Как правило, мысли о собственной никчемности возникают под вечер. Глупо ожидать от этого времени суток чего-то иного. Достаточно взглянуть на пламенеющий солнечный диск, нехотя опускающийся за море песка, как накатывают лишние, неудобные совести воспоминания.
В это время тишина получает полную власть над дворцом. Утихают крики священных животных, доносящиеся весь день из клеток во дворе; приглушенные голоса рабов и визгливые вопли наложниц становятся едва слышны, а вскоре и вообще исчезают. Наступает время полного спокойствия и безветрия. Жара медленно уползает под землю, уступая место ночному холоду. Сон - вот кто действительно правит моими землями до утра.
Бессоница – не лучшее времяпрепровождение. Мало того, что рождается ощущение, будто невидимый крокодил грызет твою душу изнутри, так еще глупые мысли отгоняют сон, который я заслужил вне всяких сомнений. Хвала богам, я не из тех, кто может мучиться до утра, не познав радости временного небытия. Нужно только подождать: совесть тоже устает и нуждается в передышке. Нужно только ждать.
Некоторое время я лежал, не шевелясь, пытаясь ни о чем не думать и расслабить мозг, как учат наши Покровители. Но лишь только знакомые чувства расслабленности и покоя начали обволакивать меня, резкий звук из рощи за дворцом свел на нет все попытки уснуть. Мерзко выл шакал - сын Сета, бога-изгоя. Давно надо было завезти из Месопотамии свору огромных псов (мой тесть из Угарита обещал прислать самых сильных и злобных). Говорят, один запах этих собак способен держать трупоедов на расстоянии.
Шакал прогнал мой сон. Маги, ссылаясь на изыскания своих древних учителей, утверждают, что вопль остроухого - ни что иное, как жалоба невинноубиенной души, молящей о мщении. Только дети да девицы верят в подобные россказни, но, как известно, просто так никто ничего не придумывает.
Ничего не оставалось: я со вздохом приподнялся и сел на кушетку. Раб-зиндж, лежавший в углу, повернул ко мне черную бритую голову и спросил, не угодно ли чего хозяину. Немного подумав, я рассудил, что нельзя рабу спать, когда его хозяин никак не может заснуть. “Сходи за вином..., только тихо, не разбуди жен” - приказал я. Раб исчез, оставив после себя лишь кучу тряпья в пыльном углу. Я остался совсем один, и почему-то подумал, что происходит это впервые за долгое время. Отец с детства приучал меня быть в постоянном окружении прислужников - мало ли, что взбредет в голову нашему фараону. Когда вокруг уйма тел, копью или стреле, направленной в твою голову недоброжелателями, меньше шансов попасть в цель.
Итак, раб вернется не скоро - дворец велик. Я могу побыть наедине со своими неприятностями некоторое время. Пора привести мысли в порядок, ибо неорганизованное сознание доставляло мне всегда массу неудобств. Однако при ближайшем рассмотрении выяснилось, что организовывать особо нечего - все то, что вертелось в голове, не имело четкого образа. Одно только чувство гадливого воспоминания. Но именно оно вызывало ни с чем не сравнимое ощущение собственной неполноценности, которое с определенного времени буквально каждый вечер захлестывало меня.
Я, кряхтя, поднялся и, шаркая босыми ступнями по прохладному мраморному полу, подошел к окну. Уже стемнело: бог Амон до утра исчез со своей ладьей, и небо подмигивало мне мириадами глаз. Шакала не было слышно, а ведь я даже не заметил, что он замолк. Вдали горели костры. Стража неусыпно охраняла дворец - несла службу справно, что было несомненной заслугой моего воинственного деда. Я пристально вглядывался в темноту, надеясь увидеть хоть что-нибудь, способное отвлечь меня от самого себя. Все было спокойно, и единственное видимое в темноте - расплывчатые кляксы пальмовых крон - не отвлекало, а скорее убаюкивало. Мой ном спит. Жители видят сны. Интересно, какие сны видит божественный фараон: сны смертных вряд ли посмеют навестить его. Нет. Он видит золотые сны, в которых его боги-родители открывают перед ним тайны, недоступные никому из обременяющих землю. Только ко мне, недостойному владетелю восточного нома, что-то не спешит отпущенное богами сновидение. Я не мог провиниться перед ними. Где, как не в моих храмах приносят самые обильные жертвы во всем Египте? Кто, как не я, не обижает людей и жалеет их так, словно находится перед ними в неоплатном долгу?..
Раб неслышно появился рядом. Почтительно поставив передо мной на землю глиняный кувшин, отполз в свой угол и затих.
Глоток молодого вина - лучшее средство против бессоницы и верный шаг ко сну. Однако в этот раз вино лишь подбодрило меня. “Спать в эту ночь мне не придется” - подумал я и удивился (впрочем, достаточно вяло) - никогда, даже во времена переговоров о мире с Морским Народом, сон не подводил меня и всегда приходил вовремя.
Ну что ж, придется поговорить с собой. Попытка не думать о том, о чем думать не стоит, провалилась так же, как и попытка уснуть. Эта ночь будет стоить мне года жизни.
То, что не должно было происходить, относилось к началу моего правления. Доставшаяся мне власть в восточном номе была куплена несколькими смертями, впрочем, бывшими необходимыми. Трое заколотых мечами вельмож, среди которых был и брат отца, - небольшая цена по меркам времени. Достаточно вспомнить море крови, пролитого нынешним фараоном, которое затопило весь Нижний Египет. Передача власти моей особе произошла достаточно быстро и тихо. Покровители отнеслись к этому спокойно и с пониманием. Справедливый и умный сын старого номарха был им нужнее, чем его воинственный брат, в чьи планы входило ввязаться в верхнеегипетские войны. Войны никто, кроме моего дяди, не хотел.
Когда трупы из тронного зала выволокли крючьями и выбросили в Нил, я, помнится, равнодушно оглядел собравшихся. Вельможи и стоявшие в задних рядах рабы молча смотрели на меня. Все ждали первых слов нового хозяина. «Боги хотят, чтобы номом правил я. Закон и порядок восстановлены. Занимаемые вами, вельможи, должности остаются у вас. Завтра устраиваю праздник: всем жителям и гостям нома объявить о новом правителе и раздать из храмовых кладовых по кувшину с вином и по блюду с лепешками»- произнес я. Слова давались легко, а волнения не было. Все прошло именно так, как должно было. Так началось мое правление. На поверхности реки времени ровным счетом ничего не вспенилось. Покровители были довольны, а народ процветал.
Вскоре меня посетил дальний родственник из южного нома. Старый и опытный правитель заключил со мной союз против Народа Моря, с ног до головы засыпав дарами. Мы сидели вдвоем в тронном зале, обсуждали дела в Нижнем Египте и пытались выгадать, чем они обернутся для нас. Родственник советовал, пока не поздно, поддержать жрецов в их споре с божественным фараоном - это очень помогло бы нам укрепить самостоятельность наших владений. Родственник все время повторял «наше», «наши», «для нас», чем изрядно тревожил меня. Каждого человека Чистой Крови с рождения учат не доверять людям. И, особенно, союзникам. Верить можно лишь богам и Покровителям. Разговор явно затягивался.
Один из старых рабов, прислуживавших нам за столом, тащил со своим молодым помощником огромную бадью с вареным мясом. Дряхлый и подслеповатый, он давно должен был быть отправлен в храм Сета на Последнее Служение, ибо только самые исполнительные и сообразительные рабы могли быть приписаны ко дворцу. Почему этого не произошло - я так и не узнал. Зато узнал, что старый дурень довольно неуклюж. Он споткнулся и выплеснул содержимое прямо на мои ноги. «Он сделал это нарочно» - такая мысль возникла во мне в ту же секунду и в тот же миг исчезла, смытая белой яростью.
Боль ослепила меня. Клубящееся варево превратило мои голени в одну огромную алую язву. Мир на мгновение исчез, а когда я пришел в себя, то первым увиденным стал мой меч, занесенный над трясущейся старческой головой. Нисколько не задумываясь, я стремительно опустил его на хилую, морщинистую шею раба. Голова болвана отлетела от туловища, а само обезглавленное тело, немного постояв, опало на землю.
Я попытался встать, но боль от ожогов завладела мной. Она хотела, чтобы я начал плясать и выть, словно раненый пес. Да, я бы сделал это, но, даже сквозь пелену слез, мне был виден внимательный и оценивающий взгляд моего гостя. Старый хрыч следил за мной, и я не мог позволить себе стать тем, кем он хотел меня видеть – хнычущим и вопящим подростком. Поэтому я вновь сел на парадный стул и улыбнулся. Номарх с юга участливо спросил о чем-то. Боль была такова, что я не слышал его голоса. Я лишь снова улыбнулся и кивнул, надеясь, что делаю все правильно.
Но это было лишь начало…
Женщины усердно, стараясь не дотрагиваться пальцами до язв, обматывали мои голени легкой тканью, пропитанной чем-то целительным.
Мой гость, переживавший за меня чересчур громко, рассказывал историю, как его облил кипящей водой младший брат, у которого был свой взгляд на то, кому быть новым номархом Юга. Я слушал его подчеркнуто внимательно - это помогало отвлечься от боли. Я чувствовал себя так, будто кто-то содрал с моих голеней кожу и посыпал их солью.
Тело еще не убрали, хотя за рабами было послано. Отрубленная голова лежала посреди зала. Лицо старого дурня смотрело вверх и выглядело виноватым. Кровь впиталась в песок, которым женщины посыпали зал, и пока не воняла.
«О, великолепнейший бог Сет!» - взмолился я про себя. – «Пусть душа это болвана будет вечно страдать в твоих подземных залах».
Про себя я злился на рабов-зинджей, что никак не шли. Но лишь я вновь послал за ними, как двери распахнулись, и в зал вошел Покровитель. От изумления все застыли. Затем рабыни, шурша и шепчась, скрылись, словно их и не было. А мы – я и номарх Юга – встали на колени (а вы представьте, чего мне это стоило!) и поклонились Божественной Твари.
Покровитель поприветствовал нас взмахом того, что можно было бы назвать рукой. Его жучиные глаза смотрели во все стороны одновременно. «Зоркие, как у орлов, и пустые, как у крокодилов» - так говорил мой отец про очи Покровителей.
- Приветствую тебя, Божественная Тварь! - сказал я. – Рад видеть тебя в своем доме.
Покровитель слегка кивнул огромной головой. Затем он подошел к трупу раба и вопросительно указал на него.
- Прости за беспорядок, Божественная Тварь, - извинился я. – Сейчас должны прийти рабы и утащить это прочь.
Мой гость с Юга угрюмо молчал. Я его понимал – этот визит был неожиданным и не к месту. Однако от нашего желания ничего не менялось. Покровители являлись без приглашения куда хотели и когда хотели. Не было мест в нашей благословенной стране, закрытых для Божественных Тварей. Так было всегда. И такова была воля богов.
А потом произошло странное и ужасное. Покровитель низко наклонился и дотронулся до тела рукой. Мы с номархом Юга испуганно переглянулись. И было отчего изумляться: труп старого раба зашевелился. Руки и ноги его беспорядочно двигались - омерзительно и противоестественно. Затем мертвец встал, спотыкаясь, подошел к лежащей на полу голове. Стоит ли удивляться тому, что умертвие желало вернуть свой прижизненный вид? Оно подняло голову и приспособило ее чудесным образом к шее. Все это время Покровитель наблюдал за происходящим, шевеля жвалами.
Наконец, мертвый зиндж справился с головой. Теперь старик выглядел вполне живым, не считая уродливого шрама, опоясывающего его шею. Лицо мертвеца было печальным и задумчивым.
- Я забираю его, - сказал Покровитель. Как и всегда, рот его, лишь отдаленно напоминавший человеческий, оставался неподвижным.
Я покорно склонил голову. Божественная Тварь пошла к выходу. Следом за ним, спотыкаясь и шаркая старческими ногами, ушел оживленный раб. Мой раб.
Спустя два дня южный номарх уехал в Нижний Египет, и я был рад его отъезду.
Голени поболели, покрылись коростой и через несколько недель зажили. Остались на коже лишь белые пятна. Все забылось и отошло в прошлое, казалось мне, если не навсегда, то, хотя бы, до старости, когда, как известно, посещают тебя всевозможные гнусности: начиная от болезней телесных и кончая душевными расстройствами, проистекающими от подлости совести.
Однако самообман никогда не выручает смертного. Чем дальше в прошедшее проваливалось время, тем чаще внутри меня что-то происходило. Как правило, днем мне было не до этого: началась череда войн всех со всеми, не проходило и недели, чтобы не появлялись новые враги, а старые становились союзниками. Покровители не вмешивались, как это было в прошлые разы, лишь изредка появляясь при дворе фараона. Я объезжал со свитой владения, приобретенные моим оружием; советовался с вельможами; договаривался о мире и объявлял войну; присутствовал при жертвоприношениях в храмах; карал преступников и одарял милостью благочестивых - словом, окунался в пучину повседневных забот. Однако вечером я, хотел того или нет, даже в обществе жен оставался наедине с внутренним голосом, ждущим, подобно терпеливому льву в зарослях, весь день свою добычу. И приходили образы, яркие и непонятные...
Прошло четыре года, а эти образы стали до умопомрачения четкими. Вот и сейчас, когда стою я возле окна и будто бы смотрю на темные силуэты пальмовых крон на фоне звездного неба, картины прошлого пользуются моими глазами. И вижу я дрожащую старческую шею, покрытую сеткой морщин со скопившейся в них пылью, покорно склонившуюся передо мной. Ярость, овладевшая мною в тот день, обрисовалась острым мечом, который держит мою руку и требует пищи. И вижу я кровь, быстро расползающуюся красным облаком в разные стороны от раскромсанной шеи старого и никому ненужного раба. Агония не была долгой - дряхлое тело сразу смирилось со своей смертью.
А затем приходит образ Божественной Твари, молча и пристально смотрящей на меня. Умом я понимал, что знать, куда именно направлен взор Покровителя, невозможно. Но сердце мое подсказывало иное. Плыли перед внутренними взорами удивительные и страшные картины. Божественная Тварь вновь подходит к трупу старика. И вновь оживляет его – уже в моей беспокойной памяти.
Обычно мучения мои продолжались не более часа, после чего я спокойно засыпал. Однако и часа хватало на то, чтобы я проклял тот день, когда пролил кровь старика, и себя, глупого юнца, не способного справиться со своей яростью. Мне не было жалко раба - он провинился и был справедливо наказан, но чувствовал я, что поступок мой каким-то необъяснимым образом повлиял на будущее. Покровитель это знал. Я пытался спокойно разобраться в причинах столь прискорбного поведения совести, но спрашивая себя, в ответ слышал только эхо, гулко разносящееся по обветшалым коридорам моего сознания. О, с какой радостью встретил бы я того Покровителя и вопросил его о том дне!
Я отхлебнул из кувшина и поставил его на пол. Молодое вино успокаивает нервы - так утверждает дворцовый лекарь. Надеюсь, это так, ибо единственное, что нужно сейчас - это успокоиться и попытаться заснуть. Только сон подарит мне свободу от глупости, таящейся в размышлениях о себе. Но сначала допью вино. И, пожалуй, прикажу зинджу принести еще пару кувшинов.
Я отвернулся от окна и подошел к уже заснувшему рабу.
- Раб!
Тот мигом пробудился, вскочил и преданно уставился на меня. И вот тут-то случилось неожиданное, не поддающееся никакому объяснению.
Никогда я не делал подобного тому, что произошло в этот миг. Верно, пропустил я что-то, не заметил, как перестал быть собой.
Я внимательно посмотрел на зинджа и спросил:
- Как тебя звали, когда ты еще не принадлежал моей семье и жил на своем острове Аз-Зиндж?
Раб изумленно и испуганно посмотрел на меня.
Затем ответил:
- Меня звали Зургу, хозяин.
Я стоял перед ним, пытаясь понять, зачем мне это знать. У рабов нет имен. Ведь сказано: «Раб с именем - раб наполовину». «А, впрочем, какая разница? Призывать раба так будет удобнее» - подумал я.
Я помолчал, глядя на него, и, наконец, промолвил:
- Ты - хороший раб, Зургу. Принеси еще вина. И побыстрее!
И когда раб вернулся, то увидел меня спокойно спящим. Так спят только люди, не видящие сны. Зиндж Зургу поставил кувшин на пол и поплелся в свой угол. А глубоко в моем сознании Божественная Тварь одобрительно покачала головой.
Похожие статьи:
Рассказы → Другой человек
Рассказы → Дархан
Рассказы → Часы мастера Якоба
Рассказы → Стражи Марса
Рассказы → Космическая интроверсия
