… во Франции все так же секут головы, как и во времена Робеспьера. И все так же отрубленные головы продолжают смотреть и слушать…
В. Суворов «Выбор».
Настоящий иллюзионист руки свои по восемь часов в день тренирует, до кровавых мозолей. Но того мало. Он тренирует себя улыбаться, перед публикой не тушеваться никогда. В этом секрет успеха того, кого простолюдины фокусником называют. Вот он и не тушуется, улыбается толпе, хоть и связаны сейчас его руки. Гордо подняв голову, он выходит на подиум. Палач смотрит холодно, деловито: он озабочен тем, чтоб гильотина сработала как надо, но и он внутреннее восхищен самообладанием маэстро. А вот публика – та восторгов не скрывает, публика французская во все времена храбрецов любила.
– Ишь как улыбается, будто на сцене, – один буржуа другому шепчет. Но тот не слушает – весь превратился в зрение: не пропустить бы чего. И только медик судебный, Жан Пьер, старается чувств своих не показывать: хочется ему, Жану, на этом фокуснике материал для своей научной работы пополнить.
Лезет Жан Пьер в карман своего плаща и достает блокнот потрепанный с записями заветными. Есть там уже такие строки:
«В ту самую минуту, когда голова падала, лицо человека посинело, щеки и губы приняли фиолетовый цвет. По истечении около полуминуты начались спазматические, очень сильные движения мускулов век и губ. Они продолжались не более двух минут… Веки наполовину закрыли глазные яблоки, позволяя видеть лишь белки… Именно тогда коротким и громким криком я позвал казненного по имени: «Лангииль!». Я увидел, что веки медленно приподнимаются без спазматических подергиваний (я настаиваю на этой особенности); они приподнимались правильно, отчетливо и нормально, как это происходит у разбуженных от сна или оторванных от размышлений. Затем глаза Лангиили уставились определенно в мои глаза, и зрачки реагировали… Передо мною были живые глаза, которые на меня смотрели». Через несколько секунд веки медленно и без подергиваний закрылись, однако по новому энергичному требованию казненный еще раз взглянул на доктора, и даже более осмысленно. Правда, в третий раз его уже не удалось вызвать из потустороннего мира».
Считает Жан Пьер, что знаменитый иллюзионист пополнит его наблюдения, поэтому поближе он становится к корзине, чтобы успеть голову свежеотрубленную спросить кой о чем, пока она глазищами вращает да прутья корзинные зубами гложет.
… .
Покатилась голова по желобу, в корзину упала, след кровавый оставляя. Скалит зубы, смотрит на Жана мутными глазами. Впился вглядом в эти глаза темные Жан Пьер и кричит: «Мессер!», а сзади его кто-то по плечу хлопает.
Не хочет Жан оборачиваться, не хочет драгоценных секунд терять, отмахивается не глядя, но тот, кто по плечу стучал, настырен: отодвигает плечом Жана в сторону и голову в руки берет.
Озверел Жан от такой наглости, обернулся к наглецу со всего маха, чтобы выкрикнуть слова ругательные… Но застыли на губах те слова: перед ним, среди окаменевшей от ужаса публики, тело безголовое стоит и голову свою в руках держит.
Помутнели глаза Жановы, и опустился он рядом с корзиной. А Мессер спокойно надел свою голову обратно на плечи, воротник поднял, чтоб раны страшные незаметны были и глянул в помертвелое лицо медика.
Констатировал:
– Лицо синее, губы фиолетовые. Пожалуй, не вернется уже из потустороннего мира.
Публика, дотоле молчащая, аплодисментами взорвалась:
– Вива, Рудольф Мессер!
Он скромно потупился и ушел, не кивая.
