На самое дно

                            На самое дно

— А вы на самое дно погружаетесь?

Оторопело смотрю на человека. Человек как человек, каких тысячи. Немолодой, видно по проседи, хотя кто их сейчас знает, сейчас и молодые с белыми волосами ходят, а старухи наоборот, пока на лицо не посмотришь, и не поймешь, сколько лет.

Нет, все-таки немолодой… Итак, оторопело смотрю на него, бывает же такое — человек. Обычно от меня как черти от ладана шарахаются, а тут сам подошел.

На всякий случай оглядываю, а то может ты, голубчик, кольт с собой принес, хотя нет, в этой стране вроде бы с кольтами не положено, хотя плевать люди хотели на какое-то там положено.

— А?

— На самое дно… погружаетесь?

Смотрит на меня, будто думает, понимаю я вообще человеческую речь или нет.

— На него.

— Сколько берете?

Снова смотрю на человека, с ума сошел, что ли. Очень похоже.

— За что… беру?

— За погружение.

— Тебя, что ли, туда погрузить?

Шарахается в сторону, ага, струхнул. Люди, они всегда такие, щелкают меня на камеры на расстоянии, боятся, боятся, только двинешься в их сторону, их уже как ветер сдул… Редко бывает, кто-нибудь подкрадется бочком-бочком-бочком,

— Да нет… мы там с женой штуку одну потеряли, вы бы посмотрели…

Киваю. Много там всяких штук. На дне. И вот приходят такие, которые первый раз на море, а не поможете, а мы там сундук с золотом на дне потеряли или там золотую статую Аполлона… Да-да, вот это она, ой, спасибо вам большое, мы ее еще в древнем Риме потеряли… в позапрошлой жизни…

— Что потеряли?

— Мы вот что… если не возражаете… камеру вам дадим, смотреть будем, что там на дне морском делается… Там и найдем.

Фыркаю. Еще лучше. Счас начнут выгребать со дна морского все, что ни попадя, а вот золотишко мы потеряли, а вот бочку с бриллиантами потеряли, а вот шелка, хотя нет, шелка сгнили уже…

— Это… чем расплатиться-то? Чего надо, принесем, вы только скажите…

Хочу сказать — ничего, тут же спохватываюсь, это каждый теперь на шею сядет… Вспоминаю.

— Вот что… у вас вроде как эти кругляшочки есть…

— Деньги?

— Не-ет, этого добра на дне достаточно… эти… которые сосут…

— Леденцы?

— Да не-ет… эти… чтобы сердце не барахлило…

Человек кивает. Понял. Может, и правда барахлить перестанет, фармацевты свое дело знают…

…истлевший скелет смотрит на меня пустыми глазницами, прижимает к себе бочонок, что у него там, ром… да какой ром, полный бочонок золота, в лучших традициях каких-то там фильмов, не знаю, не смотрю…

— Это?

— Нет, — голос человека в динамике не похож на человеческий, — не это.

Мысленно присвистываю. Если тебе это не надобно, что тебе вообще здесь надо.

— Атлантиду ищете? — пытаюсь острить.

— Да не-ет…

— Вы мне хоть скажите, что примерно ищете, хоть прикину, куда плыть…

— Да… вы там везде посмотрите… я вам скажу, когда найдем.

Фыркаю, поднимаю облако пузырьков. Как бы не покалечить всю эту технику, не сорвать с головы шлем с запасом воздуха, сколько мучились, чтобы жабры наружу были…

— Может, всю Атлантику перепахать сразу, чего мелочиться-то?

— Да нет, где-то здесь, здесь потеряли… если течением не унесло.

Что он ищет… огибаю остов Марианны, плыву меж ребер какого-то палеозойского левиафана, мимо останков электростанции, построенной кем-то там до людей. Вот черт, люди обычно только что с ума не сходят, когда видят, а этот ни ухом, ни рылом…

Задеваю плавниками человеческие кости, на одном из скелетов еще кокетливо светлеют бусы, присыпанные илом. Какая-то подводная хрень жадно раззявывает пасти, как раззявывала миллионы лет назад, они тут и не знают, что кто-то там, наверху, выбрался на сушу, встал на две ноги и построил высотки на Манхэттене.

— Здесь?

— Нет, нет… ещё, ещё… дальше…

— Не полезу, — сбрасываю видеокамеру, как бы не раскокать в сердцах.

Человек бледнеет.

— Да мы вам этих кругляшочков дадим как звезд на небе.

— Все равно не полезу. Пока не скажете, что искать, не полезу.

Люди смущаются. Оба. Он и она. Кажется, семейная пара. Хотя  кто их знает.

— Что ищете-то?

Смотрю на него, кажется, он главный в этой паре, смотрю на его мысли, бывает такое, человек хочет признаться в чем-то сокровенном, и боится, чего боится, черт пойми…

— Не бойтесь, не сдам.

— А?

— Никому не скажу… что у вас там, оружие, или что…

— Ору… жие?

— А то люди думают, я чуть что, сразу в участок, докладывать, кто бочку с золотом на дне спрятал, кто труп президента…

— А-а… да нет…

Смеется. Когда человек смеется, можно подглядеть в его память. Только осторожно, чтобы не сделать больно, а то память человека, та еще штука, как копнешь поглубже, кровоточить начнет.

— …тонем?

Он смотрит на хозяина субмарины. Он… в мыслях не вижу его имени, люди не называют самих себя по именам. Если смотреть в память долго-долго, можно поймать, как орет кто-нибудь Са-ааша-а-а, или Дьжо-оо-н, и человек оборачивается, жмет руку приятелю, а-а, давно не виделись…

Хозяин субмарины пожимает плечами.

— Сейчас… сию минуту… исправлю…

Исчезает где-то в кишках подлодки, чую в памяти, как человек корчится от боли, так больно бывает людям, когда резко идут на дно, или, наоборот, вверх.

— Дим, мне страшно… — она впивается в его руку, вот теперь знаю, он Дим, это от какого имени, Деметр, Дионис, Демосфен…

— Ничего… выберемся…

Говорит, сам не верит в то, что говорит.

— …Атлантиду заодно какую-нибудь там посмотрим… на дне…

— Он спохватывается, мчится по внутренностям субмарины, м-мать моя женщина, так и есть, ушел, собака, ушел…

— Кто…ушел?

— Толик, гавнарик… костюмчик водолазный напялил, и все…  и с приветом.

— Так давай и мы тоже…

— Тоже… костюмчика-то два, один Толик заныкал…

— Чтоб он не доплыл там…

Заглядываю в память. Человек сопротивляется, учуял, что я его смотрю, люди всегда такие вещи чуют. Отбиваются.

— Не надо, — он прикрывает лицо рукой.

— Что не надо? — делаю вид, что не понимаю.

— Не надо… не делайте мне… так…

— Ничего я вам не делаю.

Развожу плавниками, щупами, а я чё, а я ничё, вот он я стою, никого не трогаю…

Заглядываю в память. К обоим. Память сопротивляется, все-таки просачиваюсь, вот они, в тесной каюте, орут, до хрипоты, до визга, у него расцарапана щека, он уже думает, как бы дать ей хорошенько, как отчим тогда матери в глаз…

— Я жить хочу! Ты понимаешь, жить!

— А я женщина, женщинам вообще уступать надо!

— Уступа-ать… доигрались со своей эмансипацией, феминистки хреновы, получайте теперь… распишитесь…

Она всхлипывает, пытается добраться до отсека, где костюм…

— Ты клятву Гиппократа давал…

— И чего? У Гиппократа что, написано, всех спасай, сам сдохни, да?

Память закрывается. Сильно. Резко. Человек жалит меня, мое сознание, надо же, как мы умеем, а-а, да мы и не умеем, мы так, машинально… Все-таки успеваю проникнуть, просочиться, увидеть, как вспыхивают лампочки на приборной панели, голос Толика-гавнарика в динамиках, чего, вы там живы еще, давайте потихохоньку поднимать вас будем… как бошки заболят, скажете…

Женщина всхлипывает, отворачивается, мелко трясутся плечи. Мужчина думает, как бы наподдать мне, как тогда отчим матери…

Ложусь на песок, а я чё, а я ничё, если просите о помощи, извольте все до конца выкладывать… Люди уходят, он обнимает ее, шепчет что-то, она стряхивает его руку.

Волны ласкают берег. Как сто лет назад. Как тысячу лет назад.

Он возвращается. Как-то внезапно. Смотрю на него, отводят глаза, не любят люди моего взгляда, да какой тут вообще взгляд, я на суше не вижу ничего, так, размытые пятна, вы извините, если вдруг не узнаю…

— Ну вот… в общем… после этого… он-то нас вытащил, из воды выбрался, каких-то там матросов позвал… у матросов нет вопросов… водолазы спустились, подлодку на тросы, выволокли… А … там потеряли.

Ослышался я, что ли… Ну да, на суше вообще плохо слышно.

— Что потеряли?

Он повторяет. Никакой ошибки быть не может.

— А… как выглядит?

Человек разводит руками. Он не знает. Вот так, поди туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю, что.

— Ну как увижу, сразу скажу — она.

— Ну давайте… — напяливаю шлем с камерой и динамиками, — попробуем…

…ил оседает, ме-ее-дленно-ме-е-е-дленно, разглядываю рубиновое сердце на груди одного из скелетов, уже какой-то полип устроился на рубине, смотрит на меня бездумными глазами.

— Нет… не то, — голос из динамиков.

— Вы уверены?

— Точно… не оно…

Смотрю дальше. Кто-то выложил камнями сердечко, как вообще добрались на такую глубину…

— Это?

— М-м-м… нет.

Оглядываю. Что это может быть… бусы… ракушки… кораллы… Вот и ползай по дну, ищи потерянную Любовь…

— Может, вам на тренинги какие-нибудь сходить? — спрашиваю.

Он машет рукой, какие тренинги…

— А то есть какие-то… чтобы вернуть любовь…

— Так я же ее на дне потерял, а не на тренингах.

Тоже верно…

Перевожу дух, как-то никогда не уставал, сколько по дну морскому шарюсь. А тут прямо выдохся, как будто и правда всю Атлантику перепахал. Сгущаются сумерки, на волнах качаются огни, луна выплывает откуда-то из ниоткуда, отряхивается.

— Ну завтра еще посмотрю, — говорю я.

Женщина треплет меня по холке, кивает, похоже, уже и сама не очень верит.

Похоже…

Хватаю ее поперек тулова. Человеческое тело сухое, горячее, держат неприятно, отбивается, скручиваю ноги шупами, волоку в воду, дальше, по волнам…

— Ты чё творишь, а?

Работаю плавниками, скорей, скорей, прилив, это плохо, что прилив, относит к берегу, к берегу, к берегу. Еще успеваю помнить, что надо придерживать голову над водой, не мою, её, еще нашептываю что-то, увезу тебя в подводный дворец, будешь владычицей морскою…

Жду выстрела в спину. И так странно, вроде на тридцать три раза видел, нет у человека с собой ствола, нет, у них в стране не положено, а все равно — жду выстрела в спину…

Оборачиваюсь.

Не верю себе.

Это новенькое что-то, прыгнул в волны, поплыл, вот так, в тряпках своих, в чем они там ходят, рассекает волны, он вообще плавать умеет, а то бывают такие, которые… да все они не умеют, час-другой продержится на воде, а там и…

Отпускаю.

Ухожу в глубину, какая-то белобокая хрень шарахается в сторону, хлопает губами, таращит рыбьи глаза…

Смотрю издалека, как выбираются на берег, оба мелко дрожат, обнимают друг друга, даже отсюда вижу, что она хохочет, почти истерически.

И даже отсюда вижу — нашли.

Ухожу в глубину, огибаю остатки субмарин и остовы кораблей, что-то пятиконечное шарахается в сторону, каракатица обдает меня облаком чернил. Сворачиваюсь на песке возле сердечка выложенного камнями, мелкий крабик ползет по щупу…

Что-то еще…

А… ну да… кругляшочки у них есть… от сердца… ладно… еще кто-нибудь подойдет, а вы до самого дна плаваете, а то я там Атлантиду потерял… А вот еще что попросить надо, книжку про Ктулху, чтобы кто-нибудь прочитал, сам-то не умею… Хоть узнаю, что за зверь, а то молодежь как меня увидит, начинает, фтагн, фтагн…

                                   2013 г.