Она

            Эта женщина значила для меня чрезвычайно много. Она была для меня всем. Я любил её тихой, кроткой, но одновременно безумной, страстной и неотступной, неутихающей любовью, любовью, о которой она не знала и, вероятнее всего, не могла даже подозревать. Моя привязанность к ней была безгранична. Но мои чувства едва ли хоть как-то проявлялись. Я умею быть сдержан, даже скрытен. Я не выказывал своего к ней обожания. Всё, что я делал – это блистал, щеголял, чуть ли не бравировал перед ней своими знаниями. И они заставляли её обратить на меня внимание, время от времени улыбнуться мне. В её улыбке отражались, беспечно играя, весна и солнце, её духи источали запах счастья и неги, её серьги играли мелодию грации. Плоскости её каблуков беспощадно давили каменный пол или лучезарную зелёную траву, но она совсем не была жестока, деспотична или строга по отношению к другим людям. Нет, напротив, она была добра и мягка. Прелестный водоём блаженства её души был неисчерпаем.

            Она была очень умна. Она изящно растягивала нить рассуждений. Она умела делать глубокие выводы. Она говорила умные вещи, писала умные статьи и книги. Ей приходилось помногу вдыхать архивную пыль. Диаметр окружности её познаний был крайне широк. Она говорила про суть и обманчивые грёзы коммунизма. Она говорила про юдофобию черносотенцев, апологетов и марионеточных палачей доблестного и мессианского самодержавия. Она говорила про химическое оружие. Она говорила про мерзкие ужасы Второй Мировой Войны. Она говорила про метафизические, надындивидуальные моральные раны, на протяжении десятилетий пульсирующие болью. Я буквально смотрел ей в рот. Я старался запомнить всё, что она сказала. И очень многое запомнил навсегда. Я вёл с ней умелые беседы, вызывая у неё эмоциональный отклик, в душе радуясь этому.

            Она была невероятно красива. Ни в одном из человеческих языков, как ни пытайся, не получится найти достаточно слов для того, чтобы описать её красоту. Бесчувственные символы способны выразить лишь бледный отблеск идеала, эталона женской красоты. Моя память по-прежнему хранит её образ. Я помню аккуратно уложенные каштановые волосы. Она изредка поправляла их нежными движениями чарующих пальцев. Я помню тёмные глаза и брови, висящие над ними. Я помню дивные губы (улыбка её открывала жемчужную стену зубов). Лучше всего она выглядела в короткой чёрной юбке (роковые изгибы волшебных коленей) и белой блузке. Ей также очень шла блузка чёрного цвета. Она устало откидывается на спинку стула, тянется всем своим телом. Чёрная ткань выделяет очертания её груди. Её грудь, её блаженная грудь… Два отрадных холма, на которых каждый путник найдёт ручей со свежей холодной водой, утоляющей жажду в жаркий день. Две симметричные горы ангельских пропорций на недалёком острове, услаждающие взор мореплавателя, проходящего на своём судне мимо. Я думал (и продолжаю думать): в её груди обитает неописуемая частица божественной сути, в её сосках заложена высшая, сверхъестественная природа. Созерцать и одновременно чувствовать на уровне мыслей благодатное естество нужно было очень осторожно, не выдавая направления и устремления своего взгляда. У меня это получалось. Особо не скрываясь, можно было смотреть на движения её стана, когда она шла. Её походка не сравнится с походкой других женщин. Это не объяснить словами, не объяснить мёртвыми, бесчувственными символами. Ещё одна деталь её одежды: зелёная клетчатая юбка. Возможно, старомодная, она, тем не менее, очень органично подходила ей, была одним из лучших её украшений. Нет, ни одна из женщин не могла даже отдалённо сравниться с ней.

            Я произносил её имя и фамилию со странным благоговейным трепетом. Она занимала в моих мыслях огромные пространства. Она была светом, освещающим мою жизнь. Она осталась такой по сей день. Я был не раз завален гнётом забот. Иногда я был даже убит, раздавлен, разорван на части человеческой злобой. Меня чаще всего окружали глупые лица, ненавистные лица дураков, мне приходилось внимать глупым, ничтожным речам. В её адрес я слышал подчас нехорошие суждения. Я вопрошал: чем она плоха? И вразумительного ответа не получал. Но каюсь, не всегда я мог защитить её имя.

            Она была милой и желанной гостьей моей жизни, но она ушла. Обстоятельства схватили её и забрали у меня. Скорее всего, она уже забыла моё имя, забыла, кто я есть. Обижаться за это на неё бессмысленно, ибо нет ни грамма её вины. С того дня, как я видел её последний раз, прошло уже немало времени. А стрелки всех часов мира продолжают свой беспорядочный бег. Моя любовь к ней, я могу сказать с уверенностью, не ослабла, она осталась столь же пылкой и безграничной. Любовь к ней стала частью меня, неотъемлемым элементом моего естества. Нет, я даже не смотрю в сторону иных женщин. Я лишь постоянно вспоминаю её. Бессонными ночами весело прижиматься головой к холодным стенам, давая простор любящей путешествовать мысли. Бывает не менее весело прижиматься головой к мягкой подушке, ожидая негаданного прихода Морфея, которой покроет тебя простынёй диковинных грёз. А её красота и ум остаются и живут во мне изо дня в день. Любовь к ней – незримый стержень моей жизни, свет, освещающий всё, что меня окружает.

Запоздалый вкус былой симпатии. Океанические глубины похоти. Паутина восхищающих волос. Потный ковёр страсти. Нежные губы тишины. Развевающийся ветер самодостаточности. Поцелуи острых и опасных шприцов. Свалки ослепших глаз. Зелье, которым из пробирки можно полить их, чтобы воскресить. Волшебники, стоящие за границами пространства и времени (а пространства и времени как таковых не существует, это лишь явления, представляющиеся человеческому разуму), способны совершить подобный акт. Навозные благоухания множественных форм малинового яда. Совесть и разум безрецептурного отпуска. Унылый ветер радужного леса, срубленного циркулирующими клыками злободневности. Гносеологический заслон субъективного познания. Снежные комья благозвучия. Воробьиные ножи бесполезных смыслов. Райские ворота и заблудшие души. Меховые лабиринты красноречия, позволяющие попасть в рай, умилостивить стражей. У стражей пушистое оперение крыл. Апрельские лужи, покрытые цинковой наледью. Кактусы с вкраплениями лошадиной плоти, пылающие чёрно-белым пламенем. Великий перелом и апогей золотистых колосьев. Обнажённая шея, беспорядочные движения милых глаз. Гашиш становится первичной материей. Он структурно перерождается в нематериальную субстанцию иного рода. Он превращается в безудержный смех. Белоснежная вата, одно из агрегатных состояний матери-воды, падает с неба, облепляет стёкла трамвая. Марионеточные ножницы. Флаг, реющий над спинами исполинских вшей. Прочные постройки регламентаций. Под переливающимся светом луны кошки обретают свойство лаять, как собаки. Лёгкая влюблённость, разгоняющаяся, как локомотив, доходит до состояния истинной любви и встраивается в матрицу жизни и судьбы. Осколки разбитых стёкол отнюдь не безмолвны. Они говорят о любви.

Мы не стучались в двери травы и коричневой кожи деревьев. Мы не звали на помощь несуществующее, выдуманное небесное величество (персонификацию людского слепого невежества). Мы действовали решительно, проходили сквозь растянутые простыни и пылающие дверные проёмы. Мы вели затяжные бои с духами смрада и гниения. И мы побеждали в битвах. Космогоническая орбита разящего клинка…

Под нашими ногами деревянная гладь пола. Над нашими головами простирается голубое и жаркое небо. Вокруг – внешне безмятежное, но всё же опасное море. На небольшом судне мы плывём, опять же, простите за тавтологию, к небольшому острову. Остров уже недалеко, мы приближаемся к нему. Мы уже готовимся к предстоящему бою. У нас есть гранаты, скорострельные ручные пулемёты и плазменные винтовки. Наша задача – проникнуть в башню, где хранятся очень важные документы, и эти самые документы забрать. На острове множество боевых роботов, имеющих хорошо развитый искусственный интеллект. Механические стражи, бездушные, но умелые воины, готовые дать непоколебимый отпор атакующим силам. Состояние боевой готовности подчиняет себе каждый мускул наших тел. Скоро, совсем скоро будет наш десант на опасный остров, наша схватка с нечеловеческими созданиями. Мы все готовы к ожесточённым боям. Наше оружие изготовлено для того, чтобы разить.

И вот, настаёт решающий момент. Мы высаживаемся с нашего судна, выходим на влажный и достаточно гладкий слой прибрежного песка. Наши ботинки бегут по нему. Почти сразу начинаются схватки. Роботы атакуют нас. Они стреляют из своих рук пулями и сферическими зарядами смертоносной энергии. Роботы ростом выше человека, их атаки могут быть сокрушительными. Но мы умело убиваем (если данное слово применимо к машине) врагов. Летят гранаты, стреляют пулемёты, винтовки пышут плазмой. Плазменные сгустки легко прожигают бронированные тела. Один за другим роботы падают. Выведенные из строя, убитые (опять же, если данное слово применимо к машинам), наши грозные противники испускают чёрный дым. С песка мы выходим на зелёную равнину. На ней ничего нет, кроме травы и редких валунов и пальм. Роботов вокруг нас становится всё больше. И мы уничтожаем бездушных железных воинов одного за другим. Мёртвые механические тела неподвижно лежат на земле (точнее сказать на траве). Убитые есть и у нас. Хладные, неподвижные мёртвые тела на природном совершенстве… Убитые наши вскоре превращались в деревянные куклы размером с человека. Куклы из дерева не могут гнить, то есть сама природа предотвратила своё отравление разложением плоти. Бой продолжает грохотать. Мы продвигаемся, сражаясь со всё возрастающим количеством противников. Пока наши потери мало ощутимы. Башня, по форме напоминающая подобие огромного гриба (только с плоской шляпкой), находится на вершине скалы в самом центре острова. Она вся состоит из прочного железа, имеет металлический цвет, сверкающий серый цвет. К ней, к ней мы стремимся, преодолевая препятствия в виде враждебных боевых роботов.

И вот мы проникаем в густые джунгли. Мы идём сквозь буйную растительность, в которой царит полумрак, освещаемый светом, проникающим сквозь естественные световые колодцы с рваными и очень подвижными границами. Лианы очень надоедливы, но не они раздражают больше всего. И в джунглях от нас не отстают роботы. В коридорах тропического леса (если это словосочетание вполне правомочно) их становится больше, чем было на открытом пространстве. Их здесь становится намного больше. Их невероятно много. Наши пули, наши гранаты, наши плазменные выстрелы уничтожают злые машины, легионы железных чудовищ погибают (и снова, если это слово применимо по отношению к бездушным машинам (пусть они и имеют искусственный интеллект, они всё равно остаются бездушными)), но всё-таки с великим множеством врагов мы не можем совладать. Один за другим мы начинаем гибнуть. Мы пробираемся через джунгли, разделяемся на отряды, но нас становится всё меньше. Роботы одолевают нас. Но мы должны во что бы то ни стало проникнуть в башню. Джунгли, становящиеся для нас могилой, братской могилой (своеобразной братской могилой для нас становится, по сути, весь остров). Больших деревянных кукол становится всё больше (я забыл сказать, что кровь исчезает, остаются лишь бескровные деревянные куклы размером с человека, без одежды, полностью обнажённый, впрочем, повторяющие строение человеческого тела очень грубо). Мы умираем, становясь деревянными куклами. А роботов не становится меньше, хоть и они несут огромные потери от нашего отчаянного, шквального огня. Прилипшая к коже одежда, насквозь пропитанная потом…

Вскоре я понимаю, что остался один. Я вышел из джунглей на маленькую полянку. Полянка эта окружностью окаймляет скалу, на которой высится башня с заветными документами. По тропинке, словно винтовая лестница, ведущей на вершину скалы, я быстро поднимаюсь. Моё сердце бешено стучит в груди. Я должен во что бы то ни стало раздобыть документы. Иначе наше задание провалено. И вот башня передо мной. Я подхожу к массивной двери, жму на прямоугольную кнопку синего цвета. Дверь бесшумно открывается, отходит в сторону. Я захожу внутрь. Внутри лишь голые металлические стены. Передо мной лестница с массивными серыми ступенями. Она ведёт на вершину башни (именно так должно быть), во внутренности шляпки исполинского металлического гриба. Вскоре я оказываюсь там, наверху. Свет неизвестной природы освещает комнатушку без окон. Вокруг меня – неясная аппаратура, многочисленные клавиши, рычаги, экраны компьютеров. На одной из больших разноцветных клавиатур лежат несколько листов, где, судя по всему, что-то напечатано с помощью пишущей машинки. Это и есть заветные документы. Я подхожу к ним и протягиваю руку. Вдруг мощный удар сотрясает комнату. Я падаю на пол. Оглушительный грохот, его неизмеримое давление на мученические барабанные перепонки… Пляска объективной существенности перед глазами… Гул, вездесущий гул, проникший внутрь моего организма, моего тела, моей плоти. Видимо, по башне ударила боевая ракета. Скорее всего, именно так. Я пытаюсь подняться, но ничего у меня не выходит. Адское головокружение… Удар затылком о неодушевлённый металл. Я чувствую, как теряю сознание. Документы, нужно взять их, я не имею права не забрать драгоценные листы… Слёзы текут из глаз. Они почти мгновенно превращаются в кислоту, становятся токсичными.

Вид серого железного потолка надо мной исчезает, вместо него я вижу лучезарный свет. Окутанная этим светом, является она. Та, которую я продолжаю любить, с которой расстался уже давно. Она предстаёт передо мной во всей светлой красоте, я вижу каждую её чёрточку. Она смотрит на меня и улыбается мне. Выражение лица, исполненное неги, влекущее к себе полёт поцелуя… Я начинаю счастливо смеяться, исчезает всё, кроме радости и её видения, столь живого и чудесного. Я слышу свой голос, свой смех. Слёзы на моём лице перестают быть горючими и токсичными. Они превращаются в радостный жемчуг.