Все мои дни начинаются одинаково: со ставшей уже почти ритуальной чашки ароматного кофе, сваренного в турке, на небольшой плитке, что стоит на столике в крошечной кухоньке моего маленького, неуютного домика. В доме всего одна комната – спальня, она же - гостиная. Вот только гостей у меня не бывает. Те, кто приходят к Реке, предпочитают или сразу переправляться на другой берег, или, - если ночь темна и глубока, а высокие волны бьются о берег в тщетной надежде спрятаться от сильного ливня, - пережидают непогоду под навесом возле пристани.
Каждое утро я сижу за столом и смотрю в окно, на Реку. В отличие от реки моей жизни – мутной, ленивой; тяжело, устало несущей воды свои сквозь время, - эта Река всегда разная. Иногда по утрам она приветствует меня танцующими на волнах солнечными зайчиками. Временами злится и рычит, как дикий зверь, пытаясь подобраться к кирпичной лесенке, что ведет от дверей к пристани; набегает на нижние ступеньки и откатывается назад, страшась покинуть свое русло. Зимой, в холода, я вижу сквозь кружение снежинок, как несет Река льдины, что путешествуют из северного моря в южное, не догадываясь, что там найдут свою погибель.
Река бывает ласковой и нежной, как юная женщина; сердитой и ворчливой, как уставшая старушка; буйной и неукротимой, как одержимая пифия; доброй и игривой, как маленький щенок. Только «той же самой» Река не бывает никогда. Каждый день, каждый час, каждый миг она новая, неповторимая, внезапная, словно укоряющая меня вечной текучестью и изменчивостью за рутинную и обыденную жизнь, за непроходящую скуку моего бытия.
Она живет, а я существую – ненужным придатком на ее берегу. Я знаю, Река может смахнуть меня легкой волной в бездонную глубину своих вод; смахнуть вместе со старой дощатой пристанью и жалким домишком. Но почему-то не делает этого. Иногда мне кажется, она меня жалеет, как мы жалеем калек и маленьких детишек.
Я бы и рад избавить Реку от обременительного соседства, но не могу. На сто миль выше и ниже по течению нет ни других перевозчиков, ни бродов, ни мостов.
А вот существ, желающих перебраться на ту сторону, всегда хватает. Поэтому каждое утро, выпив кофе, я надеваю высокие сапоги, дождевик, беру в прихожей весла и выхожу на пристань.
Моя лодка может вместить пять или шесть человек, но перевожу я всегда только одного за раз. Таковы правила – не мною установленные, не мне их и менять. Они вечны, как Река, а, может, даже старше.
На том берегу начинается узкая извилистая тропинка, что ведет через густой, дикий лес в неведомые и невиданные мною места: к многолюдным городам, шумным деревенским ярмаркам, высоким замкам и приземистым, пузатым крепостям возле далекого моря.
Здесь, на опушке, я разведу костер, и мы – я и путешественник (каждый раз новый) – сядем возле, чтобы выпить крепкого темного пива и поболтать немного. И за стаканом хмельного напитка я услышу историю. Это еще одно, не мной установленное правило: каждый, кого я перевожу на другой берег, должен рассказать мне случай из своей или чужой жизни. Любой, какой пожелает. И он станет платой за переправу.
Истории бывают разные. Иногда с последним словом они сворачиваются на ладони пушистым котенком; иногда осыпаются на землю легким серым пеплом - значит, в этот раз кто-то прокатился в моей лодке бесплатно.
Рассказы грабителей и разбойников с большой дороги оборачиваются парой-тройкой стертых медных монет. Повествования отважных воинов о битвах и победах стоят чуть больше – горстку серебра, редко когда – целый золотой обол. Монахи разных религий отдаривают меня богоспасительными морализаторствами, похожими на зачерствевшие караваи в котомке нищего. Красавцы-эльфы и странствующие барды чаруют легендами и стихами, с легким звоном превращающимися в розовые, голубые и нежно-желтые драгоценные камни – полупрозрачные, светящиеся в темноте, поющие под полной луной и звездным небом. Истории женщин, особенно старых, мудрых, много повидавших на долгом веку, улетают в небо легкокрылыми бабочками или прорастают цветами на лесной опушке.
Однажды, дождливым осенним вечером, мне довелось перевозить шагающее дерево – могучий, кряжистый тополь, - и он одарил меня сказкой, обернувшейся поленницей дров. Зима в тот год выдалась холодная, и плата тополя за перевоз пришлась как нельзя кстати.
Моя память хранит все рассказанные истории, а мой домик давно превратился в склад артефактов, когда-то бывших болью, радостью, весельем, предательством, дружбой и жестокостью ушедших в никуда и давно позабытых мною существ.
Но я по-прежнему каждое утро спускаюсь на пристань, чтобы дождаться его – того единственного Странника, что заплатит мне историей лучезарной, как радуга; многоцветной, как дивный алмаз, которому поклоняются подгорные гномы; легкокрылой, как весенняя птица; прозрачной, как слеза ребенка; пронзительной, как крик умирающего оленя; и светлой, как дарящее жизнь солнце.
Я не знаю, каким волшебным предметом станет она, когда слетит с губ Странника последнее слово. Но верю: сила этого талисмана позволит мне наконец-то вспомнить свою историю, вспомнить, кем я был до встречи с Рекой.
Похожие статьи:
Рассказы → Разговор в поезде часть 1.
Рассказы → Мокрым пальцем
Рассказы → Разговор в поезде часть 2.
Рассказы → Прошу тишины!
Рассказы → Господин Музыка (шесть картинок)
Это идея соавторского сериала навеяла?
