Петр Емельянович сидит на скамеечке, откинувшись на кирпичную стену своего дома, нагретую солнцем.
Вспоминает.
Славную жизнь прожил. Есть, чем гордиться. Это можно признать без ложной скромности. Когда-то у английского писателя прочёл – «…я не согласен с теми, кто причисляет скромность к добродетелям. Логик обязан видеть вещи в точности такими, каковы они есть, а недооценивать себя – такое же отклонение от истины, как преувеличивать свои способности».
С логикой у него всё в порядке. Несмотря на солидный возраст – хорошо за семьдесят – слава богу, из ума не выжил. Люди по-прежнему доверяют ему. Обращаются за помощью и советом. В основном, конечно, за советом. А как же! У нас и страна была как раз «об этом» - страна советов!
Односельчане полсотни лет выбирали – и продолжают выбирать его депутатом, несмотря на многократно менявшие свои направления околополитические веяния. Это в больших городах, в столицах обнаглевшие чиновники могут позволить себе потерять совесть. Рвутся к власти, и не поймут никак, что власть – только со стороны золотой кажется. А как в руки её возьмёшь – навоз навозом. Только воняет сильнее.
Нет. Ему такой власти не нужно. Их любовь, доверие и – память – после того, как придёт срок и ему уходить – вот, что на самом деле важно. Сколько ему осталось?.. Учитывая возраст… Столько сейчас и не живут.
Да, если не забудут его, воздавая дань памяти по делам его, которые от чистого сердца – большего и не надо.
Для людей он жил и живёт сегодня. Жить просто для себя – бессмысленное занятие.
Да, люди ему доверяют – а что может быть важнее людского доверия? И он, честно следует признать, доверие земляков всегда оправдывал, никогда их не подводил. Отстаивал, когда надо было. Защищал от областного начальства, от властей.
Он считался как бы местной властью – действительно, властью народной, безо всякого сарказма – и гордился этим.
Заметив краем глаза движение на улице, Петр Емельянович повернул голову и увидел молодую женщину в сбитом набок платке – кажется, Ольгой кличут. Или нет? Ольгой. Точно, Ольгой.
Женщина быстро шла, почти бежала по глинистым выбоинам сельской улицы. В груди старика что-то ёкнуло тревожно – неспроста это… Что-то случилось в селе.
И точно.
Как чувствовал.
Женщина остановилась возле его калитки, взялась за верхнюю дощечку – только сейчас увидела его и крикнула, забыв поздороваться, что для сельского жителя поступок небывалый:
- Беда, Емельяныч!.. – поправила платок, отпустив калитку, и, переведя дыхание, вцепилась в сухие лозы плетня, - на соседней улице ветеран умер, вы его знаете, одинокий который, Кузьмич. Ой, и похоронить-то его некому, бабы говорят, чтоб к тебе бежала. Ой, что делать, что делать...
Петр Емельянович вспомнил, что покойный отец Ольги дружил с Кузьмичём. На одном фронте воевали, хоть и дознались об этом уже после войны, когда в село вернулись – мало кто вернулся тогда на эти спокойные тихие улицы в далёком сорок пятом... Ольгу можно понять, понять её волнение.
Он встал, взял в руки фуражку и сделал шаг:
- Пойдём.
Шли молча. Женщина сперва тихонько причитала. Потом тоже замолчала, искоса поглядывала на старика.
Он этого не заметил. Ни того, что она говорила перед этим, ни повисшего в знойном августовском воздухе молчания.
Он вспоминал.
Петр Емельянович знал многих жителей села. Кое-кого из молодёжи. Почти всех взрослых. Почти всех пожилых – а это полсела. И, конечно, ветеранов, которых немного осталось – и в селе немного, и вообще – знал наперечёт. Знал со всем их послужным списком, как говорится: где воевали, какие награды и за что получили (или в лагерях отсидели, побывавши во вражеском плену – опять за колючую проволоку, здесь, на родине). Знал, где работали после войны – ведь не все вернулись в село после войны. Тот же Кузьмич, к примеру, в областном центре несколько лет на автотранспорте отработал, прежде чем в родном селе на трактор пересесть. Кстати, там же, в Черновцах, и женился первый раз, потом уж в село прибыл вместе с женой. Которая лет через пять-семь сбежала от него в город, не выдержав тяжёлого мужнина характера.
Второй раз, помнится, ветеран сочетался законным браком с местной – молодой особой, Петр Емельянович её не знал. Лет, наверное, тридцать, невесте тогда было – конечно, молодая – когда мужу, считай, почти пять десятков стукнуло. Тогда он почти и не пил – ни самогона, вообще ничего.
Но и эта от ветерана сбежала – люди говорили, побои, то да сё. Дыма без огня не бывает. Скорее всего, на самом деле, поколачивал в сердцах. За что? Ну, повод находился, вероятно. И дед, конечно, сердитый был, необщительный – отрастил бороду и в пятьдесят четыре года выглядел натуральным дедом, хоть и без внуков.
Может, с кем жена излишне любезно поговорит на улице, или на ферме задержится – мало ли, всякое случается у людей. Тем более, такая разница в возрасте. Значит, когда ему под шестьдесят было, ей только-только сорок исполнилось? Сорок пять, баба ягодка опять…
Правда, тяжёлый крестьянский труд и бабу-то в старуху до срока превратит…
А Петру Емельяновичу приходилось разбирать всякие конфликтные дела в селе – не только споры о меже, переставленных ночью колышках, или о срубленном дереве, что на соседний участок свешивалось.
И конфликты перессорившихся супругов приходилось в правлении колхоза рассматривать – по заявлению одной из сторон.
Принёс как-то бумагу в товарищеский суд один обиженный муж – мол, жена изменила, прошу примерно наказать.
Начали разбираться – вдруг ещё можно примирить «противоборствующие стороны». Выяснилось – действительно. Завела баба хахоля на стороне, мужика почти непьющего (на фоне других, понятно) – опять же, сочетание для села крайне редкое. Тот, комбайнёр, в конфликте присутствовал незримо, но и без присутствия в здании правления широкоплечего любовника – страсти бушевали, не приведи Господи…
Петр Емельянович, насупившись, уже подумывал, что снятием премии дело не ограничится. Посматривал на женщину всё строже и строже. Только она вдруг возьми да и скажи, что муж-то, как мужик, ни на что и не годен вовсе! По этой, значит, по супружеской части, в плане ночных и вполне конкретных обязанностей. И муж, который уже весь как-то сиял, предвкушая скорую «расправу высших сил» над неверной супружницей – тут сник сразу. Будто воздушный пузырь иглой прокололи, весь воздух вышел. Всё сразу ясно стало! Водка до добра не доводит.
Петр Емельянович развернулся, посмотрел на него, потом опять на жену, и говорит – мол, раз такое дело, раз так оно повернулось, то найдите-ка вы, милые мои, каждый себе пару и не мучайте друг друга! И порвал заявление. На этом всё и кончилось.
Конечно, куда приятнее было свадьбы организовывать, молодых на рушник ставить. И этим приходилось ему заниматься.
И похоронами тоже.
Уже подходя к дому покойного, Петр Емельянович вспомнил, что надо бы награды ветерана поместить, как следует в подобных случаях, на красные подушечки. Которых нет.
Что делать? Придумал – послал Ольгу за библиотекаршей на другой край села. Чтоб та притащила энциклопедии, да завернула их в красную ткань – чем не подушечки? Приличия соблюдены будут. Нормально. Так, с этим вроде бы разобрались.
Но в самом доме возникли непредвиденные сложности – наград нигде не было. Соседки, что обмывали покойника, и наводили порядок по комнатам, развели руками – не знают. Петр Емельянович предположил, что искомое может находиться в единственном запертом на ключ ящике секретера.
Сбились с ног, пока искали ключ.
Не взламывать же ящик! Нашли, наконец. Оказывается, запрятан ключ был за иконой, в «красном углу» - то ли от бывшей жены, которая жила на другой улице, то ли от воров, хотя в их селе таких отродясь не водилось. Хотя в последнее время на огородах стали замечать пришлую публику. Случайных бродяг – то ли городских, то ли просто… И участковый недавно предупреждал – мак не выращивать, а то наркоманов развелось, шныряют, маковую соломку промышляют… Да-а, раньше такого не было. Ну и времена пришли…
Открыли ящик – мать честная!.. Никто и представить себе не мог, что у Кузьмича столько медалей и орденов! Даже Петр Емельянович не знал – не любил покойный хвастаться, да и вообще, молчаливый был… Бабы, соседки, что рядом суетились, помогали – все руками всплеснули! Батюшки!.. Ну, знали, конечно, что ветеран, что ранения были, что от Сталинграда прошёл с боями до Берлина, но чтобы вот это… Чтобы столько!..
До сельского кладбища двигалась внушительная процессия. Рядом с открытым гробом две дюжины человек несли награды Кузьмича. Ордена и медали – «За оборону Сталинграда», «За отвагу», Славы всех степеней, «За взятие Берлина» - начищенные до блеска, сияли в лучах заходящего солнца.
Возле вырытой могилы Петр Емельянович произносил краткую речь. Он говорил о том, что покойный был в числе миллионов простых солдат и офицеров, представлявших десятки национальностей огромной страны – славянских, тюркских, кавказских народов – в числе миллионов защитников Отечества, не отдавших на поругание и разграбление фашистскому зверю и весь остальной мир. Да-да, именно так, мир – ведь гитлеровцы собирались, захватив нефтяные вышки Баку и Чечни, дальше мять гусеницами плодородную мирную землю, покорять Восток. И это не были пустые угрозы – в те годы «украшенные» свастикой танки разъезжали по Северной Африке, не особенно опасаясь разобщённых и недальновидных союзников.
Петр Емельянович говорил, на каких фронтах воевал покойный ветеран, чем благодарны ему новые люди – подрастающее поколение, не слышавшее разрывы снарядов, не ведающее кровавых потоков самой страшной в истории человечества мировой войны.
Больше двух сотен людей стояли вокруг - тесно, плечом к плечу, и слушали его слова, горькие и правдивые.
И в этот момент кто-то охнул, кто-то вскрикнул, и Петр Емельянович, словно в замедленной киносъемке увидел, как с той стороны ямы, возле самого края, падает в обморок женщина – падает чуть ли не в самую яму – еле успевают её подхватить под руки рядом стоящие, оттащили в сторону.
Петр Емельянович, волнуясь, крикнул : «Воды, принесите скорее воды!..» - тут же рядом наклонилась к его уху Ольга, во время похорон старавшаяся держаться поближе к нему:
- Не волнуйтесь, это его бывшая жена – она и не догадывалась. Что её муж такой хороший…
* ***
P.S.
Надеюсь, эта невыдуманная история (изменены лишь второстепенные детали) не оставит Вас равнодушными!..
С уважением к "единомышленникам и единомышленницам" (но лишь к ним!),
Андрей Александрович Рябоконь, старый травник,
автор "древнего" Справочника http://www.labirint.ru/books/147407/
и "Новейшего спр-ка Лек.растений" (от ростовского "Феникса")
обе книги (другие тем более) давно исчезли из "книжных сетей", Домов книги. Так что - не реклама.
Post P.S. И последнее: поставил здесь такое старое фото (кажется, десятилетней давности, около того) по лишь одной причине - тоже "собираюсь"... Было у меня зимою такое предчувствие, что похоронят в сентябре или октябре. И это предчувствие повторяется вновь и вновь, и всё сильнее.
Хорошее время, чтобы УЙТИ - Золотая осень...
Ну а всяким трусливым умникам и хамам, скрывающимся за "стёб-тёркинскими никами", отвечать считаю ниже своего достоинства. Подобных им полунацистиков и шпаны хватает и в Одессе, и в "оккупированном киеве", и в нашем городе. Один такой на днях высаживал (сволочь, отказался везти, представляете?!) - телевизионщики рассказали, Анастасия Даугуле, кажется - высаживал ветерана (в прошлом снайпера, ветерана Великой Отечественной) из маршрутного такси с мерзкой ухмылочкой - мол, "если б не вы, мы б сейчас баварское пиво пили". Сопливый идиот, амбал-имбицил без мозгов (может, кто-то из его родичей в полицаях служил, "сталиными недостреляный"?). Вешать таких "водитилёв" надо, без сомнения. Без суда и следствия.
Уже молчу об "уважении" подобного выродка-полунаци к старшим, и о том, что бы сделали с таким сопляком-хамом на Кавказе - получило бы оно по полной, мало бы не показалось!
Кстати: ни одна пАдла из сидевших в такси, представляете, за 92-летнего деда НЕ вступилась.
А у него на улице (после "наци"-такси) - сердечный приступ.
Не знаю, жив ли он сегодня...
Вот и решайте сами, есть "на-окраИне" хунта, фашистский режим, или нет.
"Толерантность", мать её... :(
***
...Если Вы, уважаемые Читатели и Писатели, заметите, что не захожу тут на сайт, скажем, с полгода - значит, старика уже похоронили.
Просто информация.
Похожие статьи:
Рассказы → Vivere est facite
Видео → Орден - Орда, Татры - Татары, Ярмо - Иго. История - идеологическая конструкция.
Рассказы → Ссылка
Рассказы → Пустота
Рассказы → Брокер жизни
