Переводчик

Мятый клочок бумаги пах смертью. Раньше листок был безупречно гладким и белым, но побывав в руках Харти, состарился и покрылся морщинами. Харти мял его уже полчаса, чувствуя как, как в горле набухает ком. Страх, как всегда, застиг врасплох.  

Бюро было кратким и вежливым.

«Вы не прошли тест. Попробуйте сдать экзамен еще раз».

Еще раз – это через год, который, возможно, для него, Харти никогда не наступит. Из-за каждого слова выглядывала хитрая рожица Смерти. Она строила гримасы и тыкала в Харти сухим пальцем. Уколы были болезненными и рождали в голове неприятные образы.

Вот, он возвращается домой. Старый барак в трущобах колонии Селендак вряд ли можно было назвать домом, но хозяйка считала его «квартирником с удобствами». Марианна Мегрэ была терпеливой женщиной, но дала понять, что ее терпение закончится сегодня вечером. Долг за четыре месяца давил на Харти, словно крышка гроба.

Пару ночей можно было провести в зале ожидания морского вокзала, но там его быстро найдут люди Ногри, а к встрече с ними он готов не был. К тому же на колонию надвигалась зима. Если не купить сапог, можно отморозить еще пару пальцев. Холода обещали исключительные. «Мептозин» — услужливо подсказала память. У него заканчивался последний тюбик. Головные боли становились сильнее, с трудом подчиняясь даже наркотику. А еще деньги нужны были Волчонку, который делился с ним консервами. Одним словом, провал экзамена был приговором.

— А здесь не опечатка? – вопрос был риторическим, но Харти решил рискнуть – терять было нечего.

— Вы Харти Пангорман? – сердито сверкнула очками служащая.

Пангоро. Когда-то его звали Харти Пангоро, что на первом боргосском диалекте означало «Обитающий в Тени», но кому до этого сейчас было дело?

— Да, — кивнул он и оперся о стол с бумагами, потому что в голове внезапно зашумело. Захотелось достать «Мептозин» и привычным жестом смазать виски.

— Держите, — решительно протянула бумагу девица. – Ошибки нет. Вы не набрали баллов. Приходите в следующем году.

Следующий год был роскошью. У него не было даже следующего дня.

Секретарь погрузилась в тайны бумажной жизни, и больше не обращала на него внимания. Открывались и закрывались толстые картонные папки, шумно перекладывались с места на место пачки бумаг, хрустела клавиатура. Запотевшая синяя бутылка, недавно извлеченная из холодильника, ярко выделялась среди бумажного царства. Харти облизнул потрескавшиеся губы. Вряд ли в офисе можно было найти документ, более ценный, чем напиток на столе секретаря. Харти не мог его себе позволить  и в лучшие годы, а сейчас, наверное, не смог расплатиться бы даже за право понюхать пробку.   

Живень – минерал, который боргосы добывали в вулканах Селендака, был сердцем колонии. Он заставлял течь по ее венам деньги, ресурсы и возможности. О Земле, далекой Империи Селендака, куда раз в месяц отправляли транспортер с живнем, ходило много слухов. Старики рассказывали, что люди там живут в гигантских ульях, умеют летать и читать мысли друг друга. Им подвластны пространство и время, законы вселенной и мироздания. Они – бессмертные боги, живущие среди грешных. Рассказывали и другое. На Земле нет ни солнца, ни воздуха. Вся ее поверхность покрыта коркой льда, а люди живут у ядра, в подземных лабиринтах, где еще осталось тепло. Они давно утратили человеческое обличье и превратились в червей, пожирающих друг друга. Правда была где-то посередине, но одно Харти знал точно: люди с Земли очень любили живень.

Если когда-то Селендак и был самой крупной колонией Земли с собственными университетами, космическими верфями и заводами, то с открытием живня планета превратилась в сырьевой придаток, не избежав участи соседок – золотоносных Кавкании и Леа Сорок Четыре.

Живень вывозили гигантскими партиями, которые могли быть еще больше, если бы не боргосы. Слабые, жалкие, ничтожные аборигены Селендака, напоминающие вареные куски мяса, жили в лавовых стоках у подножья вулканов, кочуя с места на место в поисках тепла, которого со временем становилось все меньше. Селендак остывал, вулканы тухли, боргосы вымирали. Акции по защите аборигенов заканчивались гуманитарной помощью и открытием новых резерваций. Они напоминали лекарство, которое давали человеку, потерявшему ногу. Чтобы остановить гангрену, нужно было резать, но прекратить добычу живня, которая уничтожала вулканы, боги с Земли не могли.  

Все попытки колонистов наладить добычу драгоценного минерала с помощью робототехники были обречены на провал. Вулканы Селендака плавили все, что попадало в их жерла. Все, кроме рыхлых тел боргосов, которые сгорали и обрастали новой плотью быстрее, чем адский жар успевал их уничтожить. Боргосов пытались изучать, но за пределами Селендака они не выживали.

Была еще одна трудность, с которой были вынуждены мириться колонисты. Боргосы были исключительно глупы и не могли запомнить ни одного человеческого слова. Поэтому людям пришлось учить боргосский язык самим. Со временем Бюро переводов Селендака превратилось из второсортной компании в крупную организацию, входящую в Управление колонии, а должность переводчика стала одной из самых престижных и высокооплачиваемых работ. Переводчики имели право на бесплатное жилье, пользовались льготами при покупке продуктов питания и могли ездить в собственном транспорте – роскошь, недоступная рядовому жителю Селендака.

На выходе из Бюро Харти столкнулся с Пергамоном. Испортить этот день еще сильнее могло только одно – встреча с бывшим другом, переводчиком первого класса, который и рассказал ему о вакантном месте в Бюро. Пергамон не изменился: гладко выбритые щеки, высокий белоснежный воротничок, модный аромат снежной розы, лакированные сапоги. Каждая деталь в его облике кричала о высоком положении, которое занимал Пергамон в колониальном обществе. Его жена Вивара недавно защитила диссертацию по истории Бюро переводчиков Селендака и получила место в дипломатической миссии. Харти завидовал им обоим черной завистью и постарался избежать встречи, но незаметно перейти на другую лестницу не получилось.

— Дружище, ты? – отрывисто хохотнул Пергамон. – Выглядишь так, словно помирать собрался. Откуда такой цвет кожи? При нашей работе нужно выглядеть безупречно, а ты, прости меня, похож на помет боргоса.

«Ты, конечно, прав, Перги, — подумал Харти. – Видишь самую суть, только не всегда ее понимаешь. А суть в том, что семидесятилетний старик, который последний месяц питался  только консервированным хлебом, не может выглядеть иначе, чем помет боргоса».

— Работы было много, — соврал он. – Пару недель отдыха, и я зацвету, как роза.

— Я за тебя рад, Харти, честное слово, рад, — в голосе Пергамона прозвучали неподдельные нотки радости, в которые Харти, пожалуй, поверил, если бы не знал Перги столько лет.

— Молодец, что бросил заниматься этой ерундой с диалектами и взялся за серьезный язык. Когда Бюро сделает тебя начальником отдела, вспомни о старом друге. С тебя бутылка.

Пергамон был уверен, что Харти взяли. Иначе и быть не могло, ведь он лично рекомендовал его. Ему еще предстоит узнать о том, что его репутации нанесен подлый удар.

Харти махнул бодро удаляющемуся Пергамону и вышел из здания. Мелкий осенний дождь неприветливо окатил его холодными брызгами. Фонарь раскачивался из стороны в сторону, избегая смотреть ему в глаза. Час назад он пообещал ему, что все будет хорошо. «Лжец», — обозвал его Харти и решительно направился к самому яркому источнику света на улице.

Кондитерская блистала огнями, словно преисподняя. По сути, она ей и была. Любовь к сладкому жила в Харти всю жизнь и сильно страдала от долгих периодов безденежья. В последнее время они были хроническими, и он обходил магазины со сладостями стороной, но сегодня был особенный повод. Возможно, последний.

— Чего тебе, старик? – буркнул человек за прилавком. От него пахло раем – ванилью, взбитыми сливками и клубникой.

— Пирожное, — проскрипел Харти, едва не закашлявшись от залетевшего в рот аромата выпечки. Возникла мысль умереть прямо здесь – назло продавцу, который не сводил с него подозрительных глаз, и на радость себе. Расстаться с миром среди полок с тортами и шербетами было заманчиво.

— Сколько у тебя? – выдавил продавец, решив, что в такую погоду шанса дождаться других покупателей все равно нет.

Но кондитер ошибся. Едва Харти извлек из кармана желтый кружок металла, последний, когда дверь скрипнула снова. Продавец напрягся, готовясь встречать поздних покупателей ласково-притворной улыбкой, но ее быстро сменило брезгливое выражение. Оно было искренним и неподдельным. Пожалуй, даже Харти встречали приветливее. Вместе с осенним дождем и ветром в кондитерскую занесло самых неподходящих клиентов этого места. От боргосов привычно пахло горелой плотью и сажей. Кутаясь в широкие плащи, они робко топтались на пороге, окидывая мрачными взглядами царство ванили и сахара.

Харти вздохнул и отвернулся. Он знал, что произойдет дальше. Боргосы не просто любили сахар – они ему поклонялись.  Узнав о слабости аборигенов к сладкому, колонисты ей воспользовались. За свой труд боргосы получали «сахарное» вознаграждение в виде мешков сахара-сырца, который специально для них привозили с Восьмой Колонии Берта. Денег у них, как правило, не водилось, и продавцу сладостей это было известно.

Он уже потянулся к кнопке вызова силовиков, когда один из боргосов нерешительно запустил руку в карман и выудил пару золотых дисков. На черной закоптелой ладошке боргоса монеты выделялись особенно четко. Золото было краденое. Это было так же ясно, как и то, что в душе кондитера шла ожесточенная борьба с самим собой: прогнать нарушителей колониальных устоев (боргосов в магазинах обычно не обслуживали), или за пару минут сделать дневную выручку.

Победила жадность. Продавец решительно втянул воздух и быстро кивнул на прилавок. Мол, выбирайте и скорее выметайтесь.

Боргосы не заставили себя ждать и дружно ткнули пальцем в белое облако из взбитых сливок в шоколадной корзинке. Харти был уверен, что они выбрали его из-за размеров. Вкус не имел значения. Кондитер брезгливо сгреб монеты с ладони боргоса, предварительно обернув руку полотенцем, чтобы не испачкаться. На эти деньги можно было купить всю витрину, но боргосам об этом не сказали.

Бросив прощальный взгляд на пирожное, продавец повернулся к Харти, но аборигены уходить не спешили.

Переминаясь с ноги на ногу и роняя на пол хлопья сажи, они сопели, словно отопительные котлы, вставляя между вздохами короткие возгласы. Харти было понятно, что они просили коробку, чтобы защитить лакомство от дождя, но для кондитера их слова были звуками, лишенными смысла. Харти в первый раз видел, чтобы боргосы покупали сладости в центре города. Впрочем, особые поводы были у всех. Ему, например, вместо того, чтобы тратить последние деньги на лакомство, разумнее было купить койку в дешевой ночлежке. Страсть оказалась сильнее. Вот и боргосы. На ворованное золото можно было надолго запастись сахаром. Но они выбрали лакомство. И то не для себя, потому что иначе, как обычно, съели бы его у прилавка.

Проникнувшись внезапным сочувствием к боргосам и видя, что продавец начинает терять терпениея, Харти решил вмешаться.

Кондитер недоверчиво уставился на него, но, когда Харти повторил, что аборигенам нужна всего лишь коробка, сразу успокоился. Наверное, он боялся, что они требовали сдачу.

Выходя из кондитерской, боргос, несущий пирожное, обернулся и показал Харти три пальца – знак благодарности.

— Не за что, — буркнул Харти и едва не прикусил язык от досады. Проклятый диалект, который лишил его места в Бюро переводчиков, прочно засел в голове и не хотел забываться.  

Мало кто из колонистов помнил о войне с боргосами. Первая и последняя попытка местного населения заявить о правах закончилась прибытием военного флота землян. С тех пор минуло полвека – для кого-то целая жизнь. Дети колонистов изучали войну с боргосами в школе, но успешно забывали ее, выходя во взрослую жизнь. И совсем никто не помнил десятилетнего мальчика, попавшего в плен к боргосам в начале войны. Харти вернулся к людям много лет спустя, когда была разгромлена последняя деревня повстанцев. Тогда он и познакомился с Пергамоном, военным переводчиком, который участвовал в освободительной миссии. Проникнувшись симпатией к полуборгосу- получеловеку, в которого превратился Харти, Пергамон взял его под опеку, помогая с деньгами и ругая за диалект, который после истребления мятежных боргосов считался вымершим.

 – Пойми, не говорят так боргосы, — уверял его Пергамон, кривясь на шипящее произношение Харти. – Учи нормальный язык, тогда и экзамены сдашь, и теплое местечко до старости получишь.

«Правильный» боргосский Харти учил долго, но то ли ранение в голову лишило его способности запоминать сложные грамматические структуры «официального» языка, то ли он слишком долго прожил среди боргосов, так или иначе, говорил и думал Харти по-прежнему  — на диалекте.  Во время освободительной операции, которой земляне обозвали массовое уничтожение боргосов много лет назад, он лишился правой руки, поэтому найти постоянную работу у него не получилось. В колонии Селендак инвалиды не приживались. Выручали торговцы нелегальным живнем, которым было все равно, каким языком пользовался Харти – главное, чтобы боргосы понимали. Боргосы понимали Харти отлично, но в последнее время специалисты из Бюро вытесняли мелких переводчиков и с черного рынка тоже.

Купив заветное пирожное, Харти вышел из кондитерской с пустыми карманами и чувством счастья в душе. Он не помнил, когда именно полюбил сладости – когда жил у боргосов или еще до войны, в детстве. Изысканные ароматы сладких чудес хранили непознанную тайну, которой он поклонялся. Горький нектар шоколада, нежно-трепетный вкус взбитых сливок, заманчивая мягкость свежего бисквита… Ему стоило только подумать о земных радостях, как рот наполнялся слюной, а тело – приятной истомой.

Ветер усиливался, дождь тоже. На колонию опускалась ночь. Понимая, что выбора нет, Харти свернул к вокзалу, прислушиваясь, как хлюпает влага в левом ботинке. Он давно подозревал, что башмак прохудился. Впрочем, в его комнате где-то валялась пара военных носков, подарок Пергамона. Если носить ботинки вместе с ними, можно было обмануть осень. Оставалось придумать, как обмануть госпожу Мегрэ, чтобы она впустила его в неоплаченную квартиру.

Решив подумать об этом утром и надеясь, что банда Ногри обитает в другой части города, Харти потянул массивную ручку вокзальной двери.

Створка послушно поддалась, пропуская его в обширный зал ожидания. Харти переступил порог и понял, что сегодня был не его день. Лежащие на полу люди с перепуганными лицами, связанный патруль силовиков, едкий запах возбужденных боргосов с лазерами в перепачканных сажей лапах...

Первый заряд бластера сбрил прядь волос на макушке. Она всегда упрямо завивалась вверх, как бы сильно он ее не зачесывал. Второй заряд должен был взорвать ему голову, но мазнул в сторону, оставив черную полосу на табло с расписанием рейсов. Один из заложников вскрикнул, какая-то женщина запричитала, Харти же не успел даже подумать о том, что настал его последний миг.

Но смерть не пришла и на этот раз. Вместо нее к нему направился боргос, который отбил бластер товарища, тем самым спася Харти жизнь. Это был боргос из кондитерской. Из кармана перепачканного сажей фартука небрежно торчала смятая коробка из-под пирожного. Боргос, целившийся в Харти, ворчал о том, что им не нужен еще один заложник, но его оттеснили в сторону. Боргосы были очень заняты – настраивали «говорильню». Другого слова, обозначавшего современные устройства связи в языке боргосов, не было. Несмотря на то что колонисты не поощряли техническое образование аборигенов, боргос, который сейчас ковырялся в шестиструнном громковещателе, выглядел уверенным и довольным. На его мордочке еще виднелись следы крема.

Перехватив взгляд Харти, боргос, спасший ему жизнь, ухмыльнулся:

— У парня день рождения. Хороший подарок в хороший день. Пойдем, переводить будешь.

Харти  тяжело вздохнул и, стараясь не наступить на чью-нибудь руку или ногу, поплелся за боргосом. Он не знал, что было лучше – встретиться с людьми Ногри или попасть в заварушку с боргосами.

 Морской вокзал был самым крупным транспортным узлом Селендака, откуда круглосуточно отправлялись красивые сверкающие лайнеры ко всем островам колонии. Боргосы хорошо все просчитали: ни в одном месте Селендака не скапливалось одновременно столько народу. На балконе Харти заметил склоненные спины в зеленых камзолах. Банкиры, презрительно подумал он. Их присутствие сильно меняло дело. Значит, к требованиям боргосов, как минимум, прислушаются, и, как максимум, выполнят.

Впрочем, самому Харти было наплевать как на заложников, так и на боргосов. Он давно перестал играть в такие игры. Жаль, что поспать этой ночью не получится. Боргосов было много и настроены они были серьезно. Однако его равнодушие исчезло, когда из «говорильни» раздался голос Пергамона.

— Друзья, зачем нам воевать? — бодро вещал он на чистом официальном боргосском. — Ведь у вас есть профсоюз, там работают хорошие специалисты, попробуйте обратиться к ним. Я уверен, все разногласия сразу исчезнут. Так было год назад, когда пятая резервация попросила заменить им заработную плату с продуктов на деньги, так может быть и сейчас. Мы не хотим, чтобы у вас были неприятности! Вы даже не представляете, что произойдет, когда проснется Земля. Да у них флот в часе полета от Селендака! Вы ведь не хотите, чтобы ваши резервации разлетелись на куски?

— Заткнись, — оборвал его боргос-радист и кивнул Харти, подзывая его к динамику микрофона. – Скажи ему, что мы будем разговаривать только с Клиником.

Харти едва не хрюкнул от смеха в динамик. Боргосы, видимо, объелись сахара и потеряли разум. Клиник, верховный правитель Селендака, должен был сейчас видеть десятый сон. У него не было ни одной причины разговаривать с бунтовщиками, ведь их дела, в том числе, и забастовки, решал силовой департамент. Впрочем, таких штучек боргосы давно не выкидывали, а взятые в заложники банкиры должны были стать весомым поводом изменить традиции.

— Привет, Пергамон, — прохрипел Харти и поспешно добавил, — Я тут… заложник. У них все, похоже, серьезно. Хотят говорить только с Клиником.

Пергамону понадобилась секунда, чтобы сориентироваться.

– Привет, Харти, жаль, конечно, но ты потерпи, мы тебя вытащим.

Харти показалось, что они вернулись в прошлое. Так Пергамон говорил ему, когда он валялся под обрушенными балками, которые когда-то были его домом. Тогда Харти просил, чтобы его оставили умирать вместе с телами боргосов — его братьев и сестер, спаленных войсками освободительной миссии. Его не послушали. Пергамон просто не понял того, что шипел ему не то человек, не то боргос, зажимая пальцами рану чуть ниже плеча. Никто не спрашивал Харти, как он потерял руку. Освободителям казалось очевидным, что он стал жертвой агрессии боргосов. Харти же казалась очевидной их глупость. Он был среди тех повстанцев, которые встретили танки освободителей, чтобы дать возможность женщинам и детям спрятаться в пещерах под вулканами. Позже он запрещал себе думать об этом. И жалеть тоже.

Харти стоило догадаться, что дети когда-то вырастут. Маленькие повстанцы, глядящие из-под юбок матерей на то, как убивают их отцов, вернулись. Вот только их месть лично для Харти ничего не меняла. Он чувствовал себя мертвецом, опоздавшим на поезд смерти. Поэтому, когда один из боргосов нетерпеливо ткнул его бластером, Харти равнодушно прошелестел в динамик:

— Спасибо, Перги, но эти ребята будут говорить только с Первым. Тут, кстати, банкиры. Шесть человек. И еще где-то двадцать женщин. Дети тоже есть.

— Мы знаем, Харти, — процедил Пергамон. Из участливого его голос превратился в холодно-вежливый.

— Прошу тебя не вмешивайся. Скажи им, что ты их не понимаешь.

На этот раз сдержать смех было труднее. Интересно, как Бюро отреагировало бы на диалект повстанцев, которому они так долго отказывали в существовании. Впрочем, сами боргосы тоже были уверены, что их никто не понимает, потому что они смело обсуждали план восстания, не боясь, что Харти поймет их. Для переводчика из Бюро их слова, возможно, и звучали бы тарабарщиной, но для Харти они были музыкой. И она наполняла его сердце ностальгией. Правда, мелодия была грустной, так как то, что задумали боргосы, было слишком смело даже для тех, кто каждый день опускался в жерло вулкана, чтобы добыть частичку живня.

— Пусть приведут Клиника, или мы начнем убивать заложников, — прорычал боргос из кондитерской. И чтобы продемонстрировать серьезность намерений, пустил в потолок заряд из бластера. Поднявшиеся крики были хорошо слышны в динамике. Пергамон исчез, оставив вместо себя треск радиопомех, которые для боргосов мало отличались от человеческой речи. Наверное, кто-то из заложников действительно был ценным, потому что скоро из динамиков послышался хорошо знакомый голос. Но если в «живых газетах» правитель Селендака звучал ласково-строго – как отец родины, то сейчас он был сонным и недовольным, как человек, который не понимал, зачем его разбудили, вытащили из кровати и посадили перед монитором. Харти даже стало его жаль. Совсем чуть-чуть.

Увидев, что их требование выполнено, боргосы оживились и стали диктовать условия. Слушая «Ничто не изменилось», — горько подумал Харти. Боргосы снова подняли восстание с деревянными мечами в руках. И хотя на этот раз его бывшие соплеменники смазали клинки ядом, они не замечали, что отрава действует и на них.

— Ну, где там переводчик? Заснул что ли? – недовольный голос Клиника из динамика пробудил Харти от воспоминаний, а легкий тычок бластером в спину заставил действовать.

— Боргосы хотят сахара, — произнес Харти, тщательно выговаривая слова. – Тонну, лучше две. Машины должны подъехать к городским воротам. Как только их перегрузят, людей отпустят.

Клиник замолчал, замерли и боргосы. На миг Харти почувствовал страх. Тот самый, липкий и удушливый, который в последнее время стал слишком частым гостем в его жизни. Но вот в динамиках послышался облегченный выдох Клиника, а боргосы уверенно закивали головами: «Мол, да, именно это нам и нужно». Обмана не заметили ни те, ни другие.

Харти многое не нравилось в его жизни, но больше всего он не любил делать выбор. Как назло, выбирать приходилось часто.

И хотя сердце требовало крови, а в голове гремели гимны мести за потерянную руку и сломанную жизнь, оказавшись между боргосами и людьми, Харти предпочел остаться на перепутье.

Истинное требование боргосов было простым – две тонны редкого минерала лунита. Харти не переврал ничего кроме названия, которое, по чистой случайности, звучало в переводе на язык колонистов почти как «сахар». Другим удачным совпадением был внешний вид лунита. Сырец редкого минерала отдаленно напоминал рассыпчатый, слегка подмокший сахар. Боргосы, известные любовью к сладостям и требующие сахар, не могли вызвать подозрений у колонистов. Власти Селендака постараются скорее выполнить условие, а потом не спеша займутся отловом повстанцев. Что касается боргосов, ожидающих грузовики с лунитом у ворот города, то в спешке они вряд ли заменят подмену и заберут сахар.

 Другое дело – боргосы, требующие лунит. Во-первых, такого количества минерала вряд ли бы насобирали даже за неделю. Пришлось бы делать запрос на Землю, а значит, официально подписываться под истреблением боргосов, чего колонисты совсем не хотели. Во-вторых, всем стало бы интересно, что боргосы собираются делать с таким количеством недешевого минерала. Не продавать же его на рынке? Вряд ли бы кто-то из колонистов связал лунит с живнем, который добывали боргосы в вулканах. Харти и сам бы никогда не догадался, если бы не болтливость аборигенов. Задумка молодых повстанцев, которую они так беспечно обсуждали в присутствии Харти, была похожа на запах ванильного мороженого. Она бередила сознание обещанием радости, но не могла насытить.

В пещерах, где росли повстанцев, лунита было немного, но его хватило, чтобы получить оружие, с помощью которого боргосы хотели изменить мир. Случайно смешав лунит с живнем, они получили неожиданный результат. Внешне оставаясь таким же, напиток приводил к обратным последствиям – вместо резкого омоложения вызывал мгновенную смерть от старости. Добавив лунит во все партии живня, которые отправляли на Землю, боргосы собирались отомстить за убитых предков и построить новое будущее.

Возможно, у них бы что-то и получилось, однако старый Харти даже на свежем снегу видел пятна сажи. Если боргосам и удалось бы уничтожить землян, то колонисты, напуганные смертью земных богов, уничтожили бы боргосов, расплавив их в огне лазерных пушек, установленных на орбитальных станциях.

Харти не хотел менять мир. Но он верил в богов, которые не верили в него.

Похожие статьи:

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Пограничник

Рассказы → Проблема вселенского масштаба

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Доктор Пауз