Дед Иван Христофорович Шилов с внуком Костиком отправились по делу в дальнюю деревню Лозовое, к старухе Ембеевой. Жила старуха где-то на отшибе, на хуторе. Доехали они до деревни, - а дальше автобусы не ходили. Конечно, Иван Христофорыч был не прочь обождать какой-нибудь попутный транспорт, да внук все торопил, пойдем, да пойдем. Мальчик первый раз оказался за пределами родного села, и ему все вокруг было в диковинку. Старик ворчал, куда тебе, мал ты еще, щегол совсем, устанешь. Однако хочешь, не хочешь, а идти все-таки было надо.
- Милая, красавица, подскажи, сделай милость, до Козьей Ивы правильно идем?
- А на что вам туда? – с подозрением спросила местная баба, встреченная ими на окраине деревни.
- По делу, - ответил дед сухо.
- У доброго человека никаких дел там быть не может. Место проклятое, глухое. В те края только жулики да фармазоны шастают. Вы, часом, не из таких будете? - спросила она, с подозрением переводя взгляд с деда на внука, и строя в голове какие-то догадки.
- Нам нужно на хутор, к старухе Ембеевой.
- Ах, так ты внучка к старухе в гости повел? – взвилась вдруг баба. – Когда ж вы поганцы угомонитесь? Взяли моду к этой ведьме шастать. Мало вам, оглоедам досталось? Еще будет! Отольются кошке мышкины слезки.
Несколько смущенный дед, ухватив внука за руку, потащил его за собой, подальше от сумасшедшей бабы. А сзади неслось:
- Чтоб ты сдох ирод старый! Чтоб тебе, анафема, пусто было!
Из письма старухи, Иван Христофорыч знал, что надо будет идти через лес.
В те края, видно, редко кто заглядывал. Едва набитая колея проселочной дороги вся заросла травой, кое-где проглядывали шиповник, молодой осинник и прочий вздор.
Здешний лес имел вид какой-то неказистой глухомани, в которую приличному человеку и сунуться-то не с ноги. Все елки, да березы. Березы еще туда-сюда, а елки как на подбор - все кривоствольные, сухотные, ущербные. Во многих местах они засеяли лес столь густо, что через их поросль было не продраться. Чем дальше дорога уходила в лес, тем больше Ивану Христофорычу казалось, что смыкающиеся впереди деревья, перегородили дорогу и не пустят их дальше. Но он, старался отбросить подобные мысли.
Было по-осеннему пасмурно, к вечеру обещали дождь. К счастью, путники в дорогу экипировались по сезону, с плюсом. Иван Христофорыч надел крепкую еще бекешу с меховым воротником, теплые кальсоны и валенки с галошами, которые не снимал даже летом. Он мучился ревматизмами, и поэтому всегда одевался тепло. И внука заставлял. Костя жаловался, что ему жарко, что он вспотел, но все-таки пришлось надеть и шерстяные лыжные штаны, и куртку с капюшоном, и шарф. У деда не забалуешь.
Не прошло и часу, как заморосил дождь, мелкий и противный. Костя присмирел. Взяв деда за руку, он некоторое время шагал рядом. Однако уже через минуту, забывшись, опять мчал вперед, приплясывая. Он был крепким, живым мальчиком. Таких еще называют бутузами. Костик любил шумные игры, прятки-салочки, часто убегал с соседскими ребятами на речку. Беда была с ним деду.
Впереди дорогу перегородило упавшее дерево. Костик бросился карабкаться через ствол. Дед, было тоже занес ногу, но потом благоразумно пошел обходить препятствие стороной.
На какое-то мгновение Иван Христофорыч потерял внука из виду. А, выйдя на открытое место, он увидел, как огромный серый волк, ухватив мальчика за полу куртки, аккуратно, но настойчиво пытался утянуть его в лес. Иван Христофорыч стал столбом. К такому он не был готов.
Серый волк, делая свое дело, внимательно поглядывал на старика, как шкодный пес, который понимает, что нельзя этого делать, а – делает.
Очнувшись, наконец, Иван Христофорыч подхватил с земли палку. Не выпуская полы, волк оскалил зубы - огромные, белые, способные отхватить бок мальчику одним клацаньем. Дед замер, не зная, что делать дальше. И как в таких случаях всегда бывает, поступил крайне неразумно – бросил в волка палку. Волк, отпустив мальчика, в два прыжка настиг старика, и, толкнув его лапами в грудь, - отчего тот покатился кубарем в кусты, - поступил не менее бестолково - перепрыгнул через поваленное дерево и исчез. Только ветер вслед зашумел в верхушках деревьев.
- Да, такие дела… А ты говоришь… - обратился к кому-то Иван Христофорыч, выбираясь из кустов. Костик удивленно посмотрел на деда, а тот, не прекращая громко говорить, принялся пятиться задом наперед по дороге. Косте понравилась такая игра. Некоторое время они «отступали» вместе, пока упавшее дерево не исчезло из виду. Там уж подхватив ноги в руки, дед и внук бросились бежать, что было мочи. Да все под горку, под горку. И бежали, пока у деда сердце не выскочило из груди и ноги сами собой не подкосились.
- Что, испугался? – спросил Иван Христофорыч внука. – Я, брат, тоже. Ну-ну, не реви. Чего теперь реветь-то. Дело прошлое.
Дальше шли они с большой опаской, вздрагивая от каждого шороха в кустах, шарахаясь от каждой вспорхнувшей с ветки птицы, - но все было спокойно.
Скоро лес начал редеть. Увидев на одном из деревьев рекламный щит «Ремонт и настройка пианино» и контактный номер телефона, Иван Христофорыч окончательно успокоился, радый, что успели добраться до места засветло.
Однако хутора на месте они не застали. Перед путниками лежало остывшее пепелище. Повсюду громоздились горы покрытого копотью хлама, битого кирпича, кровельного железа. Панцирная кровать с потускневшими набалдашниками, какие-то бочки, чугунная ванна, спутниковая тарелка – все, что оказалось огню «не по зубам». И еще огромная, разукрашенная в старинном духе печь, с полуобвалившейся штукатуркой, – мечта любого этнографа.
Дождь усилился. Некоторое время старик бродил по пепелищу, будто надеясь найти что-то уцелевшее, но вокруг были лишь печные головешки. Похоже, хутор даже не пытались тушить – наоборот, изрядно постарались, чтобы все сгорело дотла.
Что ж, придется возвращаться назад несолоно хлебавши.
Солнце начало съезжать за сопку. Одежда у путешественников за день успела напитаться влагой, а теперь с нее и вовсе текло. Костик устал и просил есть, пить и спать. Иван Христофорыч сомневался, что в поселке их примут с распростертыми объятиями. Хутор спалили не просто так. Впрочем, его со старухой ничего не связывало – только бизнес.
Нужно было где-то переночевать. Но куда бедному селянину податься? Тем более в лесу. Тем более на ночь глядя. К сожалению, ни банька, ни даже какой-нибудь курятник, не уцелели от огня. Иван Христофорыч заглянул в возвышающуюся посреди пепелища печку. Чудилось, что из нее тянет теплом. Ясно, что это было лишь великое печное надувательство, но внутри хотя бы было сухо. Он выгреб, оказавшейся на положенном месте, кочергой сор - щепки, уголь, обгоревшие кости, а остатки смахнул веником, который внук наломал с ближайшего куста. Будет, конечно, тесновато, но все равно, лучше, чем на улице. Велев Костику скидывать мокрую одежду, Иван Христофорыч расстелил свою бекешу на поду - и веник пригодился, вместо подушки. Подсобив внуку залезть на шесток, он - засунув валенки в подпечье - охая, сам полез следом. Внутри точно оказалось тепло – «память» кирпича. И больше места, чем казалось. Когда Иван Христофорыч ложился – ноги его не торчали наружу.
Они повечеряли при остатках дневного света, чем бог послал. А под конец Костику достался припасенный дедом леденец.
Иван Христофорыч, покурив на «улицу», глянул на внука - тот уже спал. Его перемазанные липким сахаром щеки были серыми от золы. Дед полез устраиваться рядом.
Костик тут же подскочил в темноте:
- Деда, а волк меня не утащит?
- Не утащит, не утащит, - успокаивающе забормотал Иван Христофорыч, - Он давно спит уже у себя в норе. А ты бессонный бессовестник, сам не спишь, и деду не даешь. Видишь, я вход заслонкой закрыл, не пробраться ему.
- А у волка глаза-то как блюдца, и огонь…
Костик замолк, засыпая. Дед в темноте пытался ворочаться с боку на бок. Разные думы лезли ему в голову. Он нашел объявление Ембеевой на одном сайте. Старуха брала «на воспитание» «внучат», обещая полностью устроить их дальнейшую судьбу, и предлагал за них по сто рублей за штуку. А сто рублей для Ивана Христофорыча были весьма неплохие деньги. На них можно было хорошо подняться. Дом поправить, корову купить, слегка обжениться, чтобы «молодая» жена ему, значит, блины пекла, а он бы их ел, да все в топленое масло макал, а нет-нет, так и в сметану. Костюшка то был сиротой, рос без родителей, при деде. А дед ведь невечный, надо ему и для себя пожить. Ну, ничего, рассуждал старик, в одном месте сделка сорвалась – в другом обязательно выгорит. В нем ведь вся его надежда была на обеспеченную старость, в Костюшке. Он осторожно погладил спящего внука по стриженой макушке, и со спокойным сердцем уснул.
Но - как ему показалось - лишь на одно мгновение.
Подскочив, как будто от звука разбитого кошкой посередь ночи горшка, Иван Христофорыч едва не расшиб себе лоб о печное небо. Выбранившись шепотом, он прислушался. Как будто шорох какой снаружи. Как будто кто-то ходит вокруг, мягко ступая по черным углям.
Иван Христофорыч сидел, боясь пошевелиться. Что за гранд нуар де ля бриет. Мысли почему-то сразу приняли определенное направление. Зачем он ввязался в это дело? Да, гори оно все огнем. И деньги эти проклятые, и беззаботная жизнь на вилле у моря. Господи, обнеси и на этот раз.
Внезапно снаружи зашумело, засвистело. Послышался вой - толи плач ветра, толи рык зверя. Иван Христофорыч, кое-как растолкав спящего внука, принялся запихивать его вглубь печки.
- Ползи вперед, Костюшка, - шептал дед, прислушиваясь к нарастающей песни ветра, - Ползи, не останавливайся. Беда мне с тобой приключилась.
Ничего не соображающий внук, послушно пополз в конец горнила.
Ветер уже неистовствовал, превращаясь в беснующийся вихрь. В трубе завывало. Стены печи становились теплыми, по-настоящему теплыми, словно на остывших углях пепелища вновь вспыхнуло пламя, готовое спалить все, что еще уцелело.
Нечисть неведомая рвалась в их убежище. Печная заслонка вибрировал с противным чмокающим гулом, от которого уши вдавливались внутрь черепа. Но ручка заслонки была внутри, и поэтому пробиться врагу пока не удавалось. Иван Христофорыч понимал, что это лишь минутная задержка. Скорчившись в загнетке в три погибели, он ухватился за щиток, готовый к тому, чтобы ему оторвало руки.
Снаружи еще громче заверещало и загикало. Заслонка затряслась мелкой тряскою, которая передалась деду в самые кости, отчего они заныли, готовые рассыпаться в порошок. Иван Христофорыч понял, что проигрывает сражение. Моченьки его больше не было.
Готовый сдаться, - он решил перемогнуть себя еще на пару минут.
Но и снаружи вдруг стало стихать. Напоследок печная заслонка еще раз сильно дернулась – и все прекратилось.
Нечистая сила должна была исчезнуть с первыми петухами, но откуда им взяться на сгоревшем хуторе? Видно, петухи запели где-то на небесах. Иван Христофорыч перекрестился и осторожно выглянул наружу.
Солнце всходило, развеивая страхи ночи. Вокруг было пусто.
Усевшись на шесток, он пытался нащупать валенки ногами. Один оказался на месте, а другого - не было.
Костик не показывал из печи носа. Видимо, напуганный, он все еще прятался где-то в самой глубине.
Дед заглянул в «окошко».
- Костюшка, - позвал он ласково, и прислушался. Внутри стояла громовая тишина, от которой стало больно ушам. Не дождавшись ответа, Иван Христофорыч полез внутрь. Но сколько он не шарил впотьмах, там была лишь черная пустота. И валенок. Измохраченный в клочья, и с порванной калошей, валенок. Откуда он там взялся?
Подсвечивая себе зажигалкой, старик еще раз облазил печное нутро, заглядывая во все щели, куда даже курица бы не поместилась – внука не было [1].
Зато вокруг печки он обнаружил четко отпечатавшиеся в мокрой саже большие волчьи следы.
Еще немного побродив вокруг пепелища, поаукав, старик собрал свои пожитки в рюкзак, и пошел обратно в родное село, где его никто не ждал.
[1] Согласно славянским традициям печь, оставшаяся после пожара, может служить проходом в другой мир. Поэтому часто такие печи разрушают, оставляя только трубу, чтобы не ведающая душа, попала не в ад, а поднялась бы по трубе в рай.
Похожие статьи:
Рассказы → Лесная сказка (номинация №1 работа №1)
Рассказы → Зимняя сказка
Рассказы → Хозяйка тайги (в поддержку конкурса «Сказки леса»)
Статьи → Итоги конкурса «Сказки леса»
Рассказы → Посвящение дедушке Йетитю (в поддержку конкурса «Сказки леса»)
История хорошая. Плюс! 
