(незлобивая пастораль)
Проснувшись, я обнаружил, что Николаева уже нет в лодке. Кое-как выпутавшись из-под брезента, я огляделся по сторонам. Чуть дальше на пляже лежала мертвая корова. Видимо, ночью ее приливом выбросило на берег.
Стараясь избегать смотреть в ту сторону, я подсел к костру, который успел развести алеут, и уставился на огонь. Николаев привел меня в чувство, сунув в руки кружку с горячим чаем. Сам он был занят тем, что отрезал от разложенного перед ним на большом плоском камне куска сырого мяса узкие полоски, и с наслаждением отправлял их в рот, предварительно посыпав смесью соли и черного молотого перца.
Брюхо коровы было вспорото, и огромная куча кишок вывалилась наружу. Пока я спал, алеут успел вырезать у нее печень, которая всегда считалась на Севере самым ценным деликатесом, способным излечить от многих болезней и придать человеку утраченные силы.
В своих странствиях мне не раз приходилось пробовать подобные экзотические блюда, и даже в охотку, но сейчас я не без труда заставил себя съесть предложенное Николаевым угощение.
- Ешь-ешь, от коровы вреда не будет, - подмигнул алеут. - Добрая она. Силы дает такие и здоровье такое, что тебе и не снилось. Сверх всяких отпущенных возможностей. Здоровым будешь - девки любить будут. Первым парнем будешь.
Я согласно кивнул, но от добавки все-таки предпочел отказаться, ограничившись куском черствого белого хлеба.
Наконец наевшись, Николаев, сыто рыгнул. Прикуривая папиросу от головни из костра, он сказал:
- Пора собираться. Старуха нас, наверное, уже потеряла.
Пора так пора. Вот только сделаю пару сотен снимков. Не каждый день удается сфотографировать стеллерову корову, хотя бы и мертвую.
Распугав горластых чаек, я осторожно приблизился к черной туше. На загривке у коровы виднелась большая рваная рана. Ниже, на спине - несколько дырок от пуль, выпущенных Николаевым во время преследования.
Корова уже была ранена, когда мы наткнулись на нее в море.
Отправляясь на острова, я кое-что прочел о природе этого края, его истории, и, конечно же, о легендарных капустницах. Мы встретили ее в неподходящее время, в неподходящем месте. Практически непрерывно занятые поеданием водорослей, коровы не должны были слишком далеко удаляться от мелководья, где находится их «кормовая база». Видимо эта корова была еще молода и любопытна. В море она могла подвергнуться нападению какого-то крупного хищника, или, что более вероятно, попала под гребной винт.
Остальные охотники, «отстрелявшись», уже уплыли в поселок, на главный остров, - им до вечера еще предстояло разделать туши добытых саблезубых пиннипедов и засолить мясо, а мы немного задержались. Я упросил Николаева, моего чичероне, проехаться вдоль берега, - уж больно хотелось осмотреть остров, хотя бы с лодки. Другой оказии попасть на Изумрудный, до отъезда на материк, мне могло больше и не представиться.
При виде коровы, охотничий азарт вскипел у алеута в крови с такой силой, что аж лодка закачалась из стороны в сторону. Мы оказались в безвыходной ситуации - упустить такой трофей было равносильно преступлению. Николаев не мог себе этого позволить. Убив в одиночку такого гиганта – я, естественно, был не в счет, - он мгновенно становился местной легендой. Конечно, в центральных СМИ его окрестили бы вторым Варфоломеем Шпаковым, но зато по всему Северу о нем стали бы рассказывать сказки и писать стихи, как о самом великом охотнике на земле.
Раньше я подобными ковбойскими штучками не занимался, но Николаев меня успокоил, пообещав, что все будет чики-пуки. Моей задачей было - делать, что скажут и не путаться под ногами.
Возникли технические сложности. Шкура животного выглядела невероятно прочной, пробить ее имеющимся у нас ручным гарпуном вряд ли было возможно. Но у коровы имелось уязвимое место – рана на шее.
Бросок Николаева оказался точен, острие вошло прямо в открытое мясо. Корова, издав протяжный стонущий звук, принялось биться, пытаясь избавиться от засевшей в спине занозы.
Загарпунить то мы ее загарпунили, а вот справиться с такой громадиной нам оказалось не по зубам. Важно было не только убить животное, но и отбуксировать его к берегу. К счастью, как и рассчитывал алеут, раненое животное не стала тратить остатки сил на драку с «железным зверем», а бросилось удирать, потянув нас за собой, как бобик тянет пустые санки. Корова рвалась в сторону бухты, туда, где туман окутывал торчащие из воды камни.
Уже на входе в бухту, лодка вдруг неожиданно дернулась и, сквозь ветровое стекло, мы увидели, как сорвавшаяся с «крючка» корова исчезает в вечернем сумраке. Гарпун, не предназначенный для столь крупной добычи, вырвало вместе с клоком мяса.
Николаев наудачу выстрелил ей несколько раз вслед из карабина.
Нечего было и думать о том, чтобы искать корову сейчас. Мы решили заночевать в бухте.
И вот, судьба снова свела нас вместе. Сдохшую корову выбросило именно в той части пляжа, где мы «заякорились» на ночь. Я ничего не имею против коров, и в другое время ни за что не стал бы участвовать в убийстве этой «безобразины», но вчера, после не менее драматической сцены с забоем саблезубых пиннипедов, признаюсь, - поддался не свойственному мне охотничьему азарту. Николаев же, похоже, ни о чем таком не задумывался.
Неожиданно выскочивший из-за туши коровы молодой писец, с перемазанной кровью мордочкой, испугал меня. Не по-хорошему облаяв незваного гостя, он, пятясь, удалился на издевательскую дистанцию в пару метров, и уселся на хвост, зевая в предвкушении, когда я, наконец, уберусь. Засняв его, для полноты картины, я принялся выискивать удобный ракурс для съемки главной своей модели. Тут нельзя было ошибиться. Мертвая, раздавленная своим весом, корова выглядела совсем не фотогенично. Ее вспоротое брюхо так и лезло в объектив. Наконец, плюнув, я принялся щелкать, как придется, стараясь больше о том, чтобы эксперты потом смогли верно оценить масштаб. В корове было около восьми метров, а весила она, наверное, как севший на мель круизный лайнер.
Возвратившись к костру, я с отвращением спросил у Николаева:
- Зачем же ты ее распотрошил как бог черепаху? Меня за такие фотографии распнут все средства массовой информации.
- Не нравятся мертвая, снимай живых, - отозвался Николаев, доставая из пачки очередную папиросу. - Только поторопись. После полудня край надо отплывать.
Я, вытянув шею, словно гусь, привстал на цыпочки. Разумом невозможно было охватить открывшуюся мне действительность. По всей акватории бухты виднелись характерные черные пятна - никакого сомнения, что торчащие из воды головы и спины принадлежали братьям и сестрам лежавшей на берегу коровы. Моя невнимательность простительна, на пляжах здесь бывает довольно оживленно – лежбища тюленей, котиков, саблезубых пиннипедов, не говоря уже о многочисленных птичьих базарах. Я и помыслить не мог, что корова может быть не одна, и что она приведет нас к своим собратьям.
Спотыкаясь от волнения, я побежал к воде. Точно – они, коровушки мои разлюбезные, муренушки мои безрогие. Где же им быть еще, как не здесь. Мелководная, защищенная от штормов бухта была для них самым удобным местом. Морской капусты и других водорослей здесь произрастало в изобилии. Из-за этого в бухте стоял сильный йодистый запах. По всей прибрежной полосе были видны следы присутствия крупных травоядных - обглоданные стебли и корни, коровий помет.
- Их тут целое стадо, - Николаев был доволен произведенным на меня впечатлением. – Настоящий рай для охотника.
Мне его слова показались дурной шуткой. Когда я попытался возразить, что морские коровы – вымерший вид, и эта находка, возможно, поможет возродить их популяцию, Николаев не стал тыкать мне в лицо тем, что я уже успел поучаствовать в убийстве одной коровы, которая на тот момент могла считаться последней из живущих на земле, он лишь заметил, что пока охота на них - официально не запрещена. Вот когда скажут, что этого делать нельзя, он, как законопослушный гражданин, этого делать не будет, и другим не позволит. Я поверил его словам, - у меня не было причин не верить.
Мы выгребли на веслах на середину бухты, сколько можно ближе к стаду, чтобы я смог сделать несколько фотографий. Коровы не обращали на нас внимания - одни кормились, уплетая водоросли, другие резвились в воде, весьма, впрочем, чинно, как девочки-младшеклассницы на занятии в балетной школе, третьи, выбравшись на мелководье, где солнце лучше прогревало воду, дремали. Я смог получить достаточно «негатива» того, что «в недрах» Изумрудного до сих пор обитают капустницы. Одно заявление прессе, и сюда приедут ученые. Настоящие ученые, а не эти, которые «пасутся» на Изумрудном каждый год, подглядывая в бинокли за китами, и не видя, что творится у них под носом.
Живые коровы оказались гораздо более благодарными фотомоделями, чем их мертвая товарка. Когда они выглядывали из воды, их маленькие уродливые морды забавно морщились, словно они собирались чихнуть… Фу, черт, аж на слезу пробило. И за что люди с ними так обошлись?
Больше оставаться здесь у нас не было причин. Пора, как говорится, было и честь знать. На малом ходу Николаев направили лодку вон из бухты. Коровы, на мгновение замерев, как по команде повернули головы в нашу сторону. Они только что не махали нам вслед на прощание. Я их хорошо понимал.
На самом выходе, лодка вдруг резко замедлила ход. Мотор исправно молотил, но мы буквально увязли в черной, похожей на нефть, воде. Николаев полез посмотреть - не сорвало ли шпильку на гребном винту, но никакой неисправности обнаружить не смог.
Было сделано несколько попыток выплыть, один раз мы даже разогнались, рискуя перевернуться от рывка. Николаев жал на газ, изо всех сил понуждая лодку к движению, но каждый раз на определенной черте она стопорилась, и мы по инерции тыкались носами в переднюю панель. Наконец Николаев заглушил мотор, - у нас могло не хватить бензина на обратную дорогу.
Попытка выгрести на веслах так же не принесла результата. Это напоминало упражнение на тренажере, усилий масса, а результатов – ноль.
Но стоило только повернуть лодку назад, в глубь бухты, как она понесла нас на легких волнах, как резвая дельфиница.
Высадились мы на прежнем месте, возле оставленного кострища.
- Что дальше делать будем? Как выбираться? – поинтересовался я.
- Не трухай, парень, выберемся, - ответил Николаев, закуривая. – И не из такого выбирались. Надо только все как следовает обдумать.
- Чего думать? Если мы не смогли выбраться по воде, нужно пробовать выбираться по суше.
- Обождать надо. Посидеть, покумекать, авось, что и переменится.
- Что переменится, погода? Запасов – кот наплакал. А здесь нас и через сто лет не найдут. Нужно идти к одному из домиков биологов. В первую очередь нас будут искать именно там.
Николаев молчал. Папиросы у него были на исходе, а без табачного дыма он похоже был не адаптирован дышать. Не знаю, что было у него на уме, но я не собирался просто так сидеть и ждать. Утром я уйду, «один или без него».
В дорогу алеут дал мне карту, отметив места, где обычно останавливались биологи и наезжающиеся сюда охотники. Я собирался дойти до Бобрового мыса, северо-восточного края острова, ближайшей точки к Дяде Беринга, главного острова архипелага. Расстояние было небольшим, но местность на Изумрудном была настолько изломана, что дорога мне предстояла не из легких.
В тех местах, на которые указал алеут, оказалось пусто. Я шел дальше, в надежде что ошибся, что карта врет, и Николаев врет, и за следующей сопкой я обязательно «когонибудь» встречу, но - никто не встречался.
До края острова я добрался только к вечеру, чувствуя себя неимоверно разбитым. В тот момент мне было уже все равно - есть ли здесь кто живой, или нет. Не дойдя до кромки моря каких-нибудь двести метров, я отрубился на вершине холма.
Проснулся я больным. Было уже утро, или день, или вечер, не знаю – разницы не было никакой. Все тело ныло от лежания на голой земле. Чувствовался озноб, хотелось пить. Через силу, я заставил себя встать. Всю ночь моросил мелкий дождь, одежда промокла. Нужно было развести костер, чтобы хоть немного согреться. На острове не росли деревья, и я спустился на пляж собирать подходящие по размеру древесные обломки, которые прибило к берегу течением.
Большую часть времени я сидел у костра, чувствуя себя совершенно беспомощным. Я взял с собой кое-что из продуктов, но есть не хотелось, только пить.
Море было пустынно, но – что хуже всего - берег тоже оказался пуст. Николаев говорил, что здесь часто бывают охотники, но мне не удалось обнаружить каких-либо «следов человеческих» – ни ржавой консервной банки, ни папиросного «бычка», не говоря уже о таких мегалитах, как охотничий домик или импровизированный причал.
Отсюда остров Дяди Беринга, где находился единственный на архипелаге поселок, не был виден даже при хорошей погоде. Сейчас вообще трудно было различить, что собой представляет мир за переделом Изумрудного - пасмурное небо опустилось на океан, слившись с ним в нечто единое. Горизонт превратился в воображаемую линию, за которой - все тоже воображаемое. Все перепуталось, «диффузировалось», и уже нельзя было различить, где право, а где лево, как только посмотрев на руки.
Наблюдая, как облака, цепляются за вершины холмов, и стекают по склонам вниз, стелясь там плотным белым покрывалом тумана, я испытал невольный душевный трепет, вот уж действительно – край света. Вообще-то это остров Дяди Беринга считался официальным краем света, а Изумрудный, - находившийся от него километрах в пятидесяти, - был уже чем-то за гранью.
Отправляясь на Бобровый мыс, я не подумал, что буду здесь совершенно один. Шум прибоя, шорох ветра, крики птиц - тишина. Я сидел на берегу, швыряя в воду камешки, - чтобы хоть что-то происходило. Я ждал. Но не было знака укрепить мою надежду – горизонт был пуст.
Меня начали одолевать и другие страхи – а что если я вернусь, а Николаева - нет. Что если у него все-таки получилось выбраться из бухты. Без меня.
Еще мне пришла такая мысль, - там, в бухте, не может лежать корова, они ведь вымерли, давным-давно. Скорее всего, это мертвая черепаха валяется там кверху брюхом, раскинув ласты в разные стороны. Может быть, даже одна из тех, на которых мир держится.
Теперь, когда равновесие нарушено, горизонт накренится и вся вода стечет вниз. Мне представилось это так ясно, как если бы - да. Нет, бред какой-то. Сейчас нужно думать о том, как убраться с этого острова. Можем ли мы использовать панцирь черепахи в качестве плавсредства, он ведь ей все равно больше не нужен? Я спросил у Николаева консервный нож, чтобы вскрыть черепаху. Алеут полез было за ним в лодку, но черепаха, открыв один глаз, поведала нам секрет, как выбраться из ловушки, в которую мы попали. Оказывается, чтобы победить систему, мы должны были, выражаясь фигурально, сняться с «ручника», откинуть все, что знали, или подозревали, о природе вещей. Действительно, поступив схожим образом, мы без каких-либо проблем покинули бухту, и уже через два часа сорок одну минуту достигли острова Дяди Беринга. Теперь все будет в порядке.
Если бы так. Чччертова чччерепаха нас обманула. Мир за пределами Изумрудного острова оказался пуст. На месте поселка мы обнаружили лишь первобытная дикость. Ни здания администрации, ни церкви, ни… ух я и дурак! Это значит, что? Что нет ни Бога, ни власти, - и негде найти управу на лживую чепераху.
Но мы на острове не одни, нет. Ведь есть еще морские коровы, которые неизвестно откуда здесь взялись, и во множестве. Николаев их винил во всех наших злоключениях. Выпив в одну харю заныканную где-то в лодке бутылку вьетнамского спирта, он исстрелял из карабина по коровам весь остаток патронов.
Это был не выход. Выход был на Изумрудном. Следовало вернуться туда, но у нас закончился бензин.
Дни шли, а ничего не менялось. Люди и вещи не стали возникать на прежних местах, как я надеялся. Приходилось приспосабливаться к дикой жизни. Николаев научил меня ставить силки на птиц, добывать мелких морских беспозвоночных, понимать травы и разговаривать с эхом.
Через некоторое время алеут умер без табака, тихо скончавшись во сне. Я остался один на всем белом свете.
Однажды, осенним сумрачным днем, когда шел мокрый снег, я увидел, что к острову приближается судно. Не катер и не теплоход, а старинный парусный корабль – пакетбот «Святой Петр», которым командовал Витус Беринг, в честь дяди которого и был назван остров. Вместо того чтобы радоваться, что я не один в этом чертовом мире, где морские коровы есть – а людей нет, я заорал от страха.
Я очнулся оттого, что кто-то бесцеремонно тряс меня за плечо, не сверяясь с возможными для меня неудобствами. С трудом разлепив глаза, я огляделся - никого не было. Чувствовал я себя паршиво, но испив водицы из ближайшей дождевой лужи, понял, что смогу идти.
Несмотря на слабость, путь назад, показался мне в два раза короче. В бухте ничего не изменилось - лодка, костер, мертвая корова на берегу. Почти идиллия. Николаев не выказал по поводу моего возвращения ни радости, ни удивления. Он поставил на огонь котелок, чтобы вскипятить воду для травяного чая.
Мысли все еще путались, но это не значило, что все пережитое мной на Бобровом мысе было бредом. Это - не наш мир. Здесь нет людей, - не только на этом острове, но и за его пределами. Не это ли знание двигало Николаевым, когда он отказался идти со мной? У северных народов сильно представление о том, что границы между мирами не является непреодолимыми. Те, кому это дано - постоянно где-то странствуют. Знание, доставшиеся алеуту от предков, ко мне пришло в результате деформации сознания. Болезнь изменила меня, - съев зараженное коровье мясо, я приобрел приятие этого мира, и оно было взаимным. Этот мир тоже принял меня, открылся мне как своему. Николаев же остался для него чужим.
Пока меня не было, алеут не сидел без дела. Он взялся снимать с коровы шкуру. Я знал, для чего ему это нужно, - сделать каяк.
Это было грязное и весьма трудоемкое занятие. Для постройки хватило бы и части шкуры, но Николаев, как акула, которая проглатывает весь откушенный кусок, решил снять с коровы шкуру целиком. Отделив верхнюю часть, он вырезал мясо кусками и оттаскивал их дальше по берегу в подветренную сторону. Работы было много. Шкуру предстояло выделать, затем нужно было найти подходящий материал для каркаса, умудриться все это скрепить, не имея ни нужных инструментов, ни материалов.
Тем не менее, только на каяке, сделанном из коровы, мы сможем выбраться из бухты. Хотя… Я не стал бы говорить за нас обоих. Я решил остаться. Я понял это с момента, как очнулся.
Видение пакетбота «Святой Петр» было предупреждением. Если станет известно об этом мире, его уже никогда не оставят в покое. И неважно кто сюда прибудет – охотники, ученые, или военные, любое вторжение разрушит первозданность этого мира, в котором вся его сила. Коровы вновь окажутся в проигрыше. Нельзя позволить этому случиться. Я – пастух. Я не вызывался на эту работу, но что-то внутри заставляло меня поступать так.
Николаев, словно уловив мое настроение, не просил о помощи, делая все в одиночку. Впрочем, я мало обращал внимание на то, чем он занят. Большую часть времени я наблюдал за коровами. Они словно чувствуя мое к ним внимание, подплывали ближе и даже что-то кричали мне в ответ.
Мы не говорили с алеутом о расставании. После того как я вернулся, мы практически вообще не общались. Не то чтобы возникла какая-то вражда, просто у нас теперь были разные цели.
Я заметил, что алеут уплыл, только когда он веслом, вырезанным из коровьей лопатки, выгреб уже на середину бухты. С вышины холма было хорошо видно, как лодка, без каких либо затруднений, преодолела невидимый барьер. Я равнодушно отвернулся.
Скоро короткое северное лето должно закончиться. Это меня не очень пугало. Оставшись один, я все меньше и меньше пользовался благами цивилизации – спал не в лодке, а на берегу, на голой земле. Почти не разводил костер. Найденную пищу, ел сырой. Однажды я попробовал морскую капусту, и после этого питался уже исключительно только ей.
После постройки каяка остался большой лоскут коровьей кожи. Однажды я завернулся в него, как в околоплодный пузырь, и, ступая по острым камешкам босыми пятками, вошел в воду. Несколько коров выстроились чуть в отдалении полукругом, понаблюдать за тем, как я пускаю носом пузыри.
Похожие статьи:
Рассказы → Доктор Пауз
Рассказы → Проблема планетарного масштаба
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Рассказы → Проблема вселенского масштаба
Рассказы → Пограничник
