от порывов; в некоторых закрытых Дон с ужасом заметил какие-то таинственные силуэты: один из них — высокий и черный — прильнул к окну и стоял неподвижно, глядя на мужчину. Шагая вдоль разрисованных архаичным граффити торговых ларьков, Дон заметил, что он здесь не единственный гость: кроме стука собственных ботинок, он слышал отзвук еще одних подошв, но пытался убедить себя, что это просто эхо.

Пройдя еще немного, Дон добрался до танцующего аттракциона с громким названием «Crazy music dance»: круглой площадки со сцепленными разноцветными кабинками, с тяжелыми креплениями в области живота и высокими бортиками. Небольшая кабинка оператора с остатками подростковых рисунков, больше всего напоминающих состязание сразу нескольких рисующих банд.

— Не все еще потеряно для тебя, — раздался резкий старческий голос из кабинки. Дон никого там не видел, и это заставило его остановиться. Мужчина пытался бороться с поглощающим его страхом и доводящим до ступора животным ужасом.

— Ты подобрался к нему слишком близко, и за это он найдет тебя первым, – продолжал голос.

— К-кто н-найдет?

— Его называют будильщиком, — дверь маленькой кабинки начала открываться. С трудом  Дон разглядел высокого старика в черном рабочем комбинезоне, появившегося на балконе высокой лестницы. Опираясь на перила, он смотрел на Дона. Лицо старика выглядело изможденным, хмурым и очень усталым, но глаза по-молодому блестели.

Дону было все еще страшно, но присутствие старика хоть немного успокаивало.

— Поднимись ко мне.

— А надо?

— Надо! – твердо произнес старик. – В первую очередь, тебе самому.

Дон не стал спорить, он обогнул лестницу и поднялся по расшатанным ржавчиной ступеням на балкон кабинки.

— Зайдем внутрь, – хмуро произнес старик, – там он нас не потревожит.

Дон вошел. Кабинка внутри оказалась больше, чем казалось снаружи, красные занавески занавешивали окошки, пульт был искорежен. На полу лежал старый потертый ковер, который старик оттащил в сторону, открывая люк в полу.

— Помоги мне, – попросил старик. Мужчина с большим трудом поднял люк.

Старик первым спустился вниз, следом за ним шел Дон.

— Куда ведет этот путь?

— Туда, где он тебя не достанет, — отозвался старик.

— От кого мы бежим?

— Не мне его надо боятся, а тебе.

Они стояли посередине глухого мрачного туннеля, ведущего в неизвестность.

— Может, вы мне, наконец, объясните, что здесь происходит?! Я с самого начала ничего не могу понять! Кто вы такой?

Старик не ответил, уходя по коридору. Дону приходилось его нагонять, но это почему-то не удавалось: даже когда мужчина ускорял шаг, высокий старик все равно его опережал.

— Э-Э-ЭЙ!!! Вы не слишком торопитесь?

— Догоняй! – отвечал ему старик, и тоннельное эхо доносило его голос.

— Подождите меня!!!

— Догоняй!

Дон не знал, что ему делать — бежать или идти: в тоннеле было темно и холодно, накатывали приступы клаустрофобии; неизвестно, закончится ли он вообще и есть ли из него выход? Однако Дон все еще слышал впереди шаги, значит, все не так уж плохо.

Наконец, шаги стихли.

— Жду тебя!

— Иду!!! – отозвался Дон, ускоряя шаг, и, пройдя какое-то расстояние, уткнулся старику в спину. Вокруг царила тьма.

Постепенно в тоннеле стало светлеть, поднялся ветер, черные обломки, отделяющиеся от тьмы, разлетались, словно отламываясь от сферы, внутри которой, между небом и землей, стояли старик и Дон.

— Что это?

— Это уходит тьма, не будем ей мешать. Иначе попадем в вихрь, и тогда не миновать беды.

Впереди показалась картинка, словно нарисованная искусным художником, только живая – потому что она приближалась к ним. На картине была автострада, окруженная с обеих сторон горами, одичалым кустарником, песком. А чуть в стороне от дороги стояла одинокая заправка, со скошенной крышей, выглядящая так, словно ей не пользовались лет сорок. Закатное солнце лишь слегка касалось горизонта, постоянно балансируя на грани яви и сна, освобождая место для вечерних сумерек.

Вскоре картина поравнялась с Доном Бритмуном, и из нарисованной иллюзии превратилась в реальность.

— Дальше пойдешь сам, – сказал старик.

— Стоп! Как сам? Мне надо домой! Верните меня домой!

— Иди! – приказал старик.

Дон осмотрелся: вокруг никого, ни старика, ни выхода из тоннеля. Так бывает, когда очнешься от дурного сна. Мужчина стоял посреди асфальтированной автострады, впереди — уходящее в закат солнце, громадье горных каньонов и одичалых кустарников, заправка. Тяжело выдохнув, Дон уперся руками в колени, замер, пытаясь привести хотя бы в относительный порядок сумасшедшую круговерть в мозгах.

— Может мне кто-нибудь ответить!!! – закричал он. — Как мне попасть домой?!

Спокойно, Дон, спокойно, ты же не хочешь, чтобы тебя признали психом?

— Я не псих! Я просто хочу вернуться! Мне надоело здесь! Все надоело! Я хочу к Меган, хочу забрать Брайана из школы! Много разве прошу!?

Немного, Дон, но сейчас самое время соблюдать осторожность. А то, не дай бог, поранишься о какой-нибудь краеугольный камень, их здесь валяются сотни и даже тысячи, в самой крохотной песчинке под ногами кроется безумие, оно нападет на тебя, едва ты успеешь произнести слово «Оклахома».

— Хватит с меня сегодняшнего аттракциона!

Смотри сам, безумие уносит тебя все дальше, — усмехнулся голос, потом словно чпокнул губами и продолжал.

Лестница, люк, тоннель, немного ли всего, моя маленькая Алиса?

— Заткнись! Мой разум сильнее, чем ты думаешь!

Прадвааааа? А мне показалось, что он размяк, как если бы тебя, моя маленькая Алиса, шандарахнуло разрядом в несколько сотен вольт…

— Перестань называть меня Алисой! Я не безумен!

Кконечно-конечно, так говорят все безумцы, – голос расхохотался, а Дону подумалось, что, возможно, он и впрямь сходит с ума.

Ты мне совсем не оставишь шанса, хотя бы даже самого малюсенького, чтобы я расставил для тебя все точки над «I»?

— Ты тоже плод моего воображения.

— Зря ты так со мной. Я-то как раз самое что ни на есть реальное в твоей голове, голос твоего девственно чистого разума.

«Не верь ему!» — еще один голос, возникший издалека. Он шел со стороны заправочной станции в виде сутулой мужской фигуре в длиннополой шляпе, потертом плаще и дымящейся трубкой во рту.

— ЭЙ! – закричал Дон, на мгновение забыв о внутреннем споре с самим собой. – Помогите мне!

Сутулая мужская фигура стояла неподвижно. Дон уже не шел, а бежал в его сторону, надеясь на то, что этот таинственный человек поможет ему в его нелегком деле.

Потом он споткнулся обо что-то, упал, разбил оба колена. Боль была настолько сильной, что Дон закрыл глаза, и, забыв обо всем, взвыл как раненый зверь.

Открыв глаза, он с изумлением обнаружил, что вернулся домой, как и хотел. Правда, не совсем домой, а на ту самую улицу, по которой шли Глен Маршал и Сид Роднер. Но теперь Дон был готов принять удар: не меняя маршрута, он пошел им навстречу.

— Мистер Бритмун! – радостно воскликнул Сид, протягивая Дону руку. Мужчина нехотя ответил на рукопожатие. – Рады вас видеть! Что-то вы к нам не заходите?

— Да времени все нет, – сдержанно ответил Дон, надеясь, что после не слишком длинных расспросов они оставят его в покое. – То одно, то другое.

— А вы не на работе сегодня, у вас что-то случилось? – с мнимой заботливостью поинтересовался Глен. Дон немного растерялся, не зная, что ответить. С одной стороны, зная этих двоих, если сказать, что начальник дал ему отпуск, они тут же раструбят, что его боссе слишком добр к подчиненным, и тогда Майлз такой поблажки больше не допустит. С другой стороны, голова Дона была так забита тем, что случилось, что он просто не мог трезво и разумно рассуждать, ему хотелось выпить, а тут эти двое со своими расспросами, возможно, он совершил большую ошибку, не улизнув потихоньку с улицы.

Тяжело вздохнув, он произнес:

— Сегодня обещал Брайану забрать его со школы пораньше…

— А как ваш младший, Микки? – спросил Сид Роднер, просияв белоснежной улыбкой.

«Так бы и врезал тебе, сукин сын!»

— Все хорошо, с ним сидит Меган, — Дон не хотел больше задерживаться, потому, быстро попрощавшись, двинулся дальше.

— Вы заходите к нам, мистер Бритмун!

— Непременно!

Одного только обмена невинными фразами было достаточно, чтобы эта парочка подняла шумиху на весь город. Но сейчас Дон об этом думать не мог: его захлестывали слишком сильные впечатления после того нежданного путешествия в иной мир, где лестничная площадка граничит с Невадой или Канзасом. Его первым желанием было напиться. До окончания занятий в школе времени еще достаточно, так что, опрокинув в себя кружку — другую, он вполне успеет протрезветь.

К счастью в полдень в «Родных и близких» было очень мало народа, но самое приятное, что там не было Ларса и Пола. Войдя в бар, Дон сразу услышал слишком громкие жалобы и всхлипывания какой-то незнакомой барышни. Упитанная юная особа сидела на его любимом табурете, — ну не сгонять же ее, в самом деле! К тому же она делилась своими проблемами так громко и эмоционально, что, казалось, еще чуть-чуть, и она кого-нибудь изувечит или убьет. Мужчина мысленно посочувствовал Барри: тот таким жалостливым взглядом встретил появившегося в баре Дона, словно искал в его глазах спасения от толстой, взбалмошной бестии. Дон только развел руками, и, стараясь не привлекать ничьего внимания, устроился чуть поодаль от барной стойки, за столиком у окошка, откуда открывался вид на Делси-драйв…

— И это только начало! Вы представляете, каково мне это выслушивать!? Я ведь правда только хотела помочь! А эти выродки из салона Греты Уитли перевернули все с ног на голову! Я даже боюсь об этом подумать — убить своего родного отца?! Как?! Вы объясните мне!

На все ее жалобы Барри только кивал головой и подливал женщине виски в бокал, надеясь, что дама наконец-то замолчит.

Наконец, Дон не выдержал, поднялся с места, подошел к барной стойке, уселся рядом с женщиной и кивнул Барри.

— О чем речь? – спросил он взволнованную и крайне пьяную женщину, пеерводя огонь на себя.

— О моем отце! Вы что, не в курсе? Это, оказывается, я убила своего родного отца!

Дон сразу понял, в чем дело: слухи о старике Дригерсе были «темой прошлой недели», смерть старика обсуждали на каждом шагу, и все поголовно твердили, что убийство несчастного старца было его выгодно родной дочери — Марте.

— Вы думаете, я в это верю?

— Откуда мне знать! Все верят! Можно подумать, все в этом паршивом городишке пытаются меня или выжить, или свести с ума! А я всего лишь хотела помочь! Почему я должна за все отвечать?!

— Мы все в ответе за что-то, – спокойно возразил Дон.

— Вам легко говорить! – отмахнулась женщина. – Вам никогда не доводилось быть героем слухов и сплетен!

— Если честно, то я был в одном шаге от того, чтобы стать вашим товарищем в этом.

— Марта, он дело говорит, – подтвердил Барри. — Сплетни — это главное богатство нашего города, этим и живем.

— Но почему я должна от этого страдать?

— Сегодня страдаете вы, – спокойно произнес Барри, досуха протирая один из пивных бокалов, — завтра — кто-нибудь другой. Как правило, страдают больше всего те, кто живет полной и насыщенной жизнью. В следующий раз не повезет, например, ему, – Барри кивнул на Дона Бритмуна.

— Я уже похоронила отца, чувствую, что скоро кому-то придется хоронить меня! – истерично выкрикнула Марта, опрокинула в себя стопку холодной водки, а потом, бросив на стойку деньги, попыталась добраться до выхода. Хотя передвигалась женщина с трудом, никто из завсегдатаев не изъявил желания ей помочь. Только Дон жалостливым взглядом проводил ее до двери, мысленно представив себя на ее месте. Мужчине стало жаль Марту.

— Уфф, – выдохнул Барри. — Ну наконец-то! Я дума, она никогда не уйдет! – на лице бармена появилась блаженная улыбка.

— Надо полагать, это та самая Марта Дригерс? Дочь старика Дригерса, убитого горохом?

— Верно, Дон. И это самая скулящая сука во всем Клайвенбридже!

— А знаешь, ей вообще-то есть, о чем скулить, – сдержанно произнес Дон.

— Налить что-нибудь? – поинтересовался Барри. – Выглядишь не очень.

Дон тяжело вздохнул, и, взяв в руки пустой бокал пива, отстраненно крутанул его на до блеска отполированной барной стойке.

— Налей, что-то мне сегодня особенно плохо.

— Да что со всеми творится, в самом-то деле?! Мало солнца и тепла? Или это авитаминоз так действует? – возмутился Барри.

— Налей, Барри. Только… если я тебе все расскажу, пусть Пол и Ларс ничего об этом не знают. Поклянись мне, что этим проходимцам ты ничего не скажешь!

— Ты называешь Пола проходимцем? А ведь он тебе помог.

— Так ты будешь слушать или мне промолчать?

— Слушаю-слушаю, а что мне еще остается? – вымученно согласился Барри.

— Сегодня я столкнулся с абсолютно ненормальной херней, точнее, хренью, точнее… Не знаю, Барри, поверишь ты мне или сочтешь сумасшедшим… Только знай, что между 9-ым и 11-ым домами по улице Уоллхолл, есть нечто, что заставляет людей сходить с ума… Я не говорю о полном сумасшествии, а только о том, что случилось лично со мной, сегодня.

— Подожди-подожди, ты что, объявляешь себя психом?

— Нет, идиот! – взорвался Дон, — Я не псих! Я просто ставлю тебя перед фактом! Этот чертов проулок виноват во всем, что со мной произошло! Я, как долбанная Алиса, бегал за обезьянкой в турецкой феске и ударными тарелками, она меня туда и завлекла.

— Обезьянка? С турецкой феской и ударными тарелками? Хм…да-да, я понял… – сдержанно отозвался Барри.

— Не веришь?

— Честно говоря, за годы работы здесь мне предлагали поверить в Кинг-Конга, белых крокодилов и лесных эльфов, но вот в портал в другие миры верить еще не приходилось, как-то не доходил до меня такой слух.

— Тебе смешно?!

— А тебе? – широко улыбнулся Барри. – Сколько тебе лет, Дон, что ты начал верить в шальные детские сказочки про Алису и белого кролика?

— С тех самых пор, как сам это увидел!

— Ммм… Понятно… Ну что же, передавай привет безумному шляпнику и красной королеве. Надеюсь, она не отрубит мне голову, когда я начну играть в покер? – усмехнулся Барри.

— Забудь обо всем, что я тебе сказал. Не веришь и ладно. Обещай только, что рот будешь держать на замке, об одном прошу…

— Обещаю, – без иронии и очень спокойно произнес Барри, подливая пива в освободившийся бокал. – Хотя так и не понял, что ты мне хотел сказать…

— Не бери в голову, – отмахнулся Дон, прекрасно понимая, что Барри сочтет его сумасшедшим, если уже не счел. Стоит только начать рассказывать о портале, как его жизнь будет разбита, как  и жизнь Марты Дригерс. Мысленно почувствовав себя на ее месте, Дон осознал, каково это — быть изгоем, пытаться доказать всем и вся, что ты не жираф.

Расплатившись, мужчина направился к выходу…

— Это не смертельно, приятель! – крикнул его кто-то сзади. Трудно было понять, ему или не ему была адресована фраза, но голос был таким громким, что Дон невольно обернулся.

— Да-да! Тебе, это я тебе! – в дальнем углу бара за одиноким столиком сидел какой-то темный силуэт. Невозможно было разглядеть лицо странного незнакомца, но зато Дон очень хорошо видел немало пустых пивных бокалов на столике. И вот этот-то неизвестный махал черной рукой, подзывая Дона к себе.

Похожие статьи:

Рассказы → Разговор на вокзале

Статьи → Нитлилунгская философия. Версия Архитекторов

Рассказы → Битва Титанов

Рассказы → Зима в дождливом мире.

Рассказы → Они называют меня Богом (часть 1)