Но в мире есть иные области,
Луной мучительной томимы...
(Н. Гумилев, из цикла «Капитаны»)
Дворец Аида Гостеприимного – точно цветок, нераскрывшийся солнцу; упругие стебли колонн, черномраморные стены – сведенными горстью лепестками, цветок-ловушка, дурманящий, пчелино-манкий аромат – она резвилась в Нисейской долине, сочно-зеленая трава щекотала колени, пестрыми платками Ириды кружились бабочки в солнцем пропитанном воздухе, Каллигенейя играла на флейте, Фено сплетала венки, Иахе вскричала: «Смотрите, какое чудо!»
Сияюще-желтый, точно усыпанный золотой пыльцою, цветок поднимался из травы, пылающей короной Гелиоса раскинул в стороны лучи-лепестки, она протянула ладонь в огневеюще-жаркое, не опасаясь обжечься, переломила влажно-тонкий стебель, янтарный сок густо-медовыми каплями запачкал хитон, Иахе смеялась: «Кора, ты вся горишь!» Тяжелый, подземным гулом рокочущий звон пошел по земле, Гея стонала, распахивая чрево свое, черное, как драконова пасть, и черные, как сама земля, огненногривые кони, копытами рассекая воздух, вырвались из чрева ее, увлекая за собой золотожаркую колесницу, и чернокудрый возничий смеялся, и щелкал бичом, и черными драконьими крыльями плескался за спиной его золотом вышитый плащ, и черная тьма опустилась под веки ее, и огненно-золотыми всполохами сверкали во тьме желтые драконьи глаза...
– Ешь. Тебе нужно набраться сил, – распахнутой цветочною чашей у губ ее – позолоченный поднос, красные, как кровь, гранатовые плоды, румянобокие персики растут из сочно-нежной сердцевины, и бледные гроздья винограда прохладней, чем ночная роса, и бледные, изящно-тонкие запястья служанки, склонившейся к ложу ее, блестят солнечно-ржавою бронзой, изогнутыми лепестками браслетов звенят в сумрачно-вязкой тишине.
– Не буду.
– Тогда я выброшу пищу собакам, – косы – черные, словно беззвездная ночь, густые, лоснящейся-гладкие, точно шерсть прирученных псов, гремучими змеями шуршат в изголовье, лунно оскалив остро-белые зубы, привратница дома Аида опускается на ложе ее. – Дарами Щедрый будет недоволен тобой...
Дворец Запирающего Врата – точно камень, источенный мерзлыми подземными реками; извилисто-узкие коридоры – паутиной разбегающихся трещин, густая, смоляно-черная тьма бесчисленных комнат, кроваво-бронзовые мечи факелов, с хрустом вгрызающиеся во тьму; в темных, погребальных одеждах ее мать ступает по иссохше-каменной земле, в камень обратилось сердце ее, сожми сильнее – и красная, как гранатовый сок, кровь брызнет на землю из каменно-жестких пор, красными, кроваво-жаркими цветами взойдет изнывающая от голода земля…
– Мне все равно.
– А вот ему – нет, – твердыми, как бронза, ногтями змееволосая скользит по шее ее, бледная, исчезающе-зыбкая, точно облачно-белый дым жертвенных курильниц во славу Зевса, величайшего из олимпийцев. Солнцеликий, грозноголосый, венок из ослепительных молний в густо-черных кудрях, царь богов улыбается им с золоченого трона, и густо-алою кровью жертвенных быков испачканы губы его, гранатово-темные пятна в мраморных складках хитона, Гера морщит тонкую бровь: «Как ты неосторожен, супруг мой!», снежнокрылой, золотоклювою птицей парит над троном царя царей, тянет с рук переспело-ягодные капли... – Владыка Мертвых брал в жены не каменную статую!
… Багрово-алые, как лепестки асфодела, губы – прохладнее, чем солнца не знающие воды Стикса, влажные, змеино-скользкие касания – от подбородка к шее, в ложбинку между грудей, точно слизывая янтарно-сладкую влагу медовых сот; пчелы собирают нектар на залитых светом лугах Нисейской долины, красные, огненно-жаркие цветы сияют им тысячами солнц, прозрачно-золотая пыльца оседает на кожисто-тонких крыльях, звенит золоченой струной запутавшейся в траве паутинки…
– Я – умерла и оплакана.
– Нет, жизни в тебе более чем достаточно, Кора, – холодные, как несогретая бронза, пальцы скользят по бедрам ее, надрезанной гранатовой кожурой – расходятся складки хитона, холодные, кинжально-острые луны пляшут в черных зрачках стражницы дома Аида; луна истончается, тает, серебряно-звонкими каплями стекает с небес, щекочет ресницы солено-жгучею влагой. – Дитя самой Деметры, ты – точно земля, обильная дождем, садами цветущая, плодородная, краснее гранатовых зерен кровь, что струится в жилах твоих, губы твои – нежно-алые, как садовые розы, нежнее, чем розовые лепестки, мягко-бархатная кожа твоя…
Дворец Аида Неумолимого – точно корабль под черными парусами; тускло-серые, тленом тянущие волны Коцита клокочут за высокой кормой, и жаром пылающий Флегетон встает за бортами огненно-красной стеною, и соком асфоделевых трав горчит неподвижно-спокойная Лета. Остроносый, точенобокий, в траурной дымке грозовых облаков, корабль мчится сквозь мертвые реки и странно-ожившие сны, и красные, как кровь, розы Елисейских полей густою сетью оплетают штурвал, кинжально-злыми шипами впиваются в кожу, и бабочками, увязшими в паутине, трепещут на мачтах красно-жаркие маки, вспыхивают – и выгорают дотла, земляно-черными хлопьями сажи плывут по свинцовым волнам, изъеденными ржою монетами рассыпаются в ладонях Харона…
– Не верю тебе.
– А я и не требую веры, – острой, как серп, улыбкой, хранительница дома Аида улыбается ей, целует красными, словно костер, полынно-горькими губами, и черный, как змей, факел над изголовьем роняет из пасти пламя и дым, гранатово-жемчужными цветами распускается над ложем ее, бесшумно облетает во тьму багрово-гаснущими лепестками. – Я – Та, что Стоит в Стороне, Геката, указывающая дорогу на перепутье, огонь для заплутавших в ночи… но следовать ли за мною – каждый решает сам.
Огонь разрастается, крепнет, львино щерит гранатово-красную пасть, багровым от крови кинжалом взрезает черно-холодную тьму, и лунно-белая кожа Гекаты – прохладней, чем иней подземных пещер, и острыми осколками льда кровавят губы холодно-лунные поцелуи ее, и бронзой твердеющие соски шершаво царапают грудь, и призрачно-черной, многоголовой, многорукою гидрой вьется по стенам ее змеино-гибкая тень, змеи шипят, истекая аконитово-едкой слюною, раздвоено-длинными жалами вонзаются в лоно, тугое, как нераскрывшийся солнцу бутон.
… У солнца – остро-шипастые лучи, рассыпчатыми зернами граната кровь оседает в ладонях, семь бусинами сияющих капель, тающе-сочных под языком; Геката смеется – и губы ее алеют гранатовым соком, огнем для заплутавших в ночи песьи рвут тьму факелы над ее головою, багровыми языками пламени – огонь вкруг мраморно-черного трона Владыки Умерших, Аида Неодолимого, и черно-пятнистые псы на двузубце его, рыча, обнажают кинжально-точеные зубы, и Танатос взмахивает неумолимо-острым мечом, и гасит факел, и холодом леденящее лезвие касается щеки; Гадес улыбается: «Супруга моя, Персефона!», и красными, как кровь, гранатовыми зернами блестят рубины в царственно-золоченой короне его.
__________________________________________________________________________
Аид (или Гадес) - в древнегреческой мифологии бог подземного царства мертвых. Его зовут также Адмет ("Непреодолимый"), Пиларт ("Запирающий ворота"), Полигдемон ("Получатель множества даров"), а еще Щедрый и Гостеприимный, потому как он привечает всех умерших, а их, однако, немалое число. Мрачное царство его находится глубоко под землей, где текут реки Стикс, Коцит ("Река воплей"), Флегетон ("Пылающий огнем") и Лета, дающая забвение мертвым, по берегам рек растут асфоделы, или дикие тюльпаны, среди которых блуждают души умерших. Вместе со своей супругой Персефоной Аид сидит на золотом троне, в руках у него скипетр - двузубец с изображением трех псов, рядом с троном стоят его слуги:
- Танатос - бог смерти, с мечом в руках, которым он отсекает прядь волос умершего, чтобы забрать его душу для Аида, символ Танатоса - погашенный факел,
- Гипнос - брат Танатоса, бог сновидений, летает над землей с головками мака в руках и льет из рога снотворный напиток, погружая богов и смертных в сладкий сон.
Герои и праведники, попавшие в царство Аида, вознаграждаются тем, что отправляются в лучшую его часть - Элизиум, или Елисейские поля, где круглый год светит солнце и цветут красные розы.
Персефона или Кора ("Дева") - дочь Зевса и Деметры, богини плодородия. Была отдана Зевсом в жены Аиду, как это принято в те времена - без ее собственного согласия: Персефона играла в Нисейской долине, в компании нимф Иахе, Фено и Каллигенейи, когда прямо перед ней из-под земли вырос прекрасный цветок: согласно легенде, это был нарцисс. Персефона сорвала его, и в этот миг земля разверзлась, и на четверке черных коней, в золотой колеснице появился бог Аид, который увез ее в свое подземное царство.
Тоскуя по миру живых, Персефона поначалу отказывалась от пищи, затем попробовала гранатовый плод - семь зерен, и этого оказалось достаточно, чтоб навсегда привязать ее к Царству Умерших.
Геката ("Та, что Стоит в Стороне") - богиня колдовства и злых чар, властвующая над всеми привидениями и чудовищами царства Аида. Ее называют также - Привратница, Хранительница Порога, Богиня Трех Путей, Богиня Перекрестков, Стражница, Спасительница, Светоносная, Носительница Факела, Блуждающая в Ночи, Госпожа Луны, Та, что Показывает Путь, Неназываемая, Трехликая, Трехглавая, Змееволосая, Хозяйка Адских Гончих. Геката - посредница между миром смертных и бессмертных, вершительница правосудия, проводник душ, подобно Гермесу. В жертву ей приносят черных собак, ягнят и мед, жертвы приносятся на перекрестках.
Атрибутами Гекаты считаются факелы, ключи, кинжалы и змеи. Растения, использующиеся для курильниц в честь нее - аконит, полынь, ядовитый плющ.
Со свитой псов, принесенных ей в жертву, обутая в сандалии с бронзовыми пряжками, с горящим факелом в руке, Геката бродит по земле в ночи черной луны (новолуние), и вой собак возвещает о ее приходе.
Похожие статьи:
Рассказы → Голод Эриды
Рассказы → Сны о Колхиде (Миниатюрка)
Рассказы → Холодные объятия Борея
Рассказы → Песнь о взятии Сиракуз, или Когда богам прискучат эти игры
Пытаюсь сам лунно оскалить зубы - народ куда-то весь разбежался из кабинета! :)
