Была ли Лиза довольна своим замужеством? Сама она на этот вопрос скорее всего ответила бы положительно. Её супруг, Артур, был, в целом, симпатичным молодым человеком. И правильным. Да, чего уж точно у него нельзя было отнять, так это его правильности. Каждое утро он вставал ровно в шесть тридцать. К этому времени на стиральной машинке обязательно должна была лежать стопочка свежего белья. Трусы, майка и носки. Непременно проглаженные утюгом трусы, майка и носки. По-другому — никак. Так правильно. Так было заведено ещё его мамой. Что произойдёт, если стопки белья не окажется на нужном месте? Или если трусы не будут аккуратно выглажены утюгом? — Лизе даже не хотелось представлять, что будет в этом случае, как отзовётся слаженный механизм их семьи на такой дерзкий бунт против её основных устоев.
Так вот, придя в ванную, Артур каждое утро выдавливал из тюбика одну «горошину» самой дешёвой зубной пасты (незачем баловать производителей зубных паст, для полной очистки зубов хватит и этого) и тщательно чистил зубы: десять движений в одну сторону и десять в другую, и так на каждом участке, со всех сторон, а под конец ещё круговые, тоже десять. Почему надо чистить зубы именно перед едой — сама Лиза не догадывалась, а спрашивать у мужа ей казалось неловко: у них в семье как-то не принято было говорить о таких вещах. Впрочем, как и об очень многих других вещах. Наверняка, думала она, и здесь тоже не обошлось без пресловутой «мамы».
Потом — завтрак с неизменным омлетом и сосисками. За завтраком самым главным было количество жевательных движений. Их должно было быть не менее сорока. Заметьте, что это крайне важно, поскольку процесс пищеварения начинается уже у вас в ротовой полости, и кроме того, кишечник во время пережёвывания получает через нервную систему специальные сигналы и благодаря этому начинает выработку пищеварительных ферментов.
И её муж реально сидел и считал их! Количество этих жевков. Или жеваний? Досчитав до сорока, он с чувством выполненного долга проглатывал пережёванное и клал очередной кусок пищи в рот. Но всё же важнее всего было не то, что он постоянно считал, а то выражение лица, с которым он это проделывал. Выражение абсолютной уверенности в своей правильности, в правильности всего происходящего. Весьма вымораживающее выражение. Лиза временами поглядывала на него в эти моменты, и ей становилось не по себе. Так, наверно, должно бы было выглядеть лицо ткацкой машины, когда та занимается изготовлением ткани, или физиономия гидравлического пресса, когда тот выштамповывает деталь. Ничем не замутнённая радость собственного функционирования.
И во время секса, когда субботним вечером Артур приступал к исполнениям своих супружеских обязанностей, у него было точь-в-точь такое же лицо. Правильное, функциональное, никакое. Временами Лизу занимал вопрос: считает ли он количество фрикций во время полового акта? Должно ли оно достигнуть какого-то определенного числа, прежде чем Артур удовлетворённо отвалится, как обычно, скажет: «спасибо, дорогая» и засопит? Интересно, выдала ли мама какие-нибудь конкретные указания по поводу этого числа? А может быть, именно «маме» принадлежит авторство этой проклятой фразы: «спасибо, дорогая»? При мыслях об этом на Лизу накатывало бешенство. Она чувствовала себя в ловушке, чувствовала выползающую откуда-то безысходность. Впрочем, насколько ей было известно, все её подруги жили точно так же. Бежать отсюда было некуда. Да она в целом была довольна своим супружеством. Это и есть та самая настоящая жизнь, и другой не будет. Вот бы взять, и…
Внезапно она осознала себя стоящей на кухне с ножом для колки льда, неистово молотящей им ледяное крошево на дне стальной чаши и смотрящей сквозь дверной проём на коротко стриженную голову Артура, который сидел в кресле и, как обычно вечером, смотрел телевизор. «А что, если взять и вот так же, со всего размаху, этим ножом, да ему по голове? Интересно, пропадёт ли тогда это самодовольное птичье выражение с его лица? Или он и дальше будет смотреть в телевизор, смотреть в стену и считать? Считать удары? Раз — мне пробили череп, два — я, кажется, не могу думать, впрочем, я и раньше этим не особо занимался, три — я, кажется, умираю. Спасибо, дорогая! Я сделал своё дело, я умер. Спасибо, дорогая… Она опустила обе руки в посудину со льдом. «Господи, что же это я?!» В голове неприятно гудело. Тем временем телесистема в соседней комнате надрывалась голосом известной ведущей Первого канала:
— Целая эпоха противостояния нашего общества с так называемой «духовной оппозицией», похоже, подходит к концу сегодня, прямо у нас на глазах, — дикторша многозначительно понизила голос. – Как мы уже сообщали ранее, на днях полиция захватила верхушку религиозной террористической организации, включая её предводителя Антония Викерса, «преподобного», как он сам себя называет, — на экране появились размытые фотографии старика со злобным лицом, который, похоже, кому-то что-то кричал в момент съёмки.
— Ну и рожа у этого мерзавца! — вырвалось у Артура, который в это время уже потягивал виски со льдом, — так и просит кирпича!
— И сегодня на Первом канале, — продолжила дикторша, — вы получите уникальную возможность увидеть преподобного Антония в авторском ток-шоу Максима Обухова «Прямой провод». Вместе с ведущим мы наконец-то поставим точку в вопросе: «есть ли оправдания всем тем злодеяниям, которые долгие годы творили религиозные мракобесы?» Что такое человеческая «душа» и существует ли она на самом деле? И какое наказание постигнет знаменитого «Преступника номер один» за всё то зло, что он причинил людям и государству? — всё это вы узнаете уже через пятнадцать минут в прямом эфире с Максимом Обуховым. Оставайтесь с нами!
— Да что там узнавать? Кончать этого святошу давно пора! — пробормотал Лизин муж, устраиваясь поудобнее на расположенном перед видеостеной белом кожаном диване.
— Ты же вроде раньше не смотрел Первый канал, говорил, что он «для быдла»? — с вызовом в голосе сказала Лиза, потягивая виски и тоже глядя в экран.
— Да, я считаю, что есть более ценные и полезные каналы, чем Первый федеральный, — подтвердил муж, — но, похоже, сегодня они, и правда, разродились чем-то интересным. Вообще, говорят, этот Обухов за каждый эфир получает по пятьдесят миллионов рублей. Любопытный это парень, явно не дурак, — разговорился было Артур, впрочем, тут же стеснительно закашлялся, словно человек, позволивший себе сболтнуть лишнего, и уставился в видеостену со своим обычным безучастным выражением.
Лиза глотнула ещё виски и быстро кинула на мужа косой оценивающий взгляд.
***
Режиссёр — женщина под пятьдесят, одетая в брючный костюм мышиного цвета, затянулась электронной сигаретой и хрипло выкрикнула:
— Поясняю для тех, кто в танке: мне сегодня от вас нужен супер-драйв, супер-энергия. Вы не просто должны осуждать! Вы должны негодовать, буйствовать! И не просто смеяться, вы должны, образно говоря, просто уссываться от смеха! Я понятно изъясняюсь? Ну тогда поехали ещё раз, — она подняла левую руку вверх. — Аплодисменты! — все восемь рядов, весь этот амфитеатр, заполненный в основном пенсионерками, студентами и круглолицыми домохозяйками, пришедшими в студию в надежде срубить по-лёгкому двести тысяч рублей, разразился бодрыми, энергичными аплодисментами.
— Смех! — хрипло скомандовала женщина-режиссёр, выставляя руку вбок, и тут же по рядам прокатился хохот, камеры зафиксировались на умилённо улыбающихся маслянистых лицах.
— Хорошо, уже хорошо, — подытожила дама, убедившись, что по всем пяти каналам идёт годная картинка, — очень хорошо! А теперь — ненависть! — она демонстративно скрестила руки на груди и нахмурила брови. Тут же мужчины засвистели, по рядам пошёл гул, кто-то крикнул: «подонок!»
— Чо такие дохлые? Больше ненависти! — режиссёрша потрясла скрещенными руками перед грудью, и шум в зале перешёл в недовольный рёв. Он всё нарастал и ширился. Поток бешенства истекал из этих людей так легко и уверенно, что, похоже, им и не требовалось делать для этого над собой никакого усилия. Вот какая-то бабка во втором ряду вскочила и, взмахнув рукой, визгливо выкрикнула: «да как только такую мразь земля ещё носит?!», раздались многочисленные крики: «да чтобы ты сдох!» и на сцену даже полетели пустые бутылки и кульки.
«Нормально» — отметила про себя режиссёрша и остановила поток негодования, подняв руку вверх. Зал тут же разразился дружными овациями…
***
— Бип-бап-боп, бип-бап-боп, бип-ба-ба-луба… — Максим Обухов, смазливый шатен в бутафорских очках, как обычно перед передачей разминал губы, равнодушно взирая на то, как в его гримёрке двое военных фиксируют худощавое тело седого старика к поблёскивающему сталью экзоскелету. Своим строением эта машина была похожа на техногенного паука с лапками-манипуляторами и многочисленными усиками-зажимами.
— Ещё раз, давайте пройдёмся, как это всё работает, — обратился Максим к майору, руководившему всем этим действием. Очередные две скобы, обвив предплечье, защёлкнулись в манипуляторе.
— Экзоскелет полностью перехватывает и управляет всеми действиями заключённого. Команды ему подаёт наш специально обученный боец, который висит на левитационных подвесах в операторской. Так что движения получаются натуральные. Боец действует по сценарию и подчиняется оперативным командам второго режиссёра.
— Да, но всё же остаётся возможность, что Оно попытается вырваться? — с опаской спросил Максим, искоса поглядывая на старика.
— Механизм развивает усилие до двух тонн, — успокоил военный, — если что — шестерым не разогнуть, не то, что этому… задохлому. Таким образом, мы все варианты опасностей исключили: и снаружи и внутри, — с этими словами майор отстегнул преподобного от транспортировочной рамы, после чего тот одним прыжком вскочил на ноги и принялся скакать, изображая что-то наподобие матросского танца «яблочко». Максим непроизвольно вздрогнул и попятился к стене.
— Товарищ прапорщик, посерьёзнее там! — пристыдил майор кого-то через рацию.
— Так, одевайте преподобного, — сказал ведущий, быстро оправившись от овладевшего им приступа страха, — и грим! Почему я не вижу второго гримёра?! Вы что, хотите, чтобы на шоу с самой дорогой за всю историю канала рекламой гость бликовал?! — выкрикнул он, выпархивая в коридор телестудии.
***
— У нас осталось всего три штурмовика на ходу, — отрезал коммандер Лу. — Но разведка… — он нервно оглянулся, — точнее, наши осведомители из российского ПВО сообщили совсем уж из ряда вон выходящие факты. Сферическое силовое поле, работы над которым ведутся уже с полвека… Короче, вокруг Останкино где-то за сутки до эфира власти установили именно такое поле. Его экспериментальный образец. Таким образом, периметр полностью перекрыт. Никто туда не войдёт, ничто оттуда не выйдет. По ТТХ эффект от поля эквивалентен пятидесяти метрам железобетона, плюс полная регенерация от любых повреждений в течение пяти секунд. Я согласен, что надо попытаться любой ценой вытащить оттуда Преподобного, но идти на поле на наших самолётах — это просто верная смерть.
— В каждом поле может быть уязвимая зона. В каждом куполе — трещина! И вы это знаете не хуже меня, просвящённый коммандер Лу, — громкий женский голос прокатился под сводчатыми кирпичными потолками подвала, многократно отражаясь. В луче света под ржавой железной лампой показалась худощавая высокая женщина лет пятидесяти, блондинка со светло-серыми глазами, выдающимися скулами и заплетёнными в длинную косу волосами.
— Матушка, — китаец Лу на некоторое время даже растерялся, — при всём моём уважении, но у нас и так практически не осталось пилотов после битвы у космодрома «Северный». И вы хотите, чтобы я послал сейчас в Москву двух последних, на верную смерть?
— Нет, — высокая женщина улыбнулась. — Пилота не надо. Я буду за него. Помните, в начале войны я воевала в европейских частях сопротивления, летала на лёгких истребителях? Думаю, и с протонным штурмовиком справлюсь.
— Но вам ещё понадобится как минимум один наводчик-оператор, чтобы не просто так лететь — возразил коммандер Лу, — и надо, чтобы этот оператор…
— Наводчик-оператор тоже есть. И он как раз готов лететь, даже с призрачными шансами на успех. Это Тарас, наш сын.
После этих слов на лицах двух десятков участников военного совета сопротивления проступило выражение мрачного недоумения.
— Марта Борисовна, вы понимаете, что мы попросту не можем себе позволить в один день потерять всю семью? — глядя куда-то в сторону, тихо возразил начальник штаба раввин Григорович.
— Я хочу, чтобы вы знали: на самом деле Антона не застали врасплох, как все полагают. Он пошёл туда сознательно. И мы пойдём туда сознательно. Считайте, что это часть плана… так надо, — твёрдо ответила Марта Борисовна, уже направляясь к выходу из штаба. Установленная над выходом телевизионная панель тем временем монотонно вещала:
— …так есть ли на самом деле эта самая вечная душа, или же это попросту фантазии, плод досужих поповских спекуляций? На этот вопрос мы ответим с определенной научной точностью уже через пять минут, в передаче Максима Обухова «Прямой провод», — и сразу же без паузы пошёл рекламный блок. Диктор встревоженно сообщал бархатистым голосом:
— Раньше мой поршень работал как часы. Но со временем всё ветшает, всё выходит из строя (тревожная скрипичная музыка). Корпорация Росфарм предлагает уникальное по своей эффективности средство поднятия мужской гордости: трипромета… — договорить диктору не дали: Марта Викерс схватила на ходу железный стул, стоявший у выхода, и с размаху приложила им по видеопанели, которая тут же осыпалась на землю осколками чёрной пластмассы.
***
— …Современной наукой доподлинно установлено, — уверенно говорил доктор, стоящий в зоне для экспертов и особо важных гостей по правую сторону от ведущего передачи, — что наш мозг — это созданная эволюцией коммутационно-вычислительная машина. Заметьте, очень сложная, но всё же машина. То есть, она берёт данные от разных рецепторов: слуха, зрения, тактильных, обрабатывает их и дает на выходе результат: некое действие или суждение.
— А каким образом такое понимание согласуется с учением сектантов о «душе»? — перебил доктора Максим Обухов.
— Очень хороший вопрос, Максим. А согласуется всё это очень просто: наука утверждает, что нет никакой души…
— А что же есть?
— А есть некие сигналы, воображаемые несуществующие сигналы из ниоткуда, которые порождает сам неправильно функционирующий мозг «верующего» или подверженные патологии отделы этого мозга.
— Простите, вы здесь намекаете на определённое расстройство? — демонстративно ужаснулся телеведущий.
— Да, если хотите, я даже не намекаю, а прямо указываю на конкретное расстройство — на шизофрению.
— То есть вы хотите сказать, что всё это духовное сопротивление с его речёвками о свободе совести — это не больше, чем группа безумцев, страдающая психическим расстройством?
— Максим Игоревич, я открыто об этом заявляю от имени всей современной науки: эти люди не могут объективно воспринимать реальность. Они опасны. Им требуется изоляция от общества и принудительное лечение, — зал разразился дружными аплодисментами. Камера скользнула по рядам согласных людей, по кучерявым бабушкам, одобрительно кивающим головами.
Максим терпеливо подождал, пока окончатся овации.
— И у нас сегодня в студии как раз человек, долгие годы возглавлявший так называемое «Духовное сопротивление», преподобный Антоний Викерс, — на этот раз аплодисментов не было. В зале поднялся неодобрительный гул. В кадре появился худощавый старик в чёрном костюме, который вышел из-за кулис и остановился посреди сцены со скрещёнными на груди руками.
— Святой отец, — с издевательскими нотками в голосе подступился к нему телеведущий, — сейчас в сторону вас и вашей так называемой «паствы» было выдвинуто довольно много обвинений, я бы даже сказал, диагнозов. Вам есть что на это всё возразить?
Худощавый старик стоял посреди сцены, смотрел в объектив камеры и равнодушно молчал. В глазах его не читалось ни раздражения, ни обиды, ни желания за что-то оправдываться.
Максим Обухов впал в замешательство. Он готовился ко всему: к нескончаемой тираде, в которую придётся вклиниваться на ходу, к выкрикам и обвинениям, которые он тут же парирует с помощью линзы-телесуфлёра, проецирующей прямо на глазное дно варианты ответа от системы искусственного интеллекта. Он ждал проклятий и ругательств, для которых были заготовлены сочащиеся гневом ответные реплики из зала и внимание бы переключилось на народное негодование. Но старик молчал. И это сбивало все планы, все домашние заготовки. Впервые за очень долгое время вместо гама и всеобщего срача на его шоу воцарилось молчание. Непривычное молчание, с которым никто не знал, что делать.
— Что же, тем лучше, — Обухов блеснул в объектив модными очками, — похоже, нашей «духовной оппозиции» нечего сказать на все выдвинутые против неё обвинения. Даже она признаёт правоту учёных, которые только что поставили ей столь нелицеприятный диагноз. Ну а раз так, раз есть болезнь, и она очевидна, значит, должно быть и лекарство. И вы его увидите сегодня на нашем канале, сразу после рекламной паузы! — Аплодисменты в студии. На экране появилась уже немолодая, но ещё весьма симпатичная пара. Мужчина и женщина, обнимая друг друга, замерли возле туалета. Вдруг дверь сортира распахнулась и оттуда выглянул круглолицый молодцеватый сантехник в синем комбинезоне, с разводным ключом в руке.
— Ну как? — робко спросила женщина, продолжая в то же время обнимать супруга.
— Всё понятно! — бодро отрапортовал мастер, смахивая со штанины невидимую пылинку, — У вас проблемы со стояком!
— А что же нам делать?
Сантехник подмигнул даме:
— Не работает стояк? Вас спасёт импродилак! — он продемонстрировал крупным планом свою синюю спецовку, на которой крупными буквами написано: «импродилак». Голос за кадром:
— Импродилак от Роснано подарит гармонию супружеской жизни и долгие годы устойчивого…
***
Штурмовик Викерсов прошёл кольцо подмосковного ПВО не без потерь. В районе левого двигателя зияла дыра, и из неё щедро струился чёрный дым. Самолёт постоянно заваливало на один бок. «До Останкино мы ещё, пожалуй, дотянем, а вот оттуда нам в любом случае уже не выбраться» — печально подумал Тарас. Вдалеке показалась и начала стремительно приближаться Москва. Белокаменная. Бесконечные повторяющиеся структуры высотных жилых домов. Дворы, кварталы, районы — циклопические масштабы этого человеческого муравейника отчего-то потрясали сознание парня, который провёл почти всю свою жизнь на далёкой военной базе в лесу. Когда же из тумана, подобно горному плато, выглянули небоскрёбы деловой части города, Тарас словно наконец осознал весь ужас предстоящего ему действия и порывисто перекрестился. Он щёлкнул предохранителем, активируя первую ракету глубинного поражения. У него появилось такое ощущение, будто он сейчас непременно должен что-то сказать: что-то значимое, величественное, подобающее такому случаю. Но все слова вдруг как-то отступили, казались теперь неуместными, бессмысленными. Наконец он всё же собрался с силами:
— За отца! Во имя Господа нашего Бога. Аминь, — сказал он довольно тихо, почти прошептал. Но мать услышала его через внутреннюю связь, в наушниках шлема.
— Да, кстати, насчёт Господа нашего Бога… — едко заметила она. — Я не стала об этом никому говорить, чтобы не вносить лишнюю смуту в ряды. Но ты должен это знать, — она заложила резкий крен налево, и из дыры в обшивке полыхнуло пламя, — отец в последние дни, перед тем, как уйти, больше не считал себя служителем Бога. Скорее, он считал себя Его противоборцем… Вот так.
— Как, ты хочешь сказать, что отец Его предал? — пальцы Тараса застыли на очередном пусковом предохранителе.
— Да, предал… только не он, а наоборот, — тихо, но твёрдо сказала Марта в микрофон своего шлема, — Бог, ну или те, кто там за него — это они предали всех нас, наше сопротивление.
— Но как такое… — Тарас недоверчиво замотал головой.
— Ну посуди сам, — вот эта наша теория управляемой эволюции божественных механизмов… Мы были правы практически во всём. Только в одном ошибались. По нашей ограниченности, мы полагали, что целью божьего замысла является создание идеального человека. Мы слишком зафиксировались, зациклились на себе, Тарас! А суть Его затеи была совсем не в человеке. Люди — это попросту очередная ступень, одна из многих в эволюции. И цель наших душ — это не гармония на Земле, как мы полагали. Цель — отладка аппаратной части, создание идеальных настроек биохимического компьютера, вот здесь, — Марта постучала по оголовью своего шлема. — Похоже, когда-то точно так же на Земле создавались связи и рефлексы в мозгу динозавров. Их первые версии были одушевлёнными. Души дополняли функции изначально простейшего мозга. Каждое действие душ анализировалось, систематизировалось и на основе их вносились изменения в конструкцию, в программу поведения. И так до тех пор, пока динозавры не стали вполне жизнеспособны сами по себе. Пока с токи зрения Бога не закончились проблемные моменты, над которыми надо было работать. И тогда динозавры обратились в доминирующих на земле, но всего лишь животных, без души, действующих по заранее заготовленным схемам.
Просто твой отец понял, что сейчас с людьми происходит то же самое. Наши способности использовали для создания идеальной, автономной структуры мозга. И сейчас, похоже, эта работа уже подошла к концу. Наши услуги становятся попросту ненужными. Нет никакой «ошибки». Нет никакого «заговора против Бога». Это сам Бог таким способом отказывается от нас. Душа в человеке уже отработала своё. Довела, так сказать, «изделие» до последней стадии готовности. Перед тем, как уйти, Антон говорил, что он даже догадывается, какой вид займёт на Земле место человека, станет следующим эволюционным шедевром, доводимым до совершенства, — мать через плечо посмотрела на сына. Тот на секунду замер в задумчивости. Потом обречённо выдохнул:
— Риглеры?! — И, словно проверив свои расчёты, добавил: — Ну как же, конечно, они! Ну уж нет, я с этой мерзостью ничего общего иметь не желаю! Лучше уж действительно… — его пальцы снова забегали по сенсорным панелям управления вооружением корабля. На экране засветились многочисленные красные прямоугольники с жёлтыми буквами: «ЗАПУСК».
Самолёт стремительно приближался к Останкино: шпиль антенны, служившей теперь скорее символом информационной власти, нежели источником электромагнитных волн, был накрыт, заодно с целым районом, синеватым полупрозрачным куполом защитного поля. Вот первые ракеты «воздух-земля», мощнейшие из имеющихся у военных, способные вскрыть практически любое укрепление на Земле, скользнули по краешку защитного поля и, вспыхнув, словно искорки, погасли внутри него. То же самое произошло и со всеми остальными снарядами. Поле попросту гасило их, и из точек соприкосновения по всей сфере расходились, словно от камня, брошенного в лужу, концентрические круги, переливающиеся всеми цветами радуги. Это был конец их атаки, их нелепого и бессмысленного бунта. Марта резко развернула штурмовик на сто восемьдесят градусов. Теперь она не только на радарах, но и просто невооружённым глазом могла увидеть их: четыре новейших истребителя Ту-810. Чёрные, бескрылые, по форме похожие на очень короткие обрубки карандашей, они неслись на них с запада, попросту с немыслимой скоростью, и у каждого из носа выходило что-то похожее на поток очень горячего воздуха, струя, которая каким-то образом искажала всё изображение вокруг, заставляла его меняться… В следующее мгновение Марты и Тараса Викерсов не стало.
***
— Ну а нас всех конечно же интересует, кто на этот раз выйдет в четверть финала по футболу, — диктор заговорщически подмигнул, — Россия или Бирма? И чтобы ответить на этот вопрос, мы обратились в институт океанологии, где живёт самый главный предсказатель нашей страны: риглер Степан, — в кадре появился огромный и не очень чистый бассейн. На его краю делегация из пары десятков детсадовцев в ярких рубашонках что-то рассматривала в воде. Временами они восторженно вскрикивали, указывали вглубь воды маленькими пальчиками.
— Каким образом эти удивительные морские животные ухитряются предсказывать исходы футбольных матчей, равно и то, как им удаётся взаимодействовать со сложной компьютерной сетью напрямую, без каких-либо манипуляторов — остаётся для всех загадкой, но пока что их прогнозы отличаются поразительной точностью! И каким же он будет на этот раз? — на экране с двумя эмблемами команд курсор в виде стрелочки медленно, рывками, пополз в сторону сборной России. Прожалась кнопка «Ввод». — Итак, наш тихоокеанский гость только что предсказал победу нашей команды! Каким будет реальный результат матча — вы увидите в девять часов вечера, завтра на Первом канале!
***
Аплодисменты.
— А мы снова возвращаемся в нашу студию, где нас ждут ответы на извечные вопросы человечества о смысле жизни, о раскаянии, о неотвратимом возмездии за любое злодеяние, — Максим Обухов сделал вид, что читает какую-то только что переданную ему распечатку. На самом деле текст был не на бумаге — он сверхъяркими буквами горел в самом центре его поля зрения. Но в сознании миллионов зрителей процесс получения информации был прочно связан с напечатанным текстом, поэтому приходилось делать вид, будто читаешь бумажку. На этот раз телесуфлёр удивил даже его, но Максим и бровью не повёл:
— Мне сообщают, что прямо сейчас, пока шёл рекламный блок, на подступах к Останкино был сбит последний протонный штурмовик из состава авиационных сил Сопротивления. На его борту были жена и единственный сын преподобного Антония, который находится сегодня у нас в студии.
Аплодисменты. Недолгие — секунды четыре.
— Прямо перед смертью преступники попытались атаковать мирный город объёмно-резонансными снарядами, мощностью, равной десяти бомбам, взорванным в Хиросиме, но трагедию предотвратила новейшая экспериментальная система «Раскат», развёрнутая нашей ПВО накануне эфира. Всё-таки хорошо, что отечественный военный комплекс идёт на шаг впереди возникающих террористических угроз! — умеренные аплодисменты в зале.
Максим подошёл к преподобному, который всё так же стоял посреди сцены, и тихо, слышно только ему одному, шепнул: «будь поразговорчивее, вдовец, повесели народ!» Видно было, как побелели, скрючились пальцы старика, как задрожала, но так и не смогла изменить своё положение его рука.
Ведущий продолжил, уже на камеру:
— В народе её называют «секта духовников». Некоторых им удавалось убедить, будто они несут в мир нравственное просвещение, сокровенное знание о «Боге», и таким образом заманить в сети этой деструктивной террористической организации. На их кровавом счету Омская бойня восемьдесят третьего года, атака на Парижские гиперлинии. Ещё свежи в нашей памяти жертвы Курской трагедии сто первого года… И вот теперь, практически разбитое и раздавленное духовное сопротивление снова поражает нас своей жестокостью, нападая на мирный город, на столицу нашей Родины. И я обращаюсь к вам, Преподобный. Кто как не вы должен сейчас дать ответ за всё содеянное перед всем народом, перед нашими зрителями!
Снова затянулась неловкая пауза.
— Сорвёшь мою передачу — будешь умирать очень долго, — незаметно шепнул на ухо преподобному Максим, проходя мимо него по сцене. Неожиданно старик начал тихо говорить:
— В начале двадцать первого века их было всего пять миллиардов. Пять миллиардов человеческих душ. Дальше население стало расти по экспоненте: восемь миллиардов, потом восемнадцать, потом сорок восемь. А человеческих душ на Земле так и осталось — не более пяти миллиардов. Так мы оказались в меньшинстве. Потом — таких, как мы, носителей, стали истреблять...
— А вам не кажется закономерным, — тут же вскричал телеведущий, даже не дожидаясь конца фразы, — вам не кажется закономерным, уважаемый наш «духовный отец», что человечество ответило вам адекватно на тот террор, который вы ему устроили? Ведь не хотите же вы предстать теперь перед обществом белым и пушистым, эдаким невинным зайчиком?! Ведь у нас ещё свежи в памяти и Омская бойня, которую вы же развязали, и кровавые жертвы Курской трагедии.
После этих слов камера переключилась в зал. Людское море уже явственно негодовало. Маленькая подвижная старушка, видимо, не в силах сдерживать прорывающиеся наружу эмоции, вскочила со своего места и тут же оказалась крупным планом на экране:
— Мне семьдесят восемь лет, — начала она издалека, — и я всю свою жизнь проработала учителем. Я учила детей!
— Прекрасно. И что вы хотите сказать по теме нашей сегодняшней передачи? — тут же вклинился ведущий, пытаясь удержать темп подачи материала.
— И я хочу сказать, что я ещё помню восемьдесят третий год, и то, что они устроили в Омске. И я так считаю: этих мразей надо давить и давить! — отставная учительница рассекала воздух кулачком. Ряды негодовали. Пожилой мужчина рядом с бабушкой тоже пытался выкрикивать что-то очень информативное, похоже, не осознавая, что он сейчас не в кадре. Многие другие участники массовки тоже гневно вскакивали, махали руками. Видно было, что это работа не на двести тысяч, а на совесть, проявление их гражданской позиции.
Максим Обухов сделал примиряющий жест ладонями, словно желая утихомирить волну праведного людского негодования.
— Итак, Преподобный, вам есть что сказать в ответ на эти обвинения от простого народа? Может быть, вам есть чем оправдаться? Или, возможно, хотя бы ростки покаяния сейчас зашевелились в вашем сердце?
В этот момент второй режиссёр дал команду, и Антоний пошёл размеренным шагом по направлению к зрителям. Походка была несколько ходульной, но это всё же возымело действие: зал тут же смолк. Старик снова оказался в фокусе:
— Я хочу сказать, — снова начал он. — Признаки того, что у человека есть душа, такие: у вас бывают интуитивные прозрения, иногда вы можете быстро понять суть вещей, вы способны изобрести что-то новое или точно предсказать развитие ситуации, вы любите старое искусство, которое ещё людьми создавалось, вам порой кажется, что вокруг вас роботы, и вам хочется чего-то большего…
— Смешно, — почти сразу перебил его ведущий, — вы пытаетесь сейчас дискриминировать часть наших зрителей, подавляющую часть жителей нашей страны на том основании, что у них, якобы, нет «души»! Насколько я понимаю, это — некая эфемерная сущность, которая управляет поступками человека, но между тем имеет нефизическую природу. Я правильно понимаю, преподобный отец Антоний? То есть, моими поступками управляет биохимическая машина, мозг, а вашими — некая возвышенная внетелесная, «духовная» субстанция? — камера показала крупным планом преподобного. Тот сначала молчал, а потом, словно неохотно, начал:
— Вся человеческая культура, наука, прогресс — всё создавалось человеческими душами. Мозг же сам по себе способен только на довольно простое, механическое существование. Постоянное повторение одного и того же. Мы — совершенно непредсказуемы для вас, и потому вызываем у вас опасения, ужас, — Антоний сделал паузу.
— Ты побаиваешься меня, напудренный читатель телесуфлёра, и правильно делаешь, — сказал он, глядя Максиму в глаза. В ответ на эти слова зал сначала негодующе загудел, потом заревел.
Максим Обухов не растерялся и моментально перехватил инициативу:
— Ну что же, отлично, мы наконец-то увидели всю эту лицемерную позицию привилегированных духовников, ставящих себя выше обычных людей, и на основе этого берущих на себя право вершить чужие судьбы, творить насилие, устраивать террор, — ведущий снова сделал жест, успокаивающий публику. — Но есть ли в реальности эта самая «душа», находящаяся где-то вне мозга и управляющая поступками хотя бы того же преподобного Антония? Ответить однозначно на этот вопрос нам поможет наш гость: доктор медицинских наук, декан кафедры медицинских наноавтоматов, профессор Решетников.
На сцену вышел довольно ещё молодой кругленький мужчина в белом халате, со стеклянной колбой в руках. На самом её дне переливалось что-то серебристое.
— Дмитрий Борисович, скажите, что за таинственную жидкость вы принесли с собой в студию? — спросил ведущий. Камеры выхватили из зала заинтересованные лица публики.
— Ну, во-первых, здравствуйте! — начал учёный. — Как ни странно, Максим, это вовсе не жидкость, хоть и выглядит очень похоже.
— Да, а что же это такое? — озадаченно нахмурил брови Обухов.
— Это, — учёный высоко поднял колбу, — последнее достижение отечественной техники, проект, над которым мы с коллегами работали всё последнее десятилетие — управляемый рой хирургических нанороботов.
— Очень интересно, и на что же способен этот ваш рой?
— А вот это я вам сейчас с удовольствием продемонстрирую, — Виктор Борисович сделал несколько шагов вперёд, подошёл к преподобному Антонию, присмотрелся, будто бы примериваясь, а потом вдруг плеснул серебристой жидкостью в глаза неподвижно стоявшему старику. Лицо того исказилось от ужаса и боли, глаза вышли из орбит, а вокруг них сформировались два тёмных пятна, которые, похоже, шевелились, постепенно уменьшались, исчезая под веками.
— Дмитрий Борисович, расскажите нашим зрителям, что в данный момент происходит?
— Очень просто, Максим, самый кратчайший путь в мозг лежит, как известно, через глаза. Сейчас роботы проходят по каналам зрительных нервов и рассредоточиваются по заданным для них отделам головного мозга пациента.
— Скажите, а это не больно? — поинтересовался ведущий, сочувственно морща лоб.
— Знаете, Максим, нисколько. Скорее это просто неприятные ощущения. Да, я бы сказал так: неприятные.
Преподобный стоял посреди сцены совершенно ошеломлённый. Видимо, он и сам не ожидал такого поворота событий. Но лицо его всё ещё выражало решимость бороться до последнего. На заднем плане с потолка спустилась огромная светящаяся схема головного мозга в разрезе, располагающаяся в окружении разноцветных лампочек, перемигивающихся по периметру.
— Итак, перед нами структура того самого биокомпьютера, коим является наш головной мозг, — под руками профессора появился разноцветный пульт, на котором располагались кнопочки с различными надписями.
— Управляя роем хирургических роботов с пульта, мы сейчас сможем подвергнуть коррекции отдельные мыслительные механизмы преступника, тем самым преобразуя его личность.
— Ну, или, если наш подопечный прав, и его поступками действительно управляет «душа», у нас этого не получится. Ваши роботы ведь не умеют воздействовать на душу? — съязвил ведущий.
— Нет, на душу вообще ни у кого воздействовать не получится. Просто потому, что такого органа не существует в природе, — неожиданно серьёзным тоном парировал учёный.
Аплодисменты.
Учёный продолжил:
— Учитывая антисоциальный характер действий больного, думаю, начать стоит с коррекции отделов, отвечающих за социальное поведение личности: это дорсолатеральная кора, вентролатеральная кора и веретенообразная извилина. С ними у него явно что-то не в порядке.
— Расскажите телезрителям, что именно вы сейчас будете делать?
— Если вкратце, это нарушение проводимости отдельных нервных клеток. Кратковременным импульсом в несколько сотен вольт наши малютки пережгут отдельные химические синапсы, воздействуя на механизмы ионизации синаптической щели, попросту лишат их возможности проводить сигнал. В результате, эти связи в мозгу попросту выбывают из игры. Смотрите, я сейчас сделаю это с вышеназванными тремя областями, в которых у нас имеется патология, — он поочередно нажал на три кнопки на пульте. На большой схеме мозга тут же появилось несколько розовых пятен.
Аплодисменты в зале.
— Так просто — даже не верится, — восхищённо сказал ведущий, подходя к пульту и поглаживая его. — И когда же мы получим, так сказать, зримый результат от терапии?
— Поверьте, он не заставит себя ждать! — усмехнулся учёный.
Внезапно раздался хриплый, но всё ещё довольно твёрдый голос:
— Смотрите же, с каждым из вас в своих тюрьмах и клиниках они проделают то же самое! С каждым, у кого ещё есть душа! — преподобный хрипел, содрогаясь всем телом, и, очевидно, преодолевая себя.
Ведущий на секунду растерялся и недоумённо посмотрел на учёного:
— Неужели наши изменения ещё не начали действовать, Дмитрий Борисович?
Режиссёр зала тоже растерялась, так что негодующий гул толпы раздался со значительной задержкой.
Профессор нервно теребил пульт в руках:
— Вероятно, требуется произвести корректировку личности и групповой принадлежности, для этого мы внесём… изменения в переднюю и дорсальную части поясной коры и вентромедиальную префронтальную кору, — на экране высветились красным ещё две довольно объёмные зоны мозга и раздался звук наподобие короткой сирены.
Преподобный некоторое время простоял с закрытыми глазами. Потом, с трудом открыв их, произнёс:
— Запомните, у вас никого нет, кроме друг друга. Никто на этой планете не заступится за вас, не станет защищать. Но каждый из вас стоит тысяч таких, как они. Поэтому не бойтесь, выходите из городов, за радиус действия биолокаторов, ищите друг друга и объединяйтесь…
— Вероятно, у нас произошла небольшая техническая заминка, да? — с нажимом произнёс ведущий. — И наши специалисты сейчас всё поправят?
— Да, похоже, слишком мягкое воздействие, — забормотал Дмитрий Борисович, — наша гуманность нас же губит. Необходимо воздействие и на речевые центры, теменная доля, теменная борозда, когнитивные центры… — он как одержимый стал нажимать трясущимися пальцами на пульте со всей силы по нескольку кнопок сразу. В результате большую часть схемы попросту залило красным.
— Да, пожалуй, вот необходимый объём коррекции, — бормотал учёный. Внимание зала было приковано к преподобному. Он опять стоял посреди сцены с закрытыми глазами.
— Преподобный отец! — обратился к нему ведущий. Реакции не последовало. Тогда тот пощёлкал пальцами у старика перед носом, — на этот раз глаза открылись. Но это были уже совсем не те глаза, что прежде. Безумные глаза сломанного, до ужаса запуганного человека.
— Биолокаторов, ищите, — глухо пробормотал старик, потом, спустя какое-то время: — биоло, бло бло кара, какра, как, би ли биб либл… риии иии, иыыыы, — он беспомощно, словно ища поддержки, обвёл глазами зал, после чего его рот по-младенчески искривился, и он заплакал. Камера крупным планом выхватила штаны старика, на которых довольно быстро разрасталось тёмное мокрое пятно.
— Ну что же, похоже, лидеру наших духовников в ближайшее время хороший горшок будет куда нужнее, чем его армия террористов! — тут же выдал импровизацию ведущий. На этот раз он сработал даже быстрее своего компьютерного телесуфлёра. Подчиняясь команде режиссёра, зал разразился дружным хохотом. Смеялись старики, смеялись бабушки-одуванчики, худощавые студенты закрывали перекошенные от хохота лица ладонями, розовощёкая селянка, держась за бока, гоготала в голос.
В далёкой квартире смеялся Артур, сидя на белом диване перед видеоэкраном во всю стену:
— А-ха-ха! Не, ну ушлый сучара, чётко он его под конец уделал! — он ещё долго после этого довольно улыбался и мотал головой из стороны в сторону. К счастью, Артур не заметил взгляда, которым смотрела на него его жена. Взгляда, полного непонимания и неподдельного ужаса: с этим человеком она серьёзно собиралась прожить всю свою жизнь? Собиралась вот так проводить с ним вечера, стирать его носки, рожать детей? Детей, таких же, как он? Поборов оцепенение и отвращение, Лиза наконец перевела взгляд на светящиеся зелёным светом настенные часы. Была половина десятого вечера, двадцать третье июня две тысячи сто двенадцатого года, суббота.
***
— …а мы должны поблагодарить Дмитрия Борисовича, который помог нам сегодня окончательно развеять этот нелепый поповский миф о существовании некоей «души», — Максим Обухов всем своим видом демонстрировал вальяжность и довольство. — Все мы воочию убедились, что даже у нашего «Главного духовника» поведение определяется вовсе не душой, как он проповедовал своим адептам, а конкретными участками мозга, впрочем, точно так же, как и у нас и у вас, дорогие телезрители, как и у всех смертных, — камера показала крупным планом телеведущего и учёного, стоящих с видом победителей посреди сцены. Внезапно какой-то маленький комочек: то ли мышка, то ли маленькая крыса, еле заметно проскочил по полу телестудии, подпрыгнул и исчез в правой штанине Максима Обухова.
В первую секунду тот, словно не зная, что делать, ещё делал вид, будто ничего не происходит. Потом его лицо всё же перекосилось, и он схватился за правую икру. Движение под штаниной переметнулось на бедро. Знаменитый ведущий дико закричал от боли. Он схватился руками за бедро, и вскоре стало очевидно, что обе его ладони перепачканы в крови. Между тем, живой комок пробирался всё выше.
— Охрана, майор! — прокричал Максим, пытаясь удержать движение под своими штанами.
Когда прибежал начальник охраны, телеведущий уже хрипел от боли, лёжа на полу. Майор было потянулся руками к штанам, но Максим его оборвал:
— Чего ты ждёшь, идиот?! Стреляй, я тебе приказываю! — обеими руками он из последних сил прижимал к телу ремень, видимо, опасаясь, что грызун перейдёт выше. Белый студийный пол вокруг него уже весь был измазан кровавыми пятнами.
— Но ведь если я выстрелю… — попытался урезонить его майор.
— Это он, он мстит мне. Ты не понимаешь? Это он! — прошипел Максим. — Стреляй по нему, пока я держу, приказываю тебе… Это моё шоу!!! — майор прицелился и выстрелил куда-то в низ живота. Движение под брюками успокоилось. Голова Максима Обухова, самого рейтингового ведущего Первого канала, с гулким звуком стукнулась о пол студии.
***
Войдя в ванную комнату, Артур удивился: на привычной уже стопке чистого белья лежала записка, и всё это вместе было приколото к стиральной машинке узким острым ножом, вошедшим в её крышку по самую ручку. Он наклонился и стал читать:
«Я ушла. Навсегда. Боюсь, что никто не в силах объяснить тебе, почему я так поступила. Бельё теперь погладишь сам. Да, передавай привет маме.»
В самом низу листка была подпись:
«Дорогая».
Похожие статьи:
Рассказы → Unisex unicum
Рассказы → В память о тебе…
Статьи → глазА = Мозг?..
Рассказы → Хроники Риддика
Рассказы → Грань
