Мерзость (Часть 1)

Павел Журавлёв и Олег Феоктистов

Разумеется, я хотел начать с посвящений и рассказать о том, как я благодарен людям, которые любят и поддерживают меня, хотя я этого и не заслуживаю. В особенности прекрасным девушкам, которые умудряются найти что-то привлекательное для себя в моих рассказах. Но потом подумал: как-то некрасиво посвящать таким замечательным людям рассказ под названием "Мерзость".

Но, с другой стороны… А ведь это идея! Так что я посвящаю этот рассказ Александру Бодрову и Маргарите Сергеевой. Горите в Аду.

Вступление
Когда начинаешь бояться темноты

Я из тех людей, что ходят в одиночку. Но когда ночью я иду по тёмной дороге или прогуливаюсь по парку… Когда угасает солнечный свет, то у меня появляется странное чувство – я начинаю чуть нервничать, когда становится темно. Боязнь темноты. Меня преследует постоянный страх, будто там, во мраке, кто-то есть. Нет, не монстр и не убийца. Я стал бояться, потому что поверил, будто в темноте обретает свой облик всё самое худшее, что живёт в нас. Я боюсь наших грехов. Наших пороков. Мрак напоминает мне о них.

***

С тех пор, как я, повинуясь порыву, впервые взялся за перо, у меня появилась традиция начинать свои работы с философского вступления. Но, принимаясь за новую повесть, я вдруг осознал, что не могу сказать ничего. Это подобно тому, как тебя просят рассказать о страшном бое, из которого ты выбрался едва живым. Воспоминания есть, они свежи… но ты не можешь. Не потому, что не хочешь. Ты словно контуженный – понимаешь, но не можешь произнести ни слова, как бы ни старайся. Философия словно бы отказывалась вязаться с тем, что произошло много лет назад на планете под номером 3С77. Поэтому я просто взялся за сухое повествование, постепенно распаляясь и набирая ход. Но даже когда я понёс готовую рукопись в издательство «Экзодус», вступления так и не появилось. Однако на сцену вышел случай.

***

Когда-то, поддавшись очарованию старомодности, я писал свой первый рассказ на бумаге. В таком виде «Я плююсь пеплом» всё ещё лежит в моём шкафу. Но мой корявый почерк, множество помарок и исправлений вскоре вынудили меня переметнуться на сторону высоких технологий. Иногда я диктую рассказ компьютеру. Иногда решаю размять пальцы и печатаю сам. Но в конечном итоге рассказ всегда оказывается на толстой пачке бумаги. Это своего рода резервный фонд – на случай, если произойдёт цифровой апокалипсис, и все мои шедевры (как, впрочем, и все юмористические фэнтези, космические оперы и любовно-эротические романы, что не может не радовать) канут в бездну.

Есть, конечно, и более корыстный расчёт: когда ты приходишь в офис издательства с толстой рукописью под мышкой, то выглядишь куда солиднее, нежели просто с одухотворённым выражением на лице. Так что я, вооружившись новым творением, напустил на себя важный вид и отправился в офис «Экзодус».

Скажу вам, приятно почувствовать себя важной шишкой – особенно после того, как всю предыдущую жизнь тебя либо боялись, либо ненавидели. Но вот коротенький рассказ «Я плююсь пеплом» приносит прибыль в миллиард кредитов за один только месяц. И директор «Экзодуса» – Чарли Морг по кличке «Бензопила» – лично встречает меня в дверях, радостно пожимает мне руку и отводит в свой кабинет, где угощает сигарами и дорогой выпивкой. Действительно, Бензопила – истинный делец: ради прибыли готов водить шашни с самим Сатаной, чего уж там с бывшим механоидом...

Но Чарли – это Чарли. Он всё-таки человек, и, должен сказать, не самый сдержанный. Истинный любитель удовольствий вроде выпивки, лёгких наркотиков, девушек с силиконовой грудью (и с несиликоновой тоже) и быстрой езды. Так что результат закономерен: разбитая машина, сломанная нога, а также уголовное преследование за хранение наркотиков. Не то что бы Бензопила не может из этого выкрутиться; но уехать в санаторий для наркозависимых (чтобы выглядеть «исправившимся» в глазах закона) пришлось. А вместо него осталась замдиректора Эллен Майзл. С ней у нас старая и нежная любовь.

На самом деле, нет ничего сверхъестественного в старой, впадающей в маразм бабе, грудью вставшей на защиту нравственности. Сначала она девочка-зануда, потом девушка-зануда, потом женщина-зануда… А под конец, одурев от скучности своего существования, встретившись с кризисом среднего возраста (а лет через десять – ещё и с климаксом), особь превращается в синтезатор яда и кислоты. И тогда горе всем окружающим. Видимо, они считают, что, прожив нудную, скучную и бесполезную жизнь, они знают о нравственности всё. Я не верю, будто они втайне завидуют тем, кто живёт ярко и весело. Думаю, их действительно раздражает всё, что выходит за границы серости.

А тут я со своим «Генератором ненависти» – рассадником нетерпимости, жесткости и ненависти ко всему сущему. Ничего святого. Тогда Майзл стерпела, ибо не имела полномочий. Но вот Бензопила отправился в клинику, а она взяла бразды правления. Берегитесь, педофилы и гомосексуалисты.

Мою рукопись она всё же взяла, хотя мы оба знали, чем всё кончится. И правда, во время моего следующего визита через неделю, я был встречен злобным воплем:

— Груос, вы вообще нормальный человек?

Тяжело больная, перенесшая две операции старушка бьёт кулаком по столу. Разве что не вмятин оставляет.

— Это же какое самомнение у вас! — заявляет она. – Вы вообще осознаёте, что несёте ответственность за формирование умов нового поколения?

Разговор заведомо бессмысленный – ясно, что до возвращения Чарли рукописи зелёный свет не дадут. Однако я решаю раззадорить замдиректора на новые ответы. Интересно всё-таки, чем живёт человек.

— Это не идеологическая литература, — говорю я. – Это мемуары. В них только правда, какой бы они ни была.

— И что? – восклицает она. – По-вашему, правда важнее морали?

— Мораль рождается из правды. Не изо лжи.

— Да ваша правда хуже любой лжи! – голос Майзл, не по-старушечьи высокий, срывается на визг. – Вы хоть сами читали, что у вас там написано?

Она с такой силой хлопает моей рукописью по столу, что комната сотрясается. У меня в голове звучат её причитания двухмесячной давности: «Здоровье совсем слабенькое… Две операции… Всё болит...». Старушенция смотрит на меня налитыми кровью глазами:

— Вы здесь сами описываете, как убивали женщин! – накрашенный ноготь с ненавистью впивается в пачку листов. – И заставляли детей убивать взрослых! И ведь вам мало этого! Насилие и жестокость! Инцест! Гомосексуализм! Педофилия! О какой морали здесь вообще идёт речь? Как вы вообще можете о таком рассказывать?

Майзл переводит дыхание, а затем снова тычет пальцем в мою рукопись:

— Это – не книга! Это… это… Это просто мерзость!

И тут меня словно бьёт током. И правда – мерзость. Я, как дурак, всё ношусь с названием «Планета обречённых», а правильное, нужное имя совсем рядом, срывается с уст блюстительницы морали: «Мерзость». Лучше и не скажешь.

И мысли зароились в голове с бешеной скоростью, пришло то самое озарение, в котором выстреливают, как очередью из пулемёта, новые идеи. Взгляд на «Планету обречённых» поменялся в корне. Философская концепция, наконец, прорвалась сквозь пелену молчания и оформилась в должном виде. Теперь я знаю, что напишу в предисловии.

Ассистентка замдиректора, очаровательная Кэти Грэтч, приняла мой слегка оглоушенный вид за разочарование. Когда я выхожу из кабинета Майзл и, слегка запинаясь, направлясюь к лифту с рукописью под мышкой, она спешит следом:

— Винсенте! Подождите!

Я оборачиваюсь и встречаю её улыбкой. Кэти – одна из тех немногих, кому искренне нравится моя писанина, и кто всячески старается меня поддержать. Сейчас она взволнована и потому говорит чуть сбивчиво:

— Не расстраивайтесь, это всё временно. Скоро Чарли вернётся, и он обязательно примет вашу рукопись.

— Я и не расстроен, — мягко отвечаю я. – Просто появилась интересная идея.

Кэти оглядывается на дверь кабинет Майзл, а затем обращается ко мне заговорщицким шёпотом:

— Сейчас мы можем опубликовать что-нибудь помягче.

— Например?

— Ну, знаете, — она подмигивает. – Что-нибудь более романтичное.

— Романтичное? – уточняю я.

— Ну… — Кэти запинается, пытаясь найти более точную формулировку. – Неужели у вас в жизни не было ничего хорошего? Радостного, весёлого, светлого, ну?

— Было, и полным-полно, — подтверждаю я.

— Так вот и напишите небольшой рассказ об этом! Пустим его в тираж! – радостно отвечает она. – Тогда даже Майзл ничего не скажет. А когда вернётся Чарли, то эту вашу рукопись мы тоже опубликуем!

— Что-нибудь радостное? – резюмирую я. – Попробуем.

Так появился на свет рассказ «Когда растает дым». Написал я его удивительно быстро, даже для своих темпов работы. Сказать по правде, я серьёзно сомневался, стоит ли ворошить прошлое и воскрешать в памяти светлые мгновенья, которые больше не наступят. Однако воспоминания эти были столь восхитительны, что я ни разу не пожалел, о том, что взялся за них.

Но это в будущем. А сейчас я иду домой. Путь мой лежит через парк, в котором я когда-то гулял с женой и детьми. Я хожу через него уже столько лет, что он давно стал частью меня. И всё же, когда подступается ночь, то странный дискомфорт начинает колыхаться внутри. Я повторюсь: чудовища мне не страшны. Иное же дело души людские.

Вы замечали, как мы любим темноту? Мрак скрывает наши пороки, прячет то, что не хочется показывать. Он дарит чувство уверенности. И, в особенности, чувство безнаказанности. И именно потому мы боимся его: ты никого не увидишь, ты беззащитен. Недаром зло ассоциируют именно с темнотой.

Думаю, некоторые вспомнят сказку о мире вечной тьмы, где юный доброволец отправился в поход и добыл звезду. Он принёс свет своему народу, но стал ненавидим. Ибо свет обнажил уродливость, грязь и убогость. А логику грешников понять нетрудно – праведников они ненавидели всегда. И тьма для них была желанным местом. Так что горе тому, кто эту тьму попытается осветить. И увы тому, кто окажется в той тьме. Выбравшийся из мрака сможет смыть с грязь и кровь, которыми себя запятнал. Но боязнь темноты ему уже ни за что не смыть.

Часть первая
Кукловод

-1-

Как правило, светлые полосы в первой половине моей жизни носили характер отрывочный и весьма-весьма скоротечный. Но, думается мне, оттого они становились лишь ярче и приятнее. К тому же, долгие разлуки и постоянный риск расстаться с головой, как ни парадоксально, лишь укрепляли отношения с женой.

Но в тот день мы были в ссоре. Когда оба человека сильно не в духе, поводом для склоки может стать что угодно. В данном случае причиной спора послужила правая рука Дороти – вернее, её отсутствие. Мы жили вместе уже семь лет, но на операцию моя супруга так и не решилась. Классическое «Нет времени, потом». Оно и неудивительно: сначала придётся оформить больничный, затем потратить несколько дней на восстановительные процедуры. И ещё месяц тренировок на развитие координации. А Дороти так вцепилась в свою работу навигатора на грузовом корабле, что боялась пропустить даже один день. Её можно было понять, с такой-то щедрой зарплатой. Но и требования там были тоже немаленькие. И Дороти не раз делали намёки по поводу её инвалидности. Затем однажды на борту случился пожар, и моей супруге пришлось изрядно попотеть, дабы управиться с огнетушителем одной рукой. После ей вынесли строжайший выговор и начали подталкивать к тому, чтобы уйти в почётную отставку. Дороти была на взводе.

Решение казалось мне очевидным: взять да и пойти в клинику, чтобы раз и навсегда избавиться от инвалидности. Но Дороти, по известным лишь ей причинам, всё тянула и тянула. А на работе, между тем, на неё начали давить. Правила-то не запрещают навигатору быть одноруким, и уволить её не могли. Но капитан всё намекал и намекал, а Дороти раздражалась всё сильнее. И вот, одним вечером, устав от очередного сеанса женского нытья,  я предпринял попытку шоковой терапии. Строго указал супруге на нелогичность её поведения, надеясь таким образом вывести её из ступора и подтолкнуть к решительным действиям. И жестоко ошибся. Дороти такое обращение не понравилось, она обиделась и перестала со мной разговаривать.

А мне, между тем, поступил вызов на задание. Так что недолго оставалось продавливать постель в своём доме. У солдат мобильной пехоты служба не кончается. И уж чего я не хотел, так это уехать и оставить конфликт нерешённым. У нас было негласное правило: после ссоры мириться на следующий же день. Да, инициатору конфликта было довольно трудно сделать первый шаг, но, как подметила Дороти, тогда и жениться не стоило.

Итак, снова возвратимся в тот промозглый летний день. Дождь, слякоть и холодный ветер, даром что июнь. Я вернулся домой, нагруженный доверху покупками: букетом роз для Дороти, дорогими конфетами и игрушкой для сына, которую присмотрел на одной из витрин.

Дороти вернулась домой часом позже. Я встретил её в прихожей. Она зыркнула на меня исподлобья и принялась снимать туфли. Я подкрался сзади, обнял её за плечи и вкрадчиво произнёс:

— Милая, я виноват, и мне ужасно стыдно.

Вообще-то это весьма подлый приём, но Дороти никогда не могла устоять против него. Она чуть расслабилась и констатировала со вздохом:

— Ты опять уезжаешь раньше срока.

Она покачала головой:

— Ох, Винсент, Винсент… Когда уже мы заживём нормально?

Вместо ответа я клюнул её в щёку. Как раз тот случай, когда слова надо заменить поцелуем.

— Я тебя ещё не простила, — заявила Дороти, хотя нам обоим уже было очевидно обратное.

Она гордо прошествовала на кухню, на ходу расстёгивая воротник. Возвращаясь домой с работы, Дороти первым делом спешит к холодильнику, чтобы попить сока. Это своего рода ритуал, привычка со школьных времён. Нужно чуть-чуть подождать, пока она сделает несколько глотков и уберёт сок обратно в холодильник. Тогда с ней можно начать разговаривать.

Дороти бесшумно отпила из пакета и выдохнула. Её взгляд упал на букет роз, стоящий на столе. Губы Дороти были уже готовы разъехаться в улыбке, но она не отказала себе в удовольствии подуться ещё чуть-чуть. Я, зная, что всё уже предрешено, терпеливо ждал.

— И надолго ты уезжаешь? – спросила Дороти.

Как и любое мало-мальски сложное дело, моё задание не имело чётких сроков. Сначала я хотел ответить: «Не знаю», но затем решил рубить с плеча:

— Надолго.

Дороти вздохнула. Теперь её путь лежал в нашу спальню, где предстоял следующий шаг – снятие косметики. Стащив через голову флотский комбинезон, она в одном нижнем белье уселась перед зеркалом и начала возиться со своими бальзамами.

— Опять зона боевых действий, небось? – спросила она, вытирая тушь с ресниц.

— Нет, — сказал я, присаживаясь на край кровати. – Меня назначили консультантом наземной экспедиции. Участия в боях я принимать не буду.

— И правильно, — кивнула Дороти. – Я давно тебе говорила, что надо искать должность поспокойнее.

Я не стал говорить ей, что экспедиция будет проходить в условиях повышенного риска: опасная окружающая среда, высокий шанс изоляции от флота из-за интенсивных космических боёв. Зачем тревожить? Она и так живёт от письма до письма, каждый день готовая получить дурные известия.

Закончив, Дороти оделась в домашние футболку и шорты. Проходя мимо, она потрепала меня по плечу:

— Пойдём, перекусим.

Если за окном – холод и пасмурное небо, то мы всегда пьём кофе без молока. Оба. И никогда не изменяем традиции. Ассоциации крепки, как бетон. И это своего рода трубка мира, хотя нам не нужен повод, чтобы в очередной раз включить кофеварку. Главное – остаться наедине.

Дороти была по-прежнему не в духе и, наплевав на диету, налегала на купленные мною конфеты. Впрочем, она давно сменила гнев на милость, и все обиды были позабыты. Снова наступал так называемый «молчаливый период», когда мы сидели в полной тишине и настраивались на должный лад. После этого, по традиции, следовал совместный поход в ванную, и затем – в спальню.

Но, поскольку на носу было ещё возвращение домой Валерио, то вся романтика ограничивалась невинными прикосновениями. В таком виде – сидящими за столом и держащими друг друга за руки – нас и застал мой сын, ввалившийся во входную дверь.

— А-а, Вэлэри, — сказала Дороти. – Заходи, милый, у нас здесь бутерброды. Как было в гостях у Андре?

Слушая её воркование, трудно было поверить, что несколько лет назад усыновление стало нашим молчаливым камнем преткновения. Дороти была совершенно не в восторге от того, что в доме появится ребёнок от чужой женщины. Она об этом не говорила, однако выдавала это своим поведением. Для неё, как она позже призналась, само наличие моего сына у другого человека являлось чем-то вроде акта измены. К счастью, я был достаточно опытен, чтобы не начинать убеждать её в нелогичности такого суждения. Иногда нужно дать время, чтобы глупая мысль в человеке перегорела сама собой.

Но такое, увы, возможно лишь при наличии у индивида благоразумия – качества крайне редкого среди людей. К счастью, Дороти обладала таковым. Она умела понимать моральные дилеммы. И ей было ясно, что для дееспособной семьи держать ребёнка в приюте – настоящий позор. Если бы чужой муж мариновал сына в интернате, то будьте уверены, он бы подвергся жесточайшей критике. Поэтому Дороти вскоре согласилась на усыновление – один из тех больших компромиссов, которые приходится делать каждому из нас, чтобы сохранить брак.

Сначала нам отказали в усыновлении – согласной налоговой статистике, наш годовой доход не добирал того прожиточного минимума, необходимого для молодой семьи. И, думаю, это было к лучшему: у Дороти появилось ещё два года, чтобы привыкнуть к мысли о том, что она станет мачехой. Таким образом, когда малыш Валерио появился в доме, то его ждал ласковый приём.

Но дальше было ещё круче. Маленький паршивец оказался настолько обаятельным, что буквально влюбил в себя Дороти. И вот новоиспечённая мачеха кудахчет над новоприобретённым чадом, а меня – родного отца – упрекает в чёрствости. Но что поделаешь? Мне пришлось быть «плохим» в этой игре. Иначе бы она забаловала «нежеланного» ребёнка вконец.

Здесь стоит сказать пару слов о воспитании в интернатах Земного Доминиона. Ни для кого не секрет, что «детишки из пробирок» росли и обучались в специально построенных приютах на «глубинных» планетах (то есть тех, которые находились под особенно сильным влиянием правительственных органов). Воспитанием заведовали самые настоящие механоиды, и программа обучения была довольно строгой. Не вижу в этом ничего дурного, но в последнее время я наблюдаю волну крайне сомнительных публикаций. Нынче модно очернять прошлое и, в особенности, тоталитаризм Земного Доминиона. Один из таких видных публицистов, историк (или, скорее, писатель-фантаст) под псевдонимом Ум Свободный настрочил целый триллер о том, как воспитывали сирот при Земном Доминиона. Будь у меня волосы на голове в те времена – точно встали бы дыбом, а потом осыпались. Такого сочного описания фашистского и шовинистического воспитания я ещё не встречал. Согласно Уму Свободному, дети с раннего возраста учились убивать и ненавидеть, росли в культе поклонения машинам, и каждый год воспитатель приказывал им, как волчатам в выводке, убить самого слабого в своей группе.

Ум Свободный, я обращаюсь к тебе. За такие рассказы, вообще-то, бьют в морду. И, будь моя воля, я бы не только ум тебе сделал свободным. Я бы и рот твой от зубов освободил – это просто к сведению.

Вернёмся к моему чаду. Ребятишек в интернате воспитывали в спартанской обстановке, с этим спорить бессмысленно. Режим был строг, делил работу с обучением, а на отдых отводил лишь по часу – совсем как в армии. Но дети воспитывались в идее братства и взаимопомощи. Что дурного в том, что ребёнку привито трудолюбие и аскетизм? Что плохого в ответственности? И вообще, зачем клеймить всё это фашизмом?

Валерио оказался тихим, скромным и трудолюбивым мальчиком. Дороти, заранее готовившаяся ко всякого рода трудностям, оказалась застигнута врасплох. У неё сработал какой-то странный инстинкт: чем скромнее малыш, тем сильнее хочется его побаловать. А Валерио, не будь дурак, быстро понял, что к чему. На всё про всё у него ушла неделя – и вот Дороти уже пляшет под его дудку.

Контакт с сыном я нашёл легко. Проблем с Валерио не было – думаю, по большей части оттого, что я старался быть как можно строже (с весьма переменным успехом, должен сказать). Мальчик вообще был из тех, кто охотно и весело общается. К тому же, ему не был чужд энтузиазм. Так, он буквально заболел, увидев мои упражнения со штангой. В те годы мне приходилось помногу качаться, чтобы усвоить все химические добавки, что я принимал. От мобильного пехотинца требуется быть постоянно на пике физической нормы – оттого и добавки в пище, вкупе с жесточайшими силовыми тренировками. И поверьте: когда из тощего пацана ты вдруг превращаешься в квадрат «два на два», то наступает привыкание. После такого становиться тощим как-то не хочется. Так что я прикупил спецоборудование и занимался ещё и в отпуске.

Валерио оценил подобное зрелище. Ему захотелось во что бы ни стало превратиться в такого же качка. И я начал тренировать его с малым весом – почему бы и нет? Дороти это очень не нравилось: «Ты в своём уме, Винсент?! Он же ребёнок, ему нельзя нагрузки на позвоночник!». Помнится, потом, когда Валерио вымахал в здоровенного бугая и выиграл местные соревнования по тяжёлой атлетике, Дороти с гордостью рассказывала всем желающим: «Его отец с детства тренировал. Такой молодец!».

Вечером я проверил уроки Валерио – велико ли дело с сыном-второклашкой? Потом оставил его резвиться с новоприобретённой игрушкой, а сам отправился изучать сводки для своего задания. Сначала хотел уединиться в спальне, но затем передумал и пришёл в гостиную, где Дороти занималась вечерней гимнастикой перед телевизором. Читать всякую жуть, как правило, я предпочитал в компании близких людей.

Впрочем, то, что я на тот момент мог прочитать, и близко не отдавало тем кошмаром, который предстояло встретить в ближайшие месяцы. Как это водится с неизвестными планетами, информация поступает из внешних наблюдений, причём довольно кратковременных. Так что сводки были коротки.

И всё же в прочитанное верилось с трудом. Нет, ну правда, каково узнать о людском поселении, находящемся во власти гигантского грибоподобного организма? Это звучит, как какая-то дешёвая сатира на тоталитаризм. Так нет же, вот оно, воочию: деградировавшие предки колонистов жизненно зависят от здоровенного гриба. Флора планеты для человеческого организма вредна, а небогатая фауна и вовсе норовит выбиться в верх пищевой цепочки. При этом гриб – эдакая башня невероятной высоты – обеспечивает части людской популяции некую защиту… которая заключается в том, что он отгоняет хищников и умеренно питается людьми. Ему регулярно поставляют жертв.

Тем, что люди готовы предать Бога и переметнуться к Сатане, лишь бы выжить, никого не удивишь. Иное же дело – вот этот фунгус-гигант, превратившийся в местное божество. Тогда вообще невозможно было понять, разумен он, или нет. Всё это выглядело так, будто люди нашли приют под сенью огромной тупой твари и используют её в меру своих сил. Люди делились на несколько племён, и те воевали между собой. Высказывалось предположение, что за место под грибом. Но уже тогда мне это казалось странным – а зачем разделяться и воевать? Куда удобнее держаться вместе, ведь тогда и население гуще, и жертв больше.

Вообще, чем больше я читал, тем более запутанной казалась обстановка. Многих предпосылок я тогда не знал, а всё казалось куда глубже, чем описывалось в сводках. А я так не любил впутываться в тёмные дела...

Тревожные думы пришли раньше положенного, и спать я ложился с нелёгким сердцем. Чтение сводок затянулось до полуночи. Валерио уже спал. Дороти поплескалась в душе и тоже забралась в постель. Я уснул последним – выключил компьютер, разделся и залез под одеяло. Дороти, которую я считал уснувшей, вдруг придвинулась поближе и прижалась, обхватив меня рукой.

— Во сколько ты завтра уезжаешь? – спросила она чуть невнятно со сна.

— Утром, — сказал я. – На самый ранний рейс в космопорте.

Дороти вздохнула.

— Валерио скучает по тебе, — сказала она.

— Я тоже скучаю по вам обоим.

— Ты ведь будешь осторожен, Винсент?

— Разумеется.

— Винсент?

— Да?

— Я сделаю себе операцию по восстановлению руки. Обещаю.

-2-

За месяц до этого я пережил серию кровопролитных боёв на дальних рубежах. К тому времени я командовал уже не отделением, а целым взводом. Но это лишь прибавляло проблем, а риск оставался прежним: бросайся первым тигру в пасть и веди в эту мясорубку всех остальных. Сколько, по-вашему, это можно выносить? Первые года три, конечно, держишься. А потом, когда ты уже женат и у тебя есть сын, то вся эта военная волокита становится в тягость. Тошнит буквально от всего, что связано с войной. Хочется просто вернуться домой и забыть обо всём.

Но нет. Как сказал однажды капеллан Райво, и как это с тех повторяю я: «Солдат единожды – солдат на всю жизнь». И тебя просто не уволят, пока не оторвёт чего-нибудь. И то в госпитале нарастят обратно и выпнут обратно на фронт. Воюй, пока не сдохнешь. Ну, или пока врага не вытеснят из сектора, в котором ты приписан. А космический сектор на звёздной карте – пространство о-очень большое. Но если уж вытеснили, то ты будешь уволен в запас… пока враг не придёт снова.

Поверьте, перспектива бесконечной войны гнетёт не слабее смертного приговора. В конечном итоге, соглашаешься на любую альтернативу, лишь бы от пуль подальше. И вот мне выпала такая возможность.

Вызов оказался не обычной рутиной, касающейся организационных моментов. Наш новый майор, Ян Хилл, встретил меня в компании странных людей. В его кабинете меня поджидали седовласый механоид и двое немолодых солдат в форме без знаков различия. Судя по мускулатуре, все – мобильные пехотинцы, либо в настоящем, либо в прошлом.

— Заходи, Винсент, — Хилл жестом пригласил меня в кабинет. – Знакомьтесь, господа: тот самый Винсенте Груос, о котором я говорил.

Механоид первым пожал мне руку.

— Приятно познакомиться, сержант, — проскрипел он модулятором речи. – О вас слышны только хорошие отзывы.

— Благодарю, — осторожно откликнулся я, обмениваясь рукопожатиями с остальными. Те почему-то промолчали и не представились. Зато это сделал механоид:

— Полковник Томас Болин, — он пригласил меня сесть, а затем подвинул кресло для себя. Молчаливый дуэт также примостился на стульях. Хилл наблюдал за нами из-за своего стола.

— Сержант Груос, — Болин вновь взял инициативу в разговоре на себя. – Вас характеризуют, как компетентного в военных вопросах человека. Тем не менее, нас интересует ваша деятельность в социальной сфере.

Я посмотрел на него с подозрением. Первой мыслью было то, что меня проверяет психиатр – на предмет социальной приспособленности. Однако Болин всё же взял на себя труд пояснить:

— Я имею в виду вашу работу с гражданским населением во время кризиса на «Прототипе-18».

Я кивнул с умным видом. Если не понимаешь, о чём речь, сделай рожу кирпичом. Пусть решат, что ты умный.

— Ваши решения в социальных вопросах зачастую оказывались действенными и давали положительный результат.

Догадавшись, что имеет в виду Болин, я поспешил поправить:

— Нет-нет, я практически не вмешивался в дела мирного населения. В моей компетенции находились сугубо военные вопросы.

— Речь здесь идёт о немного другом, — ответил Болин. – О вашей работе с сепаратистами.

Хилл подал ему какие-то бумаги со своего стола; Болин зашуршал, перебирая их.

— По словам наблюдателей, раскол среди гражданского населения был значительным: примерно половина на половину. Но затем… – он сверился с цифрой на другой странице. – В ходе переговоров – которые вели именно вы – 43% перебежчиков вновь перешли на сторону Колониальных войск перехвата.

Я развёл руками:

— Когда нет еды и патронов, то люди быстро учатся проявлять лояльность. Это было вопросом времени.

Болин кивнул:

— Согласен. Однако здесь интересны ваши действия. Например, вы активно пользовались разрозненностью банд. Две из них, наиболее сильные, вы заставили бороться между собой. Когда они ослабли, вы разгромили их подчистую. Другой, наиболее слабой банде вы обеспечили снабжение и пообещали амнистию. Таким образом, у вас появилась мощная поддержка в рядах противника. И война с сепаратистами была прекращена в кратчайшие сроки.

Я кивнул. Иными словами, начальство заинтересовалось моими способностями к интриганству. Что-то подобное случилось и пару лет назад; тогда меня на время отпуска заставили посещать расширенные курсы социологии. Лекции читал капеллан Райво Штулберг, старый знакомый. Он и порекомендовал направить меня на эти курсы. Тогда я хорошо сдал экзамены и имел все шансы перейти на обучение в КСР – Корпусе социальных реформ. Эта государственная служба, находящаяся в негласном командовании над Пустынным спецназом и Колониальными войсками перехвата, занималась социальным обустройством колоний, заново присоединённых к Земному Доминиону. Если быть более точным, то Корпус вновь придавал одичавшим людским стаям человеческий облик. И я мог бы променять военную службу на работу в КСР, но не прошёл психологический тест – меня обвинили в излишнем сочувствии, мягкотелости и склонности к рефлексии. Даже тогда это звучало забавно. Но, с другой стороны, меня и в мобильную пехоту взяли со второй попытки, так чему удивляться?

— Что вы сами можете сказать о тогдашних своих действиях? – поинтересовался Болин.

— Я делал всё, что казалось правильным в той ситуации.

— Ваши стратегические решения… – Болин помедлил, продумывая вопрос. – Носили импульсивный характер, или же вы всё просчитывали заранее?

— Разумеется, просчитывал, — отозвался я. – Как можно делать такие вещи импульсивно?

Болин переглянулся с двумя своими спутниками. Те кивнули – чуть ли не синхронно, с микроскопическим расхождением. Они всё больше напоминали мне киборгов.

Словно их кивки послужили сигналом, механоид резко сменил тему:

— Сержант Груос, КСР ищет специалистов по безопасности личного состава. В ближайшее время планируется экспедиция на планету с изолированной колонией. Нам нужен консультант по защите, который отправится с нами.

Слегка выбитый из колеи резкой сменой темы, я сказал:

— В моём взводе есть двое бойцов, прошедших курсы...

— Нет, — Болин покачал головой. – Мы предлагаем это место вам.

Я посмотрел на Хилла. Тот пожал плечами:

— КСР ищет опытных людей. Я подумал, что тебе стоит продвигаться, а не сидеть в одном звании.

— Это – сугубо добровольное решение, — сказал Болин. – Никто не может заставить вас, сержант.

Дело отдавало тухлятиной уже издалека. Я поразмыслил пару секунд.

— Если не секрет – почему вы интересуетесь моими социальными достижениями? – спросил я.

Ответ Болина вышел безупречно обтекаемым:

— Вам придётся работать с целой командой в трудных условиях. Для специалиста по безопасности крайне важно умение общаться с людьми.

— И всё же, кем я буду: консультантом или специалистом? У меня будут компетенция, обязанности?

— Будут, — подтвердил Болин. – Обеспечение безопасности личного состава, подчинение приказам непосредственного командира...

«Подчинение приказам». Щёлк. Ага, вот оно. «Обеспечение безопасности», ну как же! Знаете, это всё равно что принести в мастерскую плазмотрон и сказать: «это обычный резак, вовсе не оружие». И Болин неспроста выспрашивал про «действия в социальной сфере». Я чувствовал, что мне вновь предстоит ненавистная работа в качестве человеческой овчарки.

Но какой у меня был выбор? Орбитальная база Итора, где ютился наш отряд «Железная дева», кишмя кишела солдатами – верный признак того, что скоро нас кинут в новый бой. А я уже говорил о том, как устал от мясорубок. Уж лучше где-нибудь в глуши заниматься рутиной до одури, чем снова лезть под пули. Поэтому оставалось лишь поскрипеть зубами и согласиться.

Интерлюдия

Берясь за этот рассказ, я знал, что меня ждут сложности, но смутно представлял, какие. И, когда я взглянул на гору информации, которую нужно аккуратно подать читателю, то запаниковал. Всё оказалось ещё сложнее, чем с «Генератором ненависти». Там мне хватило лишь двух цитат. Здесь же...

Помнится, была даже мысль написать некоторые отрывки в виде художественного изложения реальных событий, не от своего лица. Но тяга к достоверности перевесила. Я решил, что лучше расскажу всю правду, какую знал и видел – путь получится такая субъективная объективность. Поэтому я начну с самого начала, излагая историю небольшими порциями.

Одним из плюсов минувших восьмидесяти лет является то, что на тему «подгрибного народца» написана масса литературы. Источников хоть сфинктером ешь. Но ваш покорный слуга тоже не лыком шит: у меня есть информация из самых  первых рук. Согласитесь, очень удобно, когда жрецы деградировавших колонистов почитают бортовые журналы за священные артефакты и следят за их сохранностью. А если держать технику Доминиона в сухости и тепле, то она запросто доживёт до момента, когда попадёт в руки молодого сержанта Груоса. А молодой сержант Груос, прочитав этот остросюжетный триллер, сделает нелегальную копию. Да, я нарушил закон. Арестуйте меня.

Но довольно шуток. Вот вам первая порция информации, тщательно скомпонованная для удобоваримости.

Думаю, все знают о первой волне колониальной экспансии, которую Доминион затеял три века назад. Ни для кого не секрет, что с тогдашними технологиями наладить коммуникации должным образом не удалось, и многие колонии оказались оторваны от цивилизованного мира. А в изолированных колониях, доложу вам, живётся трудно… Потому многие и деградируют.

Но расчёт тогда делался не на коммуникации. Главное было посеять семена, чтоб потом собирать людскую жатву для предстоящей войны. Бог-Машина предвидел войну с самого создания Доминиона – достаточно взглянуть на рассекреченные материалы про операцию «Лунный рубеж».

Но не суть. Важно то, что экспедиция на планету 3С77 отличалась от прочих. Во-первых, пунктом назначения. Планета обладала фауной крайне необычной и опасной – ну явно не из тех, какие стоит выбирать для колонизации. Иное же дело – её расположение на звёздных картах. Идеальный опорный пункт для будущей войны.

Что ж, раз опорный пункт, то выбирать не приходится. И вот командованию экспедиции приходит интересная директива. Листаю книгу «Экспедиция обречённых», открываю страницу с копией. Цитирую:

Ввиду наличия на планете враждебного организма, чьи действия несут угрозу жизням колонистов, приказом главнокомандующего Космической Кавалерии Земного Доминиона Фредерика Маршалла постановляется:

1. Включить в состав экспедиции команду военных биохимиков под командованием майора Томаса Райнера.
2. Назначить майора Томаса Райнера командующим экспедицией.
3. Наделить майора Томаса Райнера полномочиями для проведения операции “Кукловод”.

Итак, экспедицию возглавил не капитан экипажа – выпускник Корпуса Колонизаций – а офицер из химических войск. Даже человек, мало знающий о программе обучения в Корпусе, понимает, насколько она не похожа на то, чему учат солдат-химиков. И тем не менее, командующим на корабле «Создатель» стал майор Райнер, в вопросах колонизации не разбирающийся никак.

А теперь займёмся моим любимым делом – полазаем по моей коллекции. Вот выписка из личного  журнала Райнера. В частности – содержимое груза той самой команды биохимиков.

Опись груза в отсеке №13

Контейнеры 1x2 м, 8 шт;

Вес: 1,2 т (150 кг каждый);

Содержимое: органический материал на белковой основе (содержание препарата ИЛ-4/7/14 – 19%);

Что, если я подскажу более распространённое название препарата «ИЛ»? В нынешних магазинах, в разделах бытовой химии, он продаётся под наименованием «Чист» — мощнейший фунгицид, опасный для открытых участков кожи. Разумеется, он не сильно-то похож на препарат «ИЛ» трёхвековой давности. Но и «ИЛ» с модификацией «4/7/14» значительно отличался от других противогрибковых средств своего времени. В частности, он обладал замедленным действием и имел в числе добавок активные бактерии, которые отличались живучестью и высокими темпами размножения. По сути дела, это был уже вирус, особый фунгицид с узким профилем применения – для одного, особого гриба.

В чём заключалась операция «Кукловод»? Обращусь к рассекреченным документам (люблю ссылаться на авторитеты). Читаем очередной отрывок:

Этапы операции «Кукловод»:

1. Внедрение органического материала в пищеварительные аппараты организма (3 сектора, по 2 контейнера в каждый + 2 запасных).
2. Отслеживание по мере заражения новых автономных секторов организма и их изоляция.
3. Установление контроля над нервными центрами организма.
4. Оказание паралитического воздействия на нервную систему организма.

Как видим, борьба предполагалась основательная. Грибные организмы – такая штука, что огнём их не истребишь. Чего уж там, даже в сильнейшем фунгициде выживает около 2% спор. А если учесть, что гриб на планете 3C77 показывался снаружи лишь на треть, то бомбёжки ему не особо навредили бы. В перспективе уничтожение гриба затянулось бы на десятилетие – и потому было так важно захватить контроль над его нервной системой, хотя бы отчасти. Тогда у небольшой группки биохимиков появился бы шанс на победу.

Однако «Создатель» совершил жёсткую посадку. Бортовой журнал, а также записи Райнера свидетельствуют об обширном ущербе, нанесённом грузу – в том числе и контейнерам в отсеке №13. В результате повреждений у трёх контейнеров отказала охлаждающая система, и органический материал «протух». Таким образом, в начале операции у группы майора Райнера оказалось недостаточно яда для поражения цели. Тем не менее, попытка внедрения была предпринята. И вскоре все колонисты узнали, что гигантский обелиск, возвышающийся над их головами, куда более разумен, чем казалось. Кукловод начал своё восхождение.

-3-

За свои обязанности спеца по безопасности я взялся ещё до вылета. Бригада набралась разношёрстная – мобильные пехотинцы, бойцы Пустынного спецназа и несколько ребят из химических войск. Поскольку все они были солдатами, и весьма ответственными, то проблем у меня не возникало.

Период подготовки был очень спокойным и мирным, без всяких эксцессов. После скомканных будней на боевом фронте скука кажется чем-то восхитительным. И мне действительно было хорошо всю ту неделю: днём без спешки улаживал организационные дела, после смены ужинал в прекрасном кафе, а вечером созванивался с Дороти. Она как раз посещала восстановительные курсы и хвасталась успехами. Её новая рука была всё ещё неуклюжей, но с каждым днём координация улучшалась. Дороти была на седьмом небе от счастья.

Но был такой червячок сомнений, который точил мне все эти семь дней. Мобильных пехотинцев не берут просто так в экспедиции. А ещё я лично проверял груз, и там было оружие. Стало ясно – предвидятся форс-мажоры. Впрочем, глупо было рассчитывать на покой. Я уже смирился.

Утром дня «Икс» мы в полном составе явились в стыковочный отсек орбитальный базы. Нас встретил транспортный корабль средних габаритов – судно дальнего следования, с каютами и обширными грузовыми отсеками. Под моим присмотром контейнеры загрузили на борт. При этом не присутствовал никто из вспомогательного персонала; наша маленькая армия всё сделала сама. Никаких свидетелей. Уверен, что, загляни я в журнал прибытий и отбытий, то не нашёл бы там записи о нашем рейсе.

Наше судно, «Пурпур», отчалило от базы и тихо-мирно отправилось в полёт. Отныне мои письма домой переходили в особый режим секретности, когда я мог написать лишь: «Милая, у меня всё хорошо. Сегодня на завтрак ел кашу с консервами. Как у вас дела?». А порой и про еду говорить не следовало – вырезали. «В целях безопасности». Когда ты на задании, твоим близким повезёт, если они вообще будут знать, жив ли ты.

Трёхдневный полёт проходил в молчании. Даже мобильные пехотинцы – самые беспокойные пассажиры – были угнетающе тихи и спокойны. За время путешествия я успел познакомиться со всеми ребятами из отряда и даже пару раз сыграл с ними в карты. Особенно я сдружился с двадцатилетним Ральфом Голдингом, парнем из Пустынного спецназа. Он принял мою историю про приключения под куполом неожиданно близко к сердцу, и внезапно мы сошлись во многих вопросах. Ральф, как выяснилось, и сам однажды попал в ситуацию, подобную кризису на «Прототипе-18». Тогда, правда, он был ребёнком. И неспроста он вырос в такого мрачного юношу.

Но, несмотря на внешнюю угрюмость, Ральф оказался человеком открытым и ответственным, пусть и несколько эмоциональным. Он оказался мостиком, через который я вошёл в доверие к остальным парням из Пустынного спецназа. Как оказалось в будущем, не зря.

Нами командовал Болин, однако он редко вмешивался в организационные вопросы. Большую часть времени его заменяли те двое молчаливых солдат, с которыми я встретился в кабинете Хилла. Подозреваю, что эти типы были из контрразведки. Первый, Тотл, заведовал, судя по всему, идеологической обстановкой – он ненавязчиво присутствовал при любых разговорах и собираловках в кают-компании, при этом не вмешиваясь в беседу. Второй, седовласый гигант по фамилии Омниус, следил за секретностью. Он соответствовал своей фамилии – казалось, мог присутствовать в нескольких местах. Помнится, я во время очередной проверки застал его в грузовом отсеке. А затем, спустя минуту, столкнулся с ним на мостике. Думаю, кстати, что он ещё и контролировал нашу переписку – слишком уж он засиживался у компьютера по вечерам. Разговаривали они крайне редко; нам вообще повезло, что мы узнали их имена. Безмолвные и невозмутимые, они походили на машины больше, чем механоид Болин. Тот, по крайней мере, умел шутить.

На исходе третьего дня Болин собрал нас в каюте и предупредил, что переписка временно запрещается. Также он сообщил, что через девять часов «Пурпур» прибудет к месту назначения. Членам отряда предписывалось быть готовыми к указанному времени. После мы ещё немного посидели, поболтали, и разошлись по каютам.

Чуть позже, во время вечернего обхода я встретил Болина в грузовом отсеке – тот неторопливо прогуливался вдоль контейнеров, заложив руки за спину. Он молча пронаблюдал за тем, как я провожу проверку и в конце мягко поинтересовался:

— Всё в порядке?

— Да, — подтвердил я и защёлкнул замок на последнем контейнере.

— Замечательно, — Болин кивнул и возобновил своё дефиле по отсеку. – Идите на отдых, Груос. У вас ещё достаточно времени, чтобы поспать.

— Полковник, я могу кое о чём спросить? – поинтересовался я.

— Да-да? — он обернулся.

— Я знаю, что уже спрашивал раньше. Но всё же, если можно точнее: какой уровень риска в данной операции?

— Как и раньше, я не могу ответить, Груос, — сказал Болин без тени раздражения. – Вовсе не потому, что скрываю что-то от вас. Просто я сам не знаю.