Конец всех надежд

Спин-офф рассказа "Правь в ночь"

В Нэшмиэле предзакатная тишина. Воздух напоён ароматами. Последние солнечные лучи уползают за горизонт, и тонкая апельсиновая полоска между небом и землёй тает. Городские крыши роднятся с небесной темнотой – в свои права вступает ночь. Её бессменные музыканты-сверчки просыпаются в палисадниках и заводят мелодии тихой тьмы.

Освещённые окна редеют, угасают, потом исчезают совсем – Нэшмиэл спит.

На углу Тринадцатой и Лесной улиц стоит, подняв воротник пальто, Найтли Хэйл. Он ждёт.

Кого можно ждать в столь поздний час? Мыслям о ком можно улыбаться? Уж не ночное ли свидание предстоит молодому человеку?

В тупике Тринадцатой улицы поёт козодой. Найтли знает, что эта птица не живёт в городе. Её каждую ночь призывает Дама, и невозможно точно сказать, кто из них двоих более странен: птица, отвечающая на зов, или таинственная женщина, призывающая крылатого друга.

Едва пение смолкает, как Найтли срывается с места. Он бежит вниз по Тринадцатой, через три перекрёстка, к мосту, через мост, через площадь, ныряет в маленький парк. Появляясь на другом его конце, он, запрокинув голову, смотрит в тёмное небо.

У козодоя белое оперение.

Здесь.

Это поворот; улица огибает парк и возвращается к площади. Прямо на парк смотрит большой дом.

Сверчки поют как-то иначе. Найтли всегда отмечает этот разменный мотив: строит ему приблизиться к цели, как голоса ночных певцов словно тонут во тьме. Цель обостряется, равно как и его слух, движения становятся более чёткими, он видит и помнит всё так, как должно всё это выглядеть и запоминаться. Дама хорошо обучила его.

Тенью он бросается к дому и, высоко подпрыгнув, ловит белого мотылька.

Этот мотылёк только что покинул дом, не открыв ни одной двери и не подняв ни одной ставни. Он бьётся в едва сцепленных пальцах Найтли, хочет выбраться, но не находит достаточной щёлочки. Да-а, Дама хорошо учит: её Возвращающие, стоит им поймать мотылька, не отпустят это насекомое ни за что на свете. Это их работа – Ловить и Возвращать.

Ночь дышит персиками и розами: вокруг дома большой сад. Найтли улыбается про себя и приближается к дому; мотылёк, потеряв надежду спастись, затихает в его ладони.

Не спастись, думает Найтли. Маленький врунишка.

В дом он входит без хлопот и тоже не пользуется ни дверями, ни ставнями. По длинной лестнице поднимается на второй этаж, а потом – на третий. Это дом на десять квартир, но Возвращающий знает, какая квартира ему нужна. Вот оказывается он перед дверью с цифрой «9» наверху, вот идёт через жилые комнаты, в которых нестройным хором храпят нэшмиэльцы, вот сворачивает направо и оказывается перед коморкой, что прячется под лестницей на чердак.

В коморке на древнем топчане спит мальчик лет семи. На лице его, неспокойном даже во сне, полутонами играют кровоподтёки.

Найтли подносит руку с мотыльком к хилой груди мальчика, разжимает пальцы, и белый крылатец переползает на того, кого покинул.

– Как ты мог бросить его? Он же совсем один, – строго пеняет Найтли мотыльку, а потом, когда тот обращается молочным туманом, гладит мальчика по голове. Нащупывая солидную шишку, он мрачно говорит (теперь уже мальчику): – Не отпускай его больше. Никогда.

И молнией уносится прочь, чтобы Ловить вновь, Возвращать снова и снова, ночь за ночью, ведь ночь – отличное время для утраты всех надежд.

Сквозь спящий Нэшмиэл Найтли следует за белым козодоем, и раз за разом мотыльки-беглецы, ускользнувшие по неосторожности или по безволию хозяев, возвращаются на свои места. Ароматы ночи не поспевают за посланцем Дамы, и время от времени ему кажется, что несётся он не по родному городку, а по космосу.

Он улыбается про себя: ему нравится то, что он делает, и он знает, что Она похвалит его.

Десять кварталов подряд – женщины, дети, старики, редко мужчины. Одно бледное лицо за другим – то спящее, то печально бодрствующее, но неизменно обречённое. Мотыльки разлетаются кто куда, но он ловит всех и всех возвращает.

Три часа ночи. Ещё час, и утро начнёт заявлять о себе проплешинами в облаках. Скоро придёт время Карающих, что следуют по пятам за такими, как Найтли, и ночь уступит место рассвету.

Хэйлу уже кажется, что сегодня никто никого больше не покинет, но козодой белой искрой устремляется вдоль по Торговой улице, и ловец, обгоняя время, бежит за птицей. Ночь свежеет.

На одном из перекрёстков Найтли едва не попадает под карету, что, разливая туман, несётся по улицам Нэшмиэла, но вовремя отпрыгивает.

– Привет, Найтли! – кричит ему из кареты Кари, его младший брат.

Огнеглазый мальчишка, усмиряющий ночные страхи. Найтли грозит ему кулаком, но знает сам, что грозит не всерьёз. Если бы Кари не занял его место рядом с отцом, Найтли никогда бы не познакомился с Дамой и не поступил бы к ней на службу.

Карета не успевает скрыться во тьме, а Найтли уже вновь следует за козодоем. Всё дальше и дальше движутся они, дальше торговых рядов, дальше последних домов, дальше даже, чем простирается сама улица. Вот уже Найтли, едва касаясь травы, несётся через луг, что отделяет город от пригорода, и в скорости их с козодоем ему чудится непобедимость.

Ветхий домишко предстаёт взору Возвращающего. Птица кружится над едва держащейся крышей, обозначая очередную цель, и Найтли машинально ищет белое пятнышко.

Ночь пахнет росой.

Время истончается.

Мотылька не видно.

– Где же ты, где? – шепчет Найтли.

Козодой исчезает в объятиях расползающейся тьмы, а ловец всё оглядывается. Может, мотылёк ещё внутри? Может, он вернулся сам?..

Нет, этот дом слишком обречённо накренился, слишком печально молчит, всякая надежда уже покинула его.

Уже?

Найтли бросает пронзительный взгляд назад, в город, но его окружает ночная пустота – та пустота, в которой бьются сердца только живых. Он слышит все звуки, но среди них нет мягкого звука побега.

Если он не улетел, тогда где же он?

Найтли смотрит на дом.

Дом словно умер. Таких домов в Нэшмиэле мало.

Умер?

Найтли не верит своим глазам.

Умер?

Он делает шаг к двери, всё ещё сомневаясь, а потом бросается вперёд сломя голову.

Умер, умер, умер. Как это могло произойти?!

Он находит его мёртвым, действительно мёртвым. Мотылёк белеет на ветхих досках пола, его крылышки сломаны, тельце расплющено, крошечная голова раскрошена – он раздавлен. Рядом с ним одиноко лежит старая домашняя туфля.

Вторая туфля надета на ногу женщины, что спит за столом, уронив голову на руки. Найтли видит только часть её лица, и усталость, что цепляется за каждую чёрточку его, настораживает Возвращающего. Ему часто приходится видеть несправедливость, страх и горечь, но усталость обычно не нуждается в его услугах.

Может, это не она привела к смерти мотылька?

Найтли осматривается, но видит только шестерых малышей от года до пяти, сопящих на широкой кровати.

Значит, всё-таки она.

Он видит на столе скомканный листок бумаги, берёт её в руки, разворачивает. Это записка.

«Нет больше сил видеть тебя. Ухожу. На детей буду присылать деньги».

Найтли смотрит на женщину. Она молода, но выглядит старше: её молодость съели заботы. Да, она не красавица, но в чертах её лица проглядывает искренность и простота. Даже во сне не разгладившаяся складка меж бровями говорит о сварливости, но пойди разбери, чем эта сварливость вызвана. «Ухожу»… Всегда легче уйти, чем помочь.

Но чем он-то может помочь? То, что он мог вернуть, раздавлено, надежда убита усталостью.

Вдруг в голову Найтли приходит мысль, что если бы он не задержался перед каретой, то, возможно, успел бы спасти мотылька – и женщину. Успел бы? Скорее всего.

Но что толку злиться на Кари? Каретой ведь правит не он, а Хайрис.

Впервые за время службы Возвращающим Найтли чувствует, что должен принимать решение самостоятельно. Но какое решение?

Он переводит взгляд с мёртвого мотылька на детей и их мать, снова пробегает глазами записку. Как же они теперь будут жить? Без надежды…

Он растерян. Он подбирает мёртвого мотылька и кладёт его в карман пальто. Дама будет опечалена. Настоящие, сильные мотыльки рождаются слишком редко. Вся надежда – на Возвращающих, благодаря которым мотыльки становятся сильнее.

Стойте. Надежда на Возвращающих?

Он ведь знает это, верно? И может… поменяться?

– О чём ты думаешь?! – тут же одёргивает он себя. – Это будет не мен. Это всё равно что отдать. Навсегда. А сам?..

Возвращающие должны верить в свои силы, а какая вера долго протянет без надежды?

Но ей-то, ей теперь не на кого надеяться…. А у него есть Дама.

Которая велит не терять веру.

Замкнутый круг, но…

Найтли больше не колеблется. Он верит в то, что может помочь, и он должен помочь, чего бы это ему не стоило.

Он приладывает правую ладонь к груди, жмёт со всей возможной силой – и вот уже по большому пальцу ползёт крылатец, его собственный крылатец, большой и сильный, который способен превращать надежду в веру.

– Надежда есть всегда, – говорит Найтли, пересаживая мотылька на руку спящей женщины.

Но так ли это?

Он смотрит, как мотылёк растворяется, и бросается прочь из этого дома. Он сделал всё, что мог. Теперь – домой.

Когда он возвращается в город, ночь уже бледнее. Время Возвращающих уступает место времени Карающих. Всё, что остаётся ему – пройти несколько кварталов.

Раннее утро крадётся неслышными, прохладными шагами, и Найтли прячет руки в карманы.

Что это?

Он вынимает руку – на ладони лежит мёртвый мотылёк.

– Нужно отнести его ей, – решает он.

Потом сомневается: а правильно ли это? Ни у одного Возвращающего ещё не погибал мотылёк, он станет первым, кто принесёт Даме белый трупик. Что она скажем на это, как посмотрит на своего верного слугу? Одно это заставляет его сглотнуть застрявший в горле комок.

Может быть, просто похоронить его где-нибудь в парке? Нельзя же бросить его так – он был слишком важным составляющим звеном человеческой души.

И снова Найтли сомневается. Если не сказать Даме о мёртвом мотыльке, она рано или поздно узнает сама, и тогда будет ещё хуже. Он лишится её благосклонства.

Но принести смерть, когда она ждёт жизни и горящих глаз?..

Он останавливается посреди Нэшмиала и не замечает, что небо прорезают новые тени – это Карающие заступают на смену. Все его мысли отданы погибшему мотыльку и Даме.

Ей он посвящает большую часть дум.

– Вера и надежда – единая связка, – обычно говорит она. – Не бывает так, чтобы человек обладал чем-то одним. И если отнять что-то одно, то и второе уйдёт.

Так что же получается, он сам отнял у себя веру?

Получается…

Но так хочется верить. Так хочется видеть, что она довольна, что она улыбается.

Короткий крик в небе заставляет Найтли поднять голову. От удивления он чуть не роняет мотылька.

Вернулся козодой.

Но как? Он ведь уже должен был вернуться в лес.

Птица кружит над Возвращающим, снижается рваными кругами, и когда Найтли, как ястребу, подставляет ей руку, садится на его локоть на излёте. Молодой человек подносит козодоя почти к лицу и заглядывает в большой продолговатый глаз.

Птица открывает клюв.

Крошечный мотылёк с бархатными крылышками выскальзывает из птичьего клюва.

Он порхает перед Найтли, а тот следит за ним немигающим взглядом.

Откуда?..

Но когда мотылёк садится на левый лацкан пальто и растворяется, он понимает, откуда. И улыбается. И говорит козодою:

– Она всегда верит в нас, верно?

Внутри него белой искрой загорается новая надежда.

Надежда на то, что даже если он ошибётся, Дама его поймёт. И задача его состоит в том, чтобы в кратчайшие сроки превратить надежду в веру.

Когда ему открывают дверь дома, стоящего в тупике Тринадцатой улицы, обе трансформации подходят к концу: небо прорезают лучи восходящего солнца, окончательно изгоняя ночь, а Найтли больше не сомневается. Он вежливо улыбается дворецкому, когда тот приветствует его, и следует за ним в чайную комнату. Там Дама обычно принимает гостей.

Она прекрасна, как утро. Её глаза улыбаются. Она знает, верно?

– Верно, – отвечает она на немой вопрос Найтли и протягивает ему руку. – Я никогда не сомневаюсь в тех, кто возвращает надежду. 

Похожие статьи:

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → Желание

Рассказы → Песочный человек

Рассказы → Властитель Ночи [18+]