Здравствуй, мама!
Она умерла два месяца назад, но осознание этого наступило только сейчас. Нет, логически я понимал это и раньше, но не мог принять. Еще тогда, на похоронах, казалось, что в больнице что-то перепутали, моя мама лежит где-нибудь в травматологии, а сейчас хоронят чье-то другое безымянное тело. Вот же смеху-то будет, когда все откроется! Но похороны шли свои чередом, ничего не менялось. Ко мне подходили со своими однотипными соболезнованиями родственники, друзья, соседи, а мне хотелось рассмеяться им в лицо… Неужели они не понимают, что это всего лишь шутка? Так неудачно затянувшаяся шутка…
Я налил в рюмку водки и залпом выпил, закусив приготовленным бутербродом. Покойся с миром, мама. Я тебя не забуду.
Сорок два года. Ей было всего сорок два. Всегда ратующая за здоровый образ жизни, занимающаяся йогой и плаванием, эталон здоровья, задора и радости. Нет, так не бывает в жизни, в МОЕЙ жизни. Такое возможно в книгах, фильмах, в каких-нибудь компьютерных играх. Это могло случиться у соседей или близких друзей, но не у меня.
Сложив в раковину грязную посуду, оставшуюся после нехитрого ужина, который состоял из китайской лапши и бутербродов, сдобренных ста граммами водки, я отправился спать.
В то утро меня разбудил аромат свежесваренного кофе. Как в рекламе. Я, спросонья шаркая тапками, отправился на кухню, на запах. Мама была в спортивном костюме, волосы собраны в пучок. Улыбчивое, доброе, любимое, знакомое с детства лицо. Она варила кофе по-турецки и уже снимала турку с плиты, чтобы налить себе в чашку.
— Ты вовремя! Садись, тебе тоже хватит!
Быстро, как она сама выражалась « внутрижелудочно», приняла свою дозу ароматного наркотика, и побежала в прихожую.
— Ма, ты куда?
— Я на пробежку. Скоро вернусь.
Не вернулась. В подъезде она наступила на плохо завязанный шнурок, пролетела кубарем лестничный пролет и сломала себе шею. Врачи говорили, она умерла мгновенно.
Сестра мамы хотела переехать ко мне, помочь на первых порах пережить трагедию. Я отказался – будет бегать за мной по пятам, постоянно приговаривая, какой же я бедный – несчастный. Жалость — это последние, в чем я сейчас нуждался.
Когда я был маленький, каждый вечер, перед сном кричал маме, чтобы она принесла мне попить воды. Мне очень хотелось, чтобы она пришла, поцеловала и пожелала спокойной ночи, но в нашей семье не было принято выказывать свои эмоции наружу, поэтому я и придумал этот нехитрый ритуал. Каждый раз, отпив пару глотков, я ставил стакан с водой на прикроватную тумбочку, а мама поддевала под меня одеяло, как бы мимоходом касалась сухими губами моего лба, и желала спокойной ночи. На этом ритуал был окончен и я мог спокойно отправляться в царство Морфея.
Эх, я бы многое отдал, чтобы еще раз увидеть ее. Чтобы сказать, как я ее люблю, чтобы просто, банально попрощаться. Да, я бы многое отдал…
****
Меня разбудил неприятный запах, который возник непонятно откуда в нашей, нет, теперь уже моей квартире. Будто целая прорва мышей залезла ко мне под кровать и разом отдала концы. Только, получается, залезла эта прорва сегодня ночью, но, судя по смраду, сдохла не меньше недели назад. Нелогично, так не бывает. Нашлось более правдоподобное решение: прорвало канализацию, тем более шумы, которые доносились со стороны туалета, подтверждали эту версию. Скривившись, представляя, что мне сейчас придется увидеть в ванной комнате, я соскочил с кровати, подошел к окну и распахнул его настежь, чтобы проветрить помещение. Глотнул капельку освежающего ночного воздуха и выглянул наружу.
Что-то было не так: слишком светло для глубокой ночи, где-то полыхал пожар, немного пахло дымом. Меня окружили слишком громкие звуки для такого времени суток: с разных сторон доносились какие-то крики, вопли, мерцали мигалки «скорых». Творилось что-то невообразимое. Внезапно, несколькими этажами ниже, оконное стекло взорвалось осколками, и нечто большое и темное полетело вниз. Не издавая при этом ни звука. С противным глухим шлепком, отголоски которого донеслись даже до моего пятого этажа, оно ударилось об асфальт. Я присмотрелся – это явно был человек. Он распластался кривой темной кляксой на асфальте, раскидав в разные стороны конечности и, кажется, был еще жив. Я не мог толком рассмотреть происходящее внизу из-за близорукости, но он явно пошевелил рукой. Господи, да он точно жив! Нужно вызвать «неотложку» и ментов.
И тут же из-за угла дома выскочил полицейский «уазик». Я даже не успел обрадоваться расторопности блюстителей порядка и бдительности кого-то из соседей, как он промчался мимо, проигнорировав лежащее на асфальте тело. Продвинувшись в дальний угол двора автомобиль резко затормозил. Двери машины синхронно открылись, оттуда выскочили люди с оружием и начали поливать огнем ближайшие кусты. Бред какой-то. Я бросил взгляд под окно – выпавший из чьей-то квартиры человек ползком пробирался к подъезду, оставляя за собой темную полосу. У него явно был поврежден позвоночник – нижняя часть тела казалась обездвиженной, но это не мешало ему молча, целенаправленно двигаться в сторону входа в подъезд.
Тем временем доблестная полиция, закончив странную перестрелку, решила вернуться к шевелящемуся под моими окнами телу: автомобиль правоохранительных органов, осветив его фарами, остановился, из него вышел человек и подошел к бедному страдальцу. А затем сделал то, что в голове у меня никак не укладывалось: поднес оружие к его голове и нажал на курок. Раздался хлопок, и мучения неизвестного мне человека оборвались навсегда. Я завороженно продолжал смотреть на обездвиженное тело, даже после того, как «уазик» уехал, абсолютно не соображая, что здесь происходит. Меня будто выключило из реальности, и я завис, пытаясь найти более-менее оправданное объяснение развернувшимся только что событиям.
Что это сейчас была за казнь? Возможно полицейский «бобик» захватила какая-то шпана, но даже отмороженный на всю голову придурок не станет просто так вешать на себя «мокрое» дело. Тут что-то другое. А может, пока я спал, в нашем государстве разрешили эвтаназию. Хм… Скорее началась война или революция. Вот такой исход событий более, чем реален. Решение лежало на виду и пришло внезапно: нужно врубить ноутбук и зайти в интернет, должны же быть хоть какие-то новости на эту тему.
Я развернулся и замер. Рядом со мной стояла мама…
Она держала в вытянутой руке пустой стакан и протягивала его мне. Мама вдохнула воздух, который с шипением и каким-то гулким скрежетом проник в ее нутро:
— П-и-и-т – клокотало у нее в горле. Ее некогда нежный голос сейчас громыхал басом, звуки, которые она издавала, были похожи на те, которые издают глухие, когда пытаются сказать что-нибудь вслух: отрывистые, невнятные, громкие.
— Отче наш, ежеси на небеси, да пребудет царствие твое на веки вечные, как на земле, так и на небе – Больше слов молитвы я не знал, поэтому произносил их, не переставая, раз за разом, даже не задумываясь, правильно ли я это делаю.
«Отче наш, ежеси на небеси..»
Медленно отступая под собственное бормотание вдоль стены, я уперся ногами в тумбочку, взял чуть в сторону и забился в угол между ней и кроватью.
«… Да пребудет царствие твое на веки вечные…»
Все. Приплыли. Тупик.
«… Как на земле, так и на небе…»
Чудовище сделало несколько шаркающих шагов в мою сторону и замерло:
— П-и-и-т!
Мое сердце ушло в пятки, когда оно поднесло свой пустой стакан к моему лицу. Больше ничего не оставалось, как взять его из рук монстра. Стакан, покрытый грязными зловонными потеками, выскользнул у меня из рук и с глухим стуком упал на пол. Тотчас, забыв о его существовании, я перевел взгляд на оживший труп своей матери.
Только сейчас заметил, как жутко она выглядит: на кончиках пальцев виднелись белесые кости, кожа жалкими, грязно-желтыми складками сползла с них вниз, обнажая красно-синее смердящее мясо. Она, насколько я мог рассмотреть, была босая. Грязные ноги, опухшие и синие, были покрыты шевелящимися струпьями… черви, это были черви… ниже колен скрыты легким летним сарафаном, в котором покойница была погребена. Ее одеяние, претерпевшее за последние месяцы большие изменения покрывала корка из чего-то похожего на глину, чуть ниже груди оно выпирало вперед и расцветало более темными цветами. Мне меньше всего на свете хотелось знать, что скрывает это воздушное, легкое платье. Голову я ее не видел – откинутая назад, так что выпиравшая вперед гортань грозилась распороть гнилую кожу и вылезти наружу, она скрывалась от меня в темноте комнаты.
Я стоял и дрожал, боясь потерять сознание от страха, когда монстр развернулся и двинулся на выход из моей комнаты. Распущенные волосы опускались ниже бедер и скрывали от меня ту мерзость, которая могла приключиться с ее спиной, но глазницы, зиявшие из запрокинутой назад головы, они скрыть не могли… Я глухо охнул и сполз вниз по стенке…
****
В себя я пришел от визгливого писка телефона. Затекшие конечности не хотели функционировать, я с трудом поднялся и схватил постылую трубку с кровати:
— Да!
— Сережа, Сереженька, я… я боюсь.
Еле слышный шепот периодически сменялся всхлипами. Вика? Что могло… только сейчас вернулись воспоминания того кошмара, который творился тут недавно. Смрад, чертовщина, творящаяся за окном, ожившая мама… Черт! Весной у нее умерла бабушка, и она въехала в ее квартиру. Неужели?...
— Вика, солнышко. Успокойся, что случилось?
— Сереженька, милый, я дозвонилась. Понимаешь, линия перегружена, я с трудом дозвонилась. Бабушка… Она скреблась во входную дверь, и я открыла… Господи, Сережа, ты бы ее видел… — голос девушки потонул в слезах и стенаниях.
— Вика, где она сейчас?
— Я не знаю… она… она пошла, точнее поползла, на кухню. Я…
Обрыв связи, короткие гудки.
Что дальше? Нужно найти маму. Нет, никакая она не мама – она просто труп, живой, ходячий, но труп.
Натянув валявшиеся возле кровати брюки, держа трубку у уха и периодически пытаясь дозвониться до Вики, я двинулся к выходу из комнаты. В голове возникла мысль вооружиться, но было просто нечем. Ножи на кухне, а огнестрельного оружия не держал, знал бы, хотя бы битой обзавелся!
«…В данный момент сеть перегружена, попробуйте позвонить позднее…»
Я бросил бесполезный телефон в карман брюк и вышел в зал. Нажал на выключатель и в ту же секунду комнату озарил яркий свет. Мама сидела в своем любимом кресле и читала книгу. Как будто все было как всегда, только книга у нее была закрыта и заляпана гадкими, мерзкими, похожими на слизь, разводами, да голова лежала на правом плече, а из пустых, безумно глубоких глазниц на меня смотрела пустота. Неожиданно потемневший хрящ, весь изъеденный червями, который раньше был носом пришел в движение: труп снова втянул в себя порцию воздуха и произнес на выдохе:
— С-е-е-а, я-а в-у-а-с – она протянула руки в мою сторону, но вставать не спешила. Она будто приглашала: «Твоя мама вернулась, сынуля, иди сюда, я расскажу тебе сказку».
Меня скрутил спазм, я забежал обратно в свою комнату и тут уже не стал себя сдерживать – меня вывернуло наизнанку. К черту, и так вся квартира пропахла ее зловонием, а следы которые она оставляла своей разлагающейся плотью загадили все полы. Моей блевотине тут будет самое место.
Как она видит? Как она пришла сюда? Зачем?
Я прочистил горло и снова вышел в зал. Мама все также сидела, будто погруженная в чтение.
— Ну, здравствуй, мама! Зачем ты здесь? Зачем ты вернулась?
— Я-а суч-а-а-а
— Ты скучала? Господи, мама, ты умерла больше двух месяцев назад! Ты не можешь скучать! Ты ничего не можешь! Тебя тут не должно быть! Зачем ты пришла, зачем?
Меня обуяли странные чувства – с одной стороны моя мечта исполнилась, передо мной сидела моя родная мамулечка, или хотя бы то, что было раньше ею, а с другой – я желал вовсе не этого. Дело живых – скорбеть по усопшим, а мертвых – лежать в могилах. Я просто… делал свое дело, если так можно выразиться. Ей же тут совсем не место.
Инструменты, они лежали на антресолях в коридоре. Я знаю, что должен сейчас сделать. Несколько шагов через зал – я, как можно тише, прошел мимо ожившего трупа. Она никак не реагировала, казалось, просто забыла о моем существовании. Я быстро сбегал на кухню за табуреткой и достал инструмент. Вернулся обратно в зал и подошел к маминому креслу. Все без изменений. Я замахнулся топором, намереваясь перерубить этому существу шею.
— Прощай, мама. Надеюсь навсегда.
