Стою уже минут сорок. Не успела ведь буквально пару минут, и вот — сигарета за сигаретой. Огонек взлетает с окурка, оставляет сухость. Кажется даже, это одна и та же сигарета, тот же бычок, и с него попросту срываются один светлячок за другим. Так странно. Никогда не видела светлячков вживую; может, они просто не обитают здесь. Надо проверить, когда последний снег сойдет.
Вокруг вспыхивают те же огни. Запах смол и дыма, который я уже не чую, но который раздражает всех некурящих. Не знаю как другие люди могут ждать чего-то без этого. Как они узнают время? Как остаются наедине с собой?
Смотрю на таких с неподдельным любопытством, как на чертов другой вид: некоторые девушки разговаривают по телефону, и это их нисколько не утомляет, хотя по-мне, второе куда вреднее. Они могут заниматься этим часами. Тра-ла-ла... Вроде как телефон вызывает рак, да и мысли теряются, драгоценные мысли.
Юноши в спортивной форме, в легких кедах, жмутся по углам, и если бы у пирона отсутствовало ограждение, отделяющее его от входа в метро и магазинов, они наверное ушли бы ещё дальше, до следующей преграды. Хоть до горизонта, будь тот стеной.
Смотрят на меня так, что становится не по себе. Голодный взгляд. Весна.
Давно подметила, что перестала заботиться о внешности. Девушки вокруг — лисицы и белки. Давно сменили мех, порыжели, покраснели. А я... А что я? Хожу в одном и том же, не забывая про гигиену. Гнаться, участвовать в этих скачках мне совсем не хочется, хотя общество и требует этой гонки.
Наконец-то! Подъехала электричка. Будто прорыла борозду, и люди водой устремились туда. Я мчусь с этим потоком, капая день за днем. Туда-сюда.
Уселась у окна. Внутри так тепло, что невольно возникает ощущение лета. Интуитивное, обманчивое. С ним приходят воспоминания, призраки. Бывает, ночью в такси, на дорогу наступает туман, и фары никогда не догонят его. Ускользающие образы, какие-то яркие, слишком яркие, солнечные дни. Отблеск солнца от рельсов в парке. Шум моря, пусть и Обского. Песок под ногами, и запах костра. Мысль о человеке позади... Прочь.
Я толком не вижу того, что находится за окном. Свет в вагоне до предела навязчивый, настолько, что оттеняет весь мир. Есть только эта электричка, и в душе я надеюсь что мы так никогда и не приедем. Может, однажды так и случится. Гудок. Разряд. Электричка дрогнула — сердце запустилось.
Совсем не понимаю куда я так спешила. Почему я жду окончания работы? Инерция, скорее всего. Фантомные ощущение, как у собаки. И в самом деле: когда-то я бежала с работы, стоило только освободиться. Миг — и меня нет. Ни дать ни взять заключенный Алькатраса. Хоть в воду с головой, лишь бы поскорее выйти, закурить, написать, позвонить. Осталось, наверное, желание закурить. Стабильность в худшем смысле этого слова.
Может когда-нибудь я и брошу, но не сейчас — сейчас это единственное, что как-то связывает меня с человеком во мне. Еда, сон, туалет и душ — вещи свойственные и кошкам, пусть последнее в их представлении и отличается. Но полуосознанный выбор — вот это Человек! В большей мере человек, чем тот, кто делает выбор осознанный. Опираясь на факты, логику, пользу. Счетный аппарат.
Сколько мыслей промелькнуло прежде чем мы проехали одну станцию. Господи, а впереди ещё вся ночь. Порой не знаю что хуже: бесконечные повторяющие циклы «работа-разговоры-смех», или же этот нудный монолог. Интересно, мой голос звучит так же, как в голове?
Мало людей. Чертовски мало людей. Вокруг меня, в ночной электричке, да и в принципе. Их не хватает; порой тяжело сделать вдох одной. У меня почти высотная болезнь. Я высоко в горах.
Усталость копится. Физическая — без проблем, решается, исцеляется сном. Что делать с моральной? Чертов ты голубой вагончик, езжай быстрее. Уже не могу пялиться на свои же рыбье глаза в отражении. Глаза акулы: тупые, бессмысленные, лишенные воли.
...
Пустой спуск. Люди идут за мной. Я ощущаю себя полководцем этой безвольной армии. «Какова наша цель?» - «У нас её нет! Ура!». Полупьяненькие, двое парней позади меня, обгоняют. Шутят о чем-то связанном с Властелином колец. Другие — так и плетутся позади. Сумки, пакеты, продукты — какая-то несуразная предусмотрительность. И даже так, мелкие заботы наполняют каким-то почти сакральным смыслом. Надо завести собаку.
Переход через дорогу, закрытый супермаркет, открытая до двух пивнуха. Кажется, я только что обнаружила причину этой предусмотрительности, запасливости. Оборачиваюсь: окна пустой электрички светятся так по-теплому, что почти невольно хочется вернуться. Посмотреть, куда бы я смогла уехать на ней. Ведь мир не заканчивается здесь, или... Черт его знает.
Стою на развилке, как потерявшаяся дура. Между выбором пить, или нет, тощая душонка все чаще обращается к кегам.
Жду своего старого друга из пластика, покрытого испариной. Звучит сексуально, отчасти. А все-таки, что я нахожу в алкоголе? Слишком часто об это шутят. Сопьюсь. Сколько можно. А что и в самом деле в этом такого? Почему каждый вечер я обращаюсь к кружке? Потому что не могу иначе. Вопреки общим заблуждениям, это ни разу не помогает. С чего бы вдруг? Алкоголь усиливает монолог с собой, и кажется, что тебя по-настоящему слушают.
Это ведь не так много. Слушать, а не ждать своей очереди, чтобы сказать. Все как говорила Марла. Кто же знал, что сейчас такой дефицит не до ушей, но до слушателей. Стоя ночью на балконе, или у окна, с сигаретой, в ночной темноте. И чтобы тот, другой, или другая, сказали: «Знаешь, а ведь жизнь не так сложно устроена...». Я бы поняла в тот момент — сейчас будет красивая мысль, а может страшная, безобразно глупая, но живая! Живая! От человека, который и в самом деле так думает, который по-настоящему оценивает мир так. Чертовски красиво звучит.
Вывеска позади меня отражается в лужах; в мутных отблесках едва различимо «РАБОТАЕМ ДО 02:00». Надпись пробежала, не задержав и крупицу того яркого света, который дарила ещё секунду назад. Лужи снова погасли, посерели. Они уже начинают схватываться льдом. Пока ещё каждую ночь весна отступает. Хотела бы я её отыскать. Может она прячется под камнями, может, на том горнолыжном склоне Ини; а может, каждую ночь погибает, и восстает с лучами солнца. Хочется верить, что возрождение возможно, что и весна, и солнце — часть какого-то исцеления.
С наступлением темноты я гибну. Не буквально, конечно, но что-то внутри меня теряет смысл; как отторжение части тела, которую я вживляю в себя по утрам. Вечное гниение духа, постоянная антисанитария.
Вот и сейчас, стою на ступенях, рядом курят люди. Одна из продавщиц пива, с густыми, черными волосами смотрит на меня с подозрением, затягиваясь с видом комиссара, какой пришел по мою душу. Что она думает обо мне? Очередная чокнутая баба. И в какой-то мене она права. Я не верю в психически здоровых людей. Не в это время.
Спускаюсь вниз. Потом снова наверх, по небольшой лестнице. Слева от меня — спуск к реке, в который кольями вбиты многоэтажки. Настоящие соты: гирляндой мерцают окна, то зажигаясь, то угасая.
В созерцании есть нечто невосполнимое. Странное, почти неестественное. Отстраненность от жизни, которую ты оправдываешь именно что наблюдением за ней. Порой хочется нырнуть во все это с головой, быть частью, крупицей, а не стоять самобытно, в стороне, будто оторванная от дерева ветвь. И все же, что-то мешает воплотить это. Но что? Гордость? Высокомерие? Дееспособность. Гордость инвалида. Высокомерие бомжа, плюющегося от богатых людей. Да, в своей позиции я вижу мало возвышенного, скорее трусость, пусть и подначенную, оправданную нездоровой, скрипучей шестерней в голове.
Как одна мелочь может попортить все к херам, уму непостижимо! Склон, тот, за рекой, неописуемо красив. Я не видела Ниагарского водопада, или восхода над океаном, но даже это — уже чудо. Природа — вот путь к спасению. Пока люди играют в свои увлекательные игры, пытаясь купить кого подешевле, не дай бог не продешевить, продавая себя, природа остается неизменной. В ней столько правды, столько внимания, при всем её безразличии, что это почти парадоксально. Но разве это не есть определение чуда? Не «потому что», а «вопреки».
Тёмный силуэт сосен; все слились в одну сплошную тень, напоминая надвигающееся войско, с целой громадой копий, достающих до неба. Снег на склонах уже подтаял, и теперь медленно, день за днем, сползает в реку. Где-то пробилась первая земля: жухлая, несуразная грязь, в которую уже хотелось бы прыгнуть с разбегу. А куда иду я? В коробку. «В коробку, человек!».... Там тепло, есть вода и еда. Все, чтобы дожить до завтра.
Поднимаюсь на третий этаж. Дверей в переходе от лестнице к площадке так много, что всё походит на нелепое бомбоубежище. Несколько секунд стою с ключом, поднеся тот к замку. Не решаюсь переступить порог. Что-то внутри меня противится этому; почти животное отвращение, как мы отводим взгляд от гноя, от дерьма, от рвоты. Все это — инфекция, так думает организм. Вот и здесь тоже. Я чую запах болезни, пусть не телесной. Это не мой дом, который месяц не мой.
Поворот ключа. Ещё один. И ещё. На последнем я чего-то жду. Ну хоть чего-то. Открываю дверь; темнота преграждает мне путь. Когда-то было иначе: я стучалась в дверь. Большая часть моей жизни прошла в ожидании, когда люди откроют мне, впустят в дом. Самостоятельность, свобода, будь она трижды проклята.
Пока я не включила свет, впереди меня одна лишь темнота. Осязаемая, живая, как и положено темной квартире. Миг, одно движение руки, и все демоны разбегутся по углам, попрячутся в кастрюлях, нырнут под кровать, и в шкафы. А все-таки, у меня нет вражды с ними.
Освещенная, квартирка создает холостяцкое впечатление. Неубранная постель (утром у меня нет времени и желания приводить её в порядок), несколько бутылок из-под пива, заполненная до краев пепельница. Целая армия кружек на столе: красная, белая, железная, пивная и граненный стакан. На кухне — грязная посуда, разбросанные приправы на столе, и пельмени в холодильнике. Картина «дома» свойственная одинокому мужчине, но никак не юной девушке.
Этой халабуде не хватает джаза. Здесь мог бы жить детектив, курить без остановки, как я, соединяя на карте Новосибирска линии, от одной фотографии к другой, пока не получится трехбуквенный мат. Включаю компьютер; привычная картинка астронавта с сёрфом подмышкой, а сверху — туманности и звезды.
Вот и джаз. Долгожданный Чет Бейкер. Не знаю, не могу уследить какие чувства он вызывает. В его мелодиях, в его игре ощущается тоска. Она едва ли не пускает корни в твоём сердце, однако днем я бы никогда не включила его. Он создан для ночи, играл для неё, и кажется даже, жил с наступлением темноты. Удивительно-чарующая музыка. Такое нельзя придумать, сочинить — только рассказать, пережив.
Музыка для меня заменяет многое. Пожалуй, слишком. Кто-то слушает, чтобы не слышать; кто-то заряжается от неё, как электрический прибор от сети. Для меня же музыка усиливает тишину. Как всякую оперу, или балет, усиливает само помещение. Так и для меня — музыка и тишина. Будто на поверхности воды, когда плывешь, решаешь вдруг нырнуть. Это оно. Краски для пустоты, отголоски мыслей, стаи птиц на гаражах, перед отлётом на юг.
Некоторое время стою у окна. Спать совсем не хочется, и в то же время тянет лечь, отключиться, хоть на секунду отпустить мысли. Постоянное жужжание. Так, наверное, ощущает себя мать, желая передать ребенка бабушке. Хотя бы на часок, лишь бы перевести дух, услышать собственный голос.
Конечно, я не лягу сейчас. Ночь попросту не отпустит, пока не побеседует по душам. Её-то это нисколько не утомляет. В своё время она слушает сотни, тысячи историй, признаний в любви, одинокие всхлипы.
Сажусь за монитор. ВК. Пустой трёп, в каких-то группках по интересам. Почему я все ещё там? Темы, разговоры, обсуждения — всё минует меня стороной. Зачем тогда? Может, видимость. Иллюзия общения, полупрозрачная вуаль, за которой вроде бы кто-то есть, а на деле — никого. Достаю сигарету и закуриваю. Редкие гости жалуются на запах в доме, но — на то они и редкие.
На кухне ставлю воду для пельменей. День сурка. Каждый вечер одно и то же. Сигарета в зубах, руке на бутылке. Образцово-показательный житель моего района.
В комнате раздается оповещение. Редкий, очень редкий звук: новое сообщение. Не буду врать, такие мгновения волнуют меня. Столько всего хочется порой прочесть, услышать от людей, давно исчезнувших в прошлом. А что там? Жизнь, улыбки.
Нет, кто-то новенький.
— Привет. Сидишь и грустишь?
Что на это можно ответить?
— Кто вы?
— Куратор досуга. Прошу людей сыграть со мной в игру, и в случае прохождения и активности — раздаю подарки.
— Мне не интересно. Спасибо.
— Даже не хочешь послушать про первое задание?
Ублюдок. Пытается развести меня, как глупую школьницу. Но, признаюсь, любопытство — мой порок. Будь рядом ящик Пандоры, я бы все-равно обрекла людей на гибель ради минутного удовлетворения этой прихоти: знать. Да и так — активист мой единственный собеседник. Поймала себя на том, что закручиваю прядь волос. Кажется, и в самом деле заинтригована.
— Давай уже.
Смотрю на значок, надпись: «Кит набирает сообщение...».
— Тэкс, задание: тебе нужно подняться на кран возле Оби, один из тех, который грузит песок. В выходные там никого, и лестницы безопасные. Иии... прислать мне фотку оттуда. Вот и всё.
— Бред какой-то. Зачем тебе это?
— Социальный эксперимент. Я студент ПЕДа.
Ведь и вправду бессмыслица. Что мне там делать?
— Там есть где посидеть?
— Да. Большая площадка, по меркам кранов. И вид какой... День выбирай сама. Не говори мне, а то решишь, что я тоже полезу туда. Хех.
Да кто ты такой? Зачем тебе это?
— Я подумаю.
— Подумай. Доброй ночи. Не грусти там сильно.
Откуда..?
— Что в конце твоего эксперимента?
— Свобода. Какой ты её видишь.
Какой же ты важный, жуть. Открываю пиво. Пока что, вот она — моя свобода. Нежеланная, безвоздушная.
Я космонавт.
***
Похожие статьи:
Рассказы → Последний человек
Рассказы → Как я получил Нобелевскую премию
Рассказы → Мусор
Рассказы → 720 часов
Рассказы → По ту сторону Спиритической Доски
