Вечером, каждого последнего воскресенья месяца, в психушке тихо. Из врачей только дежурный, так что можно и расслабиться. Всем буйным санитары вкалывают успокоительное и садятся в преферанс играть на раздевание. Раньше на деньги играли, но когда в коллектив больницы влилось сразу три молоденьких медсестрички, стали на раздевание играть. Правда оголяются до белья, соблюдая правила приличия, но слухи по больнице ходят самые разные.
Пациенты в это время развлекаются кто во что горазд. Кто-то в города играет. Кто-то режется в очко на пальцах. Кто-то рассказывает истории своей жизни. А кто-то тихо плачет, размазывая по стене влажные зеленые козявки.
В палате имени "Четвертого февраля" идут разговоры. Почему палату под номером девятнадцать называют так, никому уже не известно. Знал сторож, дядя Миша. Но он давно уже помер, унеся эту тайну с собой в могилу.
Вот на кровати слева сидит Владимир Еленович, как он себя называет, все мечтает, как завтра к нему приедет мать и привезет горячих пирожков с луком.
— Да вы хоть знаете, какие пирожки готовит мамка? — спрашивает Владимир Еленович и в его глазах загорается мрачный огнь сладострастия. — Это вам не покупные, где тесто в палец толщиной. Нет, тесто тонкое, а начинка на топленом масле стомленая, да еще и с домашними яйцами.
Владимир Еленович рассказывает, а Иван отворачивается к окну, пытаясь уравновесить разыгравшееся чувство голода, разглядывает сугробы и сосульки за толстыми решетками. Какие там пирожки, он бы и сосульку сгрыз с удовольствием. Вечно-голодный парень, не в силах больше терпеть эту гастрономическую пытку, решает сменить тему разговора.
— А я сегодня заметил, когда Ольга наклонилась, розовый лифчик у нее.
Владимир Еленович сразу замолкает. Тема еды как-то сразу становится неактуальной. Димон, которого жена упекла сюда от алкоголизма, оставляет книгу и внимательно смотрит на Ивана.
— Продолжай, — говорит он, превращаясь в слух и тут же невпопад добавляет. — Моя-то, квартиру оттяпать решила, а квартира матери моей! Вот выйду, сразу на развод подам.
Вдохновленный таким вниманием, Иван принимается описывать как он, специально не привстал за лекарством, притворившись, что стало плохо. И как Ольге пришлось наклониться, чтобы дать таблетку.
— … А под халатом у нее, кроме белья нет ничего! - повышая накал страстей, Иван взмахнул руками, пытаясь показать объем сокрытого под халатом.
Слушатели захихикали, потирая ладони, не смеялся только Вадим, старожил палаты, который обретался в тут лет шесть.
— Ой зря ты под халатик к ней заглядывал, парень, — зловещим голосом заявил Вадим.
— А что такое? Она не замужем вроде, — возражает Димон и улыбается. — Вот вылечусь, выйду, разведусь со своей стервой, и приглашу...
— Пригласи, пригласи. Только смотри, чтобы потом тебя по частям не нашли, — продолжал запугивать Вадим. — Вышел один, такой же молодой, как ты. И на свидание Ольгу обещал пригласить. А потом голову его нашли в парке, а руки-ноги из канализации вылавливали. А дядя Миша? Думаете от чего помер? Водкой паленой траванулся? Нифига! Когда нашли его, ни капли крови внутрях не осталось и шея прокушена.
Иван почувствовал, как по спине мурашки побежали, но вспомнил, что у Вадима маниакально-депрессивный психоз и шизофрения и что у него периодически случаются обострения. В последний раз, например, он залез под кровать, чтобы его инопланетяне не похитили. А до этого на лечащего врача кинулся с криком, что тот колдун-вуду.
— Ты скажи еще, что она маньячка, — хмыкнул Иван.
— Зачем маньячка, — очень спокойно ответил Вадим. — Людоедка.
— Врешь, — выдохнул Владимир Еленович. — Девчонка молоденькая, откуда она людоедкой станет?
— Молоденькая? Да ей пятьдесят! Не верите, можете анкету ее посмотреть. А людоеды-кровососы от крови человеческой молодеют. Отчего думаете у нас постоянно кровь донорская пропадает?
Владимир Еленович хотел было возразить, но в коридоре послышались шаги дежурного санитара и пришлось отложить дискуссию.
Все легли, закрыв глаза, и сделали вид, что спят. Вскоре они и вправду уснули, потому что болтать особо про пятидесятилетнюю Ольгу никому не хотелось. Пусть это и бред шизофреника, но волшебный флер женского очарования был испорчен. Один только Иван ворочался с боку на бок и все никак не мог забыть слова Вадима о том, что Ольге пятьдесят.
— Да быть не может, — шептал он, вспоминая нежную кожу, едва тронутую румянцем. — Откуда пятьдесят? Он врет, у него опять приступ… А если нет? Кровь-то и в самом деле пропадает. Сам слышал, как недавно главврач орал.
Осторожно приподнявшись на локте, Иван оглядел палату. Было тихо, только слышалось размеренное дыхание товарищей. Парень запустил руку под железный обод кровати и вытащил, упрятанную между пружинами отмычку. Несколько умелых движений и дверь в палату открыта. Оглядев коридор, и убедившись, что там никого нет, Иван направился к кабинету их лечащего врача. Идти по темному коридору было страшновато. Ивану все казалось, что вот-вот дверь раскроется, выйдет санитар и застукает его за нарушением режима.
— Узбагойся, чувак, — подбодрил он сам себя. — Все внизу, в карты на раздевание играют. А ты просто идешь по вагону поезда в туалет. Вот и все.
Этот самогипноз помог. Ивану и в самом деле стало казаться, что он идет по узкому коридору купейного вагона. Даже покачивать стало, приходилось хвататься за дверные ручки, чтобы не падать. Наконец парень добрался до конца коридора, где находился врачебный кабинет. Дверь, как и ожидалось, была заперта. Ковырнув замок той же отмычкой, Иван поблагодарил скупое финансирование и чиновников-казнокрадов за то, что до сих пор в лечебнице все советских времен.
Оказавшись в полутемном кабинете, он, первым делом задвинул плотные шторы, и включил свет. В стенном шкафу стояли папки с личными делами персонала. Иван снял папку с большой буквой "Л" на корешке и быстро пролистал файлы.
— Ну ка, — пробормотал Иван, вытаскивая из файла копии страхового и паспорта. — Вот и посмотрим, сколько вам лет, Олюшка.
Однако, увидеть ничего не успел. По коридору кто-то пробежал, быстрым шагом. Иван торопливо захлопнул папку и сунул ее обратно.
Когда дверь в кабинет раскрылась, перед Ольгой предстал пациент с совершенно идиотским лицом, роющийся в ящике стола.
— Иван? — удивилась медсестра. — Ты чего тут?
— Выпить захотелось, — соврал первое, что пришло в голову Иван, и сразу страх весь пропал. Полегчало. Потому как Ольга коварно улыбнулась и, погрозив пальчиком, прошептала:
— Ай-яй-яй, Ванечка. Я вот доктору расскажу про ваши ночные оргии.
— Да какие оргии, это ж я как успокоительное. Сон мне приснился, — и Иван стал вдруг рассказывать свой вчерашний сон. — Приснился мне, что в дом, через окно влез здоровенная котяра-убийца. И стала она по квартире шариться. Меня искать. А тут раз, и Машка, кошка моя, выскочила. Лапу выпустила с когтями, котиху эту за шею ухватила и давай душить. Душила-душила, душила-душила...
— И тут кошка сознание потеряла, а потом исчезла. Да? — перебив рассказ, закончила Ольга. И веселость и непринужденность обстановки разом пропала.
— Да-а… — напрягшись, кивнул парень, не понимая, откуда медсестра могла знать его сон. Он же никому не рассказывал.
— Нехорошо Ванечка, нехорошо, — покачав головой пожурила Ольга, стягивая с шеи шелковый шарфик.
Взглянув на ее шею, Иван почувствовал, как разом пересохло во рту. Ибо по горлу шли три глубоких, отчетливых кошачьих царапины. Но отчаянно не хотелось верить тому, что Вадим оказался прав. И Иван старался не верить, и вместо того, чтобы попытаться бежать, стал уговаривать себя, что это все сон и бред.
— Нехорошо Ваня девушку без ужина оставлять. Все эксперименты эти научные, будь они прокляты. Ведь только морщинки убрать хотела. Крем экспериментальный попробовала. А видишь, как оно вышло-то. Иди ка сюда Ванечка, утолишь печаль девичью, — и с этими словами Ольга сделала шаг вперед, открывая пасть с острыми, как иглы зубами.
А Иван все не верил. Даже тогда, когда острые клыки прокусили кожу на его шее.
и хоррор люблю))
