Жука

I

Калитка с трудом отворилась, пробороздив рейками землю. Нехотя впустила за изгородь. Следуя друг за другом по узкой, выложенной из колотых кирпичей дорожке, ребята зашагали к бабушкиной избе. Её оконца искрились на солнце чистыми стёклами, а между рамами, видно ещё с зимы, лежали горки ваты. Возле железного уличного рукомойника белел полотенец. Кривое, щербатое крыльцо, судя по яркости, было недавно окрашено. Внуки дивились, как быстро бабушка облагородила лачугу с облупленными стенами и сад, заросший ползучим пыреем да цепким подмаренником. Таким они всё видели весной, когда приезжали в деревню. Раньше бабушка с дедушкой жили в высоком, бревенчатом доме с красивым, плодовитым садом. Внуки любили проводить лето у них. После смерти дедушки продав добротный дом, бабушка купила эту избу на окраине деревни, а их семье помогла с переездом в город.

- Зачем мне большой дом? – говорила баба Ариша. - Я без деда не смогу его в порядке содержать, там мужицкие руки нужны. Мне, одной, и такого хватит. А вы из деревни выбирайтесь, детей на ноги ставьте.

- Жалко с домом разлучаться, - искренне горевала дочь её, Раиса. - Ведь немало труда вложено.

Матвею и Лиде тоже не хотелось расставаться с бабушкиным домом. Сколько связано с ним светлых, радостных воспоминаний!

- Вам жалко, а мне – нет, - с серьёзностью отвечала Арина Глебовна. - Большой дом много сил забирает.

Как сказала – так и сделали.

Брат с сестрой замерли на месте, увидав несущуюся на них с лаем собаку.

- Ну, чего испугались? – на пороге дома появилась бабушка. - Она только с виду грозная, а так не кусает. Идите, идите. Она сама вас боится. Жучка - мой новый жилец. Так что, прошу любить и жаловать.
 
- А вы что, одни? Родители где? - Арина Глебовна обняла внуков.

- Мы уже большие, - важно насупилась Лида. - Дела у них какие-то. Мы решили сами приехать.

- Ага, большие – одному тринадцать, другой – четырнадцать. Большие – на работу устраивайтесь. Я в вашем возрасте уже родителям помогала.

Ребята не обращали внимания на бабушкину ворчливость – редко она их ругала, и то всегда по-доброму. Они были очень рады ее видеть – здоровую и бойкую.

- Заходите. Я вас с утра ждала, а вы только к обеду пожаловали. Ладно, хорошо, что вообще приехали. Как раз, сейчас и покушаем вместе. Борщ наварила с молодой картошечкой. Пирожков напекла ваших любимых, с пасленом.

Следом за бабушкой и прошмыгнувшей в приоткрытую дверь собакой, ребята переступили порог избы. Из темной горницы повеяло прохладой, засушенными травами и отчетливым запахом чеснока, развешенного в чулках. Под ногами скрипнули половицы. Такой же, протяжный звук издала дверь. 
- Да вот, всё руки не доходят петли смазать, - вздохнула бабушка. - Жучка, ты что ли мне бы напомнила.

Митя и Лида прошли  в тесную кухоньку, оттуда - в зал. Зал был тоже маленьким, но светлым, с двумя оконцами. Внукам вспомнилось беззаботное детство. Ведь несмотря на то, что бабушка стала жить здесь недавно, некоторые до боли знакомые вещи перекочевали вместе с ней, да и царил в избе тот же неизменный порядок: кровати застелены покрывалами, без единой складочки, поверх - пирамидки взбитых уголком подушек. Старое трюмо сверкало полированной гладью. Кочерга подбоченилась к белой-пребелой печи. На столе – узорная скатерть, марлей накрыты пирожки и ещё дымится кисель, разлитый по стаканам. Все стояло на своем месте, а кухонная утварь попрятана по шкафам и тумбочкам. Кругом чистота, разве что полы с ковриком кое-где в крошках – видно, не успела полностью прибраться. А может, их поджидала. Бабушка всегда давала небольшие задания внукам - Мите натаскать воды, Лидочке подмести полы и помочь с поливкой огорода.

Дети, помыв руки, одновременно вытерли полотенцем, каждый со своего края. В детстве бабушка за это их ругала, говорила, что к ссоре, но они всё равно часто так озоровали. Вот и в этот раз, удостоверившись, что бабушка не смотрит, потянули в разные стороны. Матвей мог одним рывком отобрать, но уступил сестре. Внуки улыбнулись друг другу и уселись за стол, чуть было не подравшись из-за единственного стула со спинкой, стоявшего у стола.

- Это соседская собака? – предположила Лида, откусывая хлебную горбушку, натертую чесноком.

- Зачем же, соседская? Моя собака, - ответила бабушка.

Внуки брезгливо рассматривали болонку: посеревшая, точно от старости, шерсть свалялась, топорщилась лохмотьями и нависала над глазками - маленькими, черными, как уголь в бабушкиной печи. Им не хотелось касаться грязной шерсти, а болонка так и терлась об ноги, металась от одного к другому, виляя хвостом.

- Где ты взяла такую страшную? - полюбопытствовал Матвей.

- Подобрала у колонки, - объяснила баба Ариша. - За водой пошла, а она, бедная, от жары спасается. С колонки вода капает и от земли прохлада идет. Вот она там и ошивалась. Пусть теперь живет со мной. Охраняет. А то мне одной скучно.

Арина Глебовна заметила, как Митя теребит за ухо собаку. Пристроившись под его стулом, болонка норовила облизать руку парня. Наконец, ей это удалось.

- Иди, теперь вымой, - строго сказала бабушка.

- Баб, давай, лучше мы попросим родителей, чтобы подарили тебе щенка какого-нибудь породистого, сторожевого, - предложил Матвей. - Овчарку, например.

- Не придумывай. Щенка приучать нужно, а это взрослая, все понимает. Раз пошла за мной, пусть и живет. 

- Да она же старая совсем. Интересно, сколько ей лет? – не унимался Матвей.

- Кто же знает? А, Жучка, сколько тебе? – Арина Глебовна внимательно посмотрела на собаку, будто ожидая от нее ответа. – Видать, много ей лет. Но уж не старее меня.

- Древняя, как динозавр, - рассмеялась Лида.

Матвей быстро орудовал ложкой, хлебая наваристый борщ со сметаной. А Лида ела не спеша, поглядывая на болонку. Да, собака была неухоженная, зато с добрыми-предобрыми глазами. Лиде показалось, что и задор в них есть.

- Не пойму, - сказала девчушка, - она грязная или шерсть с проседью?

- Сама не знаю. Не дается ни мыться, ни стричься, - пояснила бабушка. – Ничего. Как-нибудь с ней договоримся. Да, Жучка?

- А звать ее как? – поинтересовался Митя.

- Так и звать - Жучка. Вернее, Жука. Перебрала клички, какие знала  – ни на одну не откликалась, - пояснила бабушка. -  А как крикну – Жука, сразу оглядывается.

- Жука? – одновременно переспросив, брат с сестрой рассмеялись.

- Пусть будет Жукой, если ей так нравится, - бабушка поглаживала собаку, уже пристроившуюся у нее на коленях. Жука облизнула руки хозяйке, точно подтверждая ее слова.

- Так ведь ты хотела к нам в город переезжать, - напомнил Митя, - Жуку твою потом куда девать будем? 

- Куда девать? Куда нас, динозавров, девать? – улыбнулась бабушка. - На кладбище.

Арина Глебовна относилась к возрасту философски. Единственное, что бы она пожелала - так это не быть в тягость родственникам.
 
- Бабулечка, что ты такое говоришь? – Лида крепко обняла бабушку. – Ты у нас должна долго жить. На свадьбе нашей погулять.

- Сколько отмерено судьбою, столько и проживу. А переезжать в город я передумала.  Так матери и скажите. Ну, приедет, сама скажу. Что я там у вас делать буду на этаже? Куковать, как та кукушка в лесу? Пока здоровья хватает - из деревни не уеду, а там видно будет, - вздохнула баба Ариша, вытерев руки о фартук. - Вы пошли бы – яблок насобирали. Такие нынче сладкие! 

Ребята, вскочив со стульев, наперегонки с собакой поспешили в огород. 

- С деревьев яблоки не срывайте, - крикнула вдогонку бабушка, - там полно попадало. Девать некуда! 

Да куда там, не срывать?! Еще с детства совместной забаве дети чаще предпочитали уединение в саду. Каждый по-отдельности, в своем закутке дворика. А плоды им казались вкуснее, если съедали их тут же, сорвав с ветки. 

Небольшой участок располагался в низине, отчего тут и там зеленели островки мха. К летней кухне был пристроен курятник. В паре шагов стоял чугунный бак с водой, над ним склонил тяжелые ветви царский орех. За низенькими оградками пестрили цветочные клумбы - каких только цветов у бабушки не было! И трогательные анютины глазки, оцеплённые живучкой, и щёточки люпинов под колоколами медуницы, и высокие разноцветные георгины, и вьющиеся розы, переползающие с оградок на стену дома. 
По обеим сторонам от дорожки разбиты ровные грядки. Одну сторону забора, возле балагана облепили заросли малины, пылающие из-под листьев сочными гроздьями. У другого забора теснились несколько полусухих абрикосовых деревьев. Тыквенные побеги оплели три развесистые яблони с побеленными стволами, да вишню, годную только на компот. Вот и все хозяйство. Лида задумчиво осматривала бабушкин сад. А Матвей носился с болонкой вокруг курятника – распугивать кур казалось ему веселым занятием. 

- Жука, Жука, за мной! – кричали поочередно брат с сестрой. И болонка нарезала круги от одного к другому, шустро петляя между бабушкиных грядок.

Так Жука впервые познакомилась с родственниками бабушки, быстро ко всем привыкнув. 

II
Спустя неделю Жука встречала детвору лаем, не признала вначале. В этот раз Митя и Лида приехали вместе с родителями. Болонка кидалась под ноги, обнюхивала ребят, отбегала на расстояние и вновь принималась лаять. Да с таким задором – не иначе как защищала давно принадлежащую ей территорию. Не нравилось ей, что столько людей в дом идут. Кто знает, что ожидать от важного, сердитого мужчины и улыбчивой, но громогласной женщины.

- Жука, молодец, молодец! Обругала, так обругала, - слегка отталкивая собаку ногой, похвалила Арина Глебовна. – А теперь пропусти. Свои ведь, родные.

Зять, Егор Борисович без дела сидеть не любил - сразу кинулся дров бабушке колоть. Митю к себе подозвал. Пусть смолоду приучается к труду! 

Женскую половину баба Ариша повела за стол. Вскоре и зять с внуком присоединились. Арина Глебовна расспрашивала каждого об учебе, работе. Нахваливала собаку, которую уже все соседи знают за ее истошный лай. 
- Вот какая у меня защитница! 

- Что уже и дверь на засов не запираете? – поинтересовался зять, подкидывая кость под стол для собаки. – Предусмотрительность никогда не помешает. Болонка – не сторожевая собака.

- А мне она почему-то напоминает пуделя, а не болонку, - Раиса Григорьевна протянула к собаке руки, и та в один миг запрыгнула к ней на колени. – Да, моя ты, хорошая, ласковая.

- Действительно шерсть какая-то кучерявая. Но нет, ей богу, болонка. Может, помесь. Дворняжка, она и есть дворняжка. Что вы ее, мама, не подстрижете? Жарко ведь собаке.

- Да, беда. Не дается, кусается. Потихоньку стригу, когда смирно лежит. Поэтому бока такие пегие, клочками. Так, глядишь, к зиме и пострижем. 

- Придется потом ей шубу шить, - прыснул от смеха Матвей, - чтобы не замерзла.

- А мне она напоминает барашка, - высказалась Лидочка.

И действительно, кучерявилась болонка, как барашек. 

От удовольствия, что ее ласкают, Жука махала хвостом, точно веником, и перекатывалась на полу, подставляя для чесания бока. Глядя на нее, все улыбались. И она продолжала купаться во всеобщем внимании. 

Арина Глебовна поведала историю ее жизни. Оказалось, что предыдущая хозяйка Жуки скончалась. И про собаку, привязанную к будке, все забыли. Хорошо, что веревка была уже старой, истертой. Видно, в попытке освободиться, собака резко дернулась и оборвала ее. Страшно представить, что с ней стало бы - привязанной, на жаре, без еды и воды... Такую, с волочившейся грязной веревкой, всю в репейнике, с мольбой в глазах - поистине человечьей, она и нашла собаку. И что самое удивительное – Жука легко ужилась с задиристым котом. Бабушкины питомцы даже ели иногда из одной миски.  

Родственники долго общались за столом. Вспоминали старые времена, когда еще дед был жив, здоров, в большой компании за столом собирались, задушевные песни пели.
- Ну что, теперь про серую лошадку? - спрашивал дед внуков. 
И заводили дружно "Маменьку". Внукам эта песня очень нравилась. А уж когда и соседи с гармонью приходили, застолье становилось более шумным. Бабушка самовар расписной, пузатый, на стол ставила, чай пили, разливая по блюдцам. В карты играли до поздней ночи. И потом разбредались по комнатам с семечками – у бабушки они были очень вкусными, всегда отборные, подсоленные. Да и разве может быть невкусным, что на собственном огороде выращено и заботливыми руками приготовлено?!

Жука в углу пристроившись, язык высунула и радостно поглядывала на всех, будто понимала, о чем говорят.

За теплой беседой незаметно пролетел день, угас в синеве неба закатный багрянец. Деревня погрузилась в звенящую ночную тишь, какой не бывает в городе.

- Засиделись, мама, у вас. Совсем уж темно, хоть глаз выколи. Пусть дети у вас остаются, а нам пора. Завтра на работу, - взяв заботливо приготовленные бабушкой сумки с закрутками и огородными дарами, зять вышел во двор.

Собака за ним увязалась. На задних лапах запрыгала, прижимаясь к ногам мужчины, пока он пачку сигарет из кармана доставал.

- Чего выпрашиваешь? Не думаю, что тебе табак по вкусу придется. Ишь, ты какая! Решила все в своей жизни попробовать? – поднес руку с дымящейся сигаретой к ее носу.

- Егор, что над собакой издеваешься? – пожурила вышедшая следом супруга.

- Нюхать даю, - улыбнулся Егор Борисович, - В следующий раз будет меня издалека чуять. – Ты, псина, давай сторожи нашу бабушку, коли пригрелась. А то три шкуры с тебя спущу.

Жука хвостом завиляла. Понимала: при всей серьезности, добрый ведь он, добрый. Проводила всех до калитки. И Митя с родителями уехал. Одна Лидочка осталась ночевать у бабушки. С ней Жука и легла. Пристроилась в ее ногах. Чем-то приглянулась собаке эта конопатая девчушка, хоть и гладила та ее меньше всех.

– Значит, приняла тебя, полюбила, - сказала Арина Глебовна. – Вот и хорошо. Спите.

Вскоре услышала их сопение – дверей между комнатами не было. А, может, ей казалось, что слышит. Дом обветшалый, без ветра весь трещит и гудит. Сама Арина Глебовна долго не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок. Размышляла. Опять близкие ее в город звали. А ведь, как говорится, и хочется, и колется. Огород последние силы забирает. Иной раз согнется с мотыгой в руках, а обратно разогнуться не может. Земля не хочет ее отпускать, так и призывает к себе. Жалко ей грядки свои. Теперь и собака. Сколько ей жизни отмерено? Пять лет, а может все – двадцать пять. И свыклась с ней, то ли болонкой, то ли дворняжкой. Но и хочется быть ближе с детьми, внуками. С годами все острее стало ощущаться. Одиночество тяготит. 

- Баб, ты спишь? – услышала голосок внучки.

- Не сплю еще. А ты спи, Лидочка, спи. Поздно уже.

- Мне страшно, бабушка. 

- Страшно? – Арина Глебовна встала, свет включила. – Смотри, никого, кроме нас, в доме нет. Дверь заперта на два засова. Да и собака ведь охраняет. У Жуки слух хороший - за версту услышит. Лает так, что уши закладывает. 

- У печи половицы скрипят. Мне кажется, будто ходит там кто-то. 

- Кто ходит, внучка? 

- Дух умершего в этом доме, - предположила Лида.

- Да, Господь с тобой, - бабушка, все еще верная духу коммунизма, на бога не уповала, но Лиду криво-косо перекрестила. Черт поймет это поколение. Ну надо, так надо. – Не мертвых нужно бояться, а живых. Воры в такой дом не полезут, что брать то у меня? Брать нечего. А половицы действительно скрипят. Весь дом кряхтит от ветхости. Его беречь нужно, а не бояться. Ты спи, а я рядом посижу. Спи.

Долго сидела бабушка у постели внучки. Вместе с собакой безмятежный сон ее охраняла. По сердцу бабы Аришы радость разливалась. Когда близкие рядом – всегда спокойно и радостно.

Жука проснулась ни свет, ни заря. За окном ни единого всполоха света - темень густая ещё властвовала. Арина Глебовна услышала, как когтями собака по полу чечетку отбивает. Значит, на улицу просится. Только хотела дверь ей открыть, а та на кровать к внучке прыгнула и давай егозить, лицо языком облизывать.

- Ты что, негодная, вытворяешь? Жука, слезай! Дай Лидочке поспать. Рань еще несусветная, - подхлестнула ее рукой, - Пошли, пошли, тебе говорю.

Щеколду отворив и щелкнув рубильником, вышла с собакой во двор. 

В темноте тут и там вспыхнули светом оконца. Первые петухи заголосили на краю деревни. Бабушкин петух пока молчал, ленясь покидать пригретый насест. 

- Ну, вот Жука, все только просыпается. А ты самая ранняя. Раньше петуха встаешь.

Сколько жила в деревне Арина Глебовна, заре всегда радовалась. Новый день, новая жизнь. Ведь даже в бесцветном горизонте жизнь теплится. 

Утро дышало прохладой, стлалось росой серебристой от травинок до макушек деревьев. Жука - к кустам, из кустов выскочила, тряхнула шерстью. И полетели брызги по сторонам. Кинулась к миске. С жадностью, будто неделю некормленая, поглощала бульон с сухарями. На миг отрывалась от еды, облизывала ноги хозяйке, точно благодарила, и вновь бежала к еде. 

- Набила брюхо? Пошли теперь за водой. Одно ведерко принесем с тобой. А Лида проснется, попросим еще воды нам натаскать.

Не успела калитку открыть, собака в щель протиснулась и рванула вперед. Бабушка до конца проулка не дошла, а Жука успела до колонки добежать, все проверить и обратно вернуться, чтобы хозяйку сопроводить. Не знала она, как еще можно отблагодарить за доброту и заботу, если не верностью своей да услужливостью. 

- Не хотела к тебе привязываться, а ведь привязалась, - сказала Арина Глебовна. – Хорошая, ты, славная собака! Маленькая, а такая бойкая!

Жука уткнулась холодным мокрым носом в ногу хозяйки. 

- Все ты понимаешь. 

Так и дошли, разговаривая, до колонки. Силы пришлось приложить, чтобы опустить холодный железный рычаг. Хлынула под напором и затарабанила вода по днищу ведра. 

Пока Арина Глебовна ведро наполняла, собака махнула за угол и лай подняла.
- На кого она там? 

Только приблизилась к крайнему дому, через забор щебень полетел. Успела вовремя увернуться, чуть было ей по лицу камни не попали. Ведро из рук выскользнуло, упало с громыханием на землю. 

Бабушка смотрит: двое мальчишек на куче щебня пристроились, набирают полные руки камней и собаку обкидывают. Вот она и заходится лаем.

- Я вам покидаюсь, - пригрозила им пальцем.

- А что вы нам сделаете? – спросил старший из мальчишек, неумытый, с всклокоченными волосами.

- Что сделаю? Родителям расскажу. Хулиганы.

- А мы ничего не делаем, мы просто играем. А собака ваша на нас бросается. Выйти не дает на улицу. 

- Нашли кого бояться! - негодовала бабушка. - Обманывать - каждый горазд. А  признаться и попросить прощение не можете нынче. Нет уважения ни к старшим, ни к друзьям нашим четвероногим. Что за поколение растет?! 

Жука вновь залаяла, кидаясь лапами на забор. 

- Вот видите, она еще и укусить может, - крикнул младшей сорванец. 

- Никого она не кусает, - ответила Арина Глебовна. - Отстань от них, Жучка. Сказала, отстань. 

Собака не унималась. Пришлось палку взять. Только замахнулась, а Жука к забору прижалась, задрожала.

- Ты чего так испугалась? Не буду бить, - склонилась над ней бабушка. – Трясешься, как перед смертью. Пошли еще раз к колонке, вода то разлилась. 

- Я хоть раз поднимала на тебя руку? - на обратном пути спросила. - Видно, Жука, досталось тебе в жизни. Поверь мне, и я не мало хлебнула.

Чуть позже внучку проводили. И понеслись обычным чередом домашние дела. Жука на камнях лежала, нежилась под солнцем, подставляя то живот, то спинку. А как припекать стало, в тени у бака спряталась. Лень ей до ведра с водой бежать, лизнет перемотанную изолентой влажную трубу и дальше спит.

Жара всех уморила. Куры в земле зарылись, одни бугры спин торчат. 

Арина Глебовна тоже в дом зашла. Только прилегла отдохнуть, как услышала голоса с улицы:
- Баб Ариш, баб Ариш!

- Тут я, - вышла на крыльцо. Увидала мальчишек, что камнями кидались с утра.

- Вашу собаку загрызли, - крикнули ей через забор.

- Кто загрыз?

- Большие собаки. Мы видели. Она на них залаяла, вот они кинулись на нее всей сворой и загрызли. Насмерть загрызли, - затараторили дети, перебивая друг друга.

У мальчишек совесть проснулась: могли ведь отогнать свору от Жуки, да не отогнали - интересно им было посмотреть на кровавые собачьи разборки. А потом осознали, что радости мало от такого зрелища, болонку жалко. Но сообщить о произошедшем - это тоже поступок, смелый, хороший поступок! Вот они и прибежали.

В глазах Арины Глебовны все потемнело, закружилось. Схватилась, чтобы не упасть, за перекладину лестницы, подпертой к дому. Не хотелось ей на растерзанное тело своей любимицы смотреть. Но похоронить надо – не хорошо так бросать. Верную службу собака ей сослужила, хоть и короткую.

Взяла лопату, мешок. Пошла искать собаку, куда мальчишки указали. В бурьяне та лежала. 

- Эх, Жука, Жука, бойкость тебя и погубила, - вздохнула бабушка. - Откуда в тебе было это бесстрашие? 

Расправила мешок. Подцепила окровавленное тельце лопатой. Слезы с глаз бабушки текут, и сквозь их муть видит – дышит Жука, дышит.

Утерла слезы рукавом. Взяла собаку, в мешок завернула, к себе прижала - крови Арина Глебовна не страшилась. 

- Ничего, Жука. Ничего. Это боевые ранения. Они пройдут. Выхожу тебя…

Выходила. Через месяц и шрамов не было видно. Только в памяти собачьей остались обрывки воспоминаний – как боль ее пронзала, и как сквозь темноту заботливые руки хозяйки к ней тянулись. 

Пока была Жука слаба, Арина Глебовна выстригла колтуны на ее шерсти. И теперь собака обрастала новой шерсткой - серенькой, пушистой.
 

III
В конце августа народ разъехался из деревни. Тишина стояла тоскливая. Выйдешь во двор – гул в ушах от ветра, посмотришь по сторонам - старики молча сидят в тени на лавочках. Поблекли их глаза, сединами белеют головы, морщинами испещрены лица - не вспомнить и сложно представить, какими были в молодости. 

С соседями всеми Арина Глебовна дружила. Но от посиделок у плетня отказывалась, ссылаясь на срочные дела – не любила она пересуды да сплетни.
Дети и внуки реже приезжали. Особенно, как дожди начались. Дороги поразмывались, промоинами и колдобинами ощетинились. Как-то в одну такую промоину трактор угодил – доставали тягачом два дня.

- Баба Ариша, помнишь, как нелегкая тракториста занесла? – спросила одна из женщин.

И полетели у покосившегося, ивового плетня вздохи от лавочки к лавочке. 

- Да, помню, помню, - отозвалась Арина Глебовна.

Прибавила шагу, желая быстрее от докучающих бабок отвязаться. Собака за ней семенила.

- Что дела опять? – спросила другая женщина.

- И шо за дела такие у тебя, постоянные? – подхватила еще одна, совсем старенькая.

- Зелье варю, - пошутила Арина Глебовна.

- Чаго варишь? – переспросила немощная старушка, подставляя к уху руку.

- Чаго, чаго, - тихо передразнила Арина Глебовна, - Кормить надо – то собаку, то курей. Вон и соседских свиней подкармливаю.

- Сдались они тебе? – уже вслед ей крикнули.

- Теперь будет им тема для разговоров на целый вечер, а то, глядишь, и на неделю – хватит, - усмехнувшись, сказала бабушка Жуке.

 
Только до дома дошли, Арина Глебовна побледнела, схватилась за сердце.  Благо домик маленький, кровать рядом оказалась. Без чувств упала на нее, чуть не ударившись головой об металлическую грядушку. 

Жука сразу поняла – неладное с ее хозяйкой. Никогда бабушка не ложилась спать в столь ранний час. Да и в позе ее было что-то неестественное, неспокойное. Прыгнула к ней, лицо облизывает, а та не шевелится, не гонит ее. Страшно Жуке стало, так страшно, что шерсть дыбом встала.

Засуетилась. Запрыгала с пола на кровать и обратно. Что делать - не знает. Вой подняла. На него соседи с обеих от дома сторон и сбежались. 

Водой в лицо брызгают, по щекам бьют Арину Глебовну. А Жука за ноги их оттаскивает. Отшвырнут ее ногой – та катится кубарем, и вновь подбегает. С остервенением в ноги зубами впивается. Ее и тазом металлическим бьют. И кочергой в морду тычут. А ей хоть бы что! За хозяйку жизнь готова отдать!

Кое-как прогнали собаку на улицу. 

Легла Жука на порожке, трясется, вслушивается в голоса. Но тихо за дверью. От тишины этой страх ее пробирает. Заскреблась в дверь, жалобно заскулила.

Дверь открылась, вышла одна соседка, за ней другая. Друг с дружкой громко, отрывисто разговаривают, а ее, будто и не замечают. Жука за ними побрела до самой калитки.

- Пшла, прочь, прочь, - развернувшись, оттолкнула ногой одна из женщин.

Вернулась собака к порожку дома. Опять завыла. Хуже неизвестности - только неизвестность. Никто ее так не любил, как баба Ариша. И не будет любить, если хозяйки не станет. 

- Ну, чего развылась? – пропустил ее в дом сосед Кузьмич. – Жива твоя хозяйка. Спасибо скажи! Эх! – замахнулся рукой, - Не знал бы, как баба Ариша тебя любит, прибил бы на месте. Вон, гляди, до крови ноги покусала.

Жука к хозяйке подбежала - лезет, лезет в лицо, точно целует, радость у нее безмерная! Не осознает, что ведь она ее спасла. Собаке и не нужна благодарность, главное, что хозяйка жива.

В этот день Жука поняла, что такое настоящее горе. Нет, ни тогда, когда она на привязи сидела – тогда ее не любили, ни тогда, когда мальчишки закидывали камнями, ни тогда, когда большие собаки чуть ее не загрызли. А когда теряешь того, кого любишь. Когда в одночасье радостные дни сменяются неизвестностью. Больше прежнего она ластилась к хозяйке. Теперь не то, что на порог, к забору близко никого не подпускала. 

Даже пьянчуги стороной стали обходить дворик бабы Аришы - знали, собака ее, ненормальная, цапнуть может.  

- Лучше мне, лучше, - поглаживала ее по мордочке хозяйка. - Мы с тобой у времени хотим минуты отобрать. Да, испили горюшка не мало. Но ведь и счастье было. Все таки хорошую, долгую жизнь пожили. Ты одиночества испугалась, а мне одиночество уже не так страшно. Стало не страшно, как в войну, будучи молодой девчонкой, в окопах с автоматом лежала, а враг в спину дышал. Я понимаю тебя, знаю, что такое голод, холод. Когда жизнь на волоске от смерти, на все по-иному смотришь. В один миг переосмысливаешь. Еще тогда пообещала самой себе, коли живой останусь, на судьбинушку больше не пожалуюсь, не всплакну от собственной жалости. Муж хороший был. Не пил, не бил. Я его пережила. До сих пор слово свое держу - дети слез моих не видели и не увидят, - одна единственная слезинка скатилась у Арины Глебовны на собачью шерсть. 

- Знаешь, что я делала, когда очень тягостно на душе становилось? - протянув руку к шкафчику, Арина Глебовна достала деревянную дудочку. Стала дуть, пальцами перебирать по незатейливому инструменту. 

И полилась тоненько музыка, какую Жука еще не слышала. Завыла болонка. Баба Ариша  посмотрела на собаку – та на нее. Еще раз задудела, и снова собака подвывала.

- Жука, ты у меня певица, оказывается! – удивилась Арина Глебовна.

И смеяться стала. Долго смеялась, до слез.

- Что уши повесила? Саму себя не жалею. И ты не жалей. Поживи еще, вместе со мной. 

Настала зима, снежная, ветряная. В один день пурга все дворы замела, калитки, утопленные в снегу, трудно было открыть. Морозы свирепствовали так, что стекла трещали. Воду за порог только выставишь - коркой льда на глазах покрывается. 

Неделями баба Ариша не виделась с сельчанами. Иногда казалось, что вся деревня вымерла. Но приглядится - оконца горят теплым светом, и вьются над трубами струйки дыма. Неторопливо, тихонько бьется в каждом доме жизнь. Унылыми холодными вечерами бабушка с Жукой играли на дудочке. Так от скуки и спасались.

Родные навещали, доставляли им провизию из города. Впрочем, бабушка в этом нужды не испытывала. Курицу зарубит, еды наготовит - на неделю хватает, да и больше. Про то, что сознание теряла, Арина Глебовна смолчала - не хотела, чтобы родственники в город упрашивали ехать. Не готова была еще с деревней проститься.

IV
Коротки были зимние дни, долго тянулись зимние вечера. На дворе уже и март, а холода не отступают. В один день все подтает, а на другой – стрелка термометра резко вниз опустится. От таких перепадов у Арины Глебовны давление скакало. Лежит утром с головной болью, руки, ноги отнимаются, а дела не ждут - обледеневшее крыльцо песком нужно присыпать, сосульки с крыши посшибать, кур покормить, собаку на улицу выпустить. Лежит и думает - вот бы родные были рядом.

Только потеплело да подсохло, и внуки приехали, ночевать остались. Бабушка свою дудочку достала и показала, как они с Жукой развлекаются. Митя и Лида смеялись. А меж тем стыдно им стало, что редко бабушку навещают. Пообещали каждую неделю приезжать. Так оно и было в этот год. Вместе или кто-то из родни, раз в неделю, но обязательно приезжал.

Как выходные, собака бегом к забору – поджидать гостей любимых. Солнце слепит так, что глаза режет – Жука ждет. Дождь льет нещадно – Жука спрячется под лопухом и ждет. Упрямой была собакой. 

Шерсть у Жуки отросла ровно. Никто больше не говорил, что она страшная. Болонка, как болонка. Все-таки, болонка, а не дворняжка. 

И вроде, все хорошо. Только заметила Жука, когда никого нет, хозяйка ходит мрачная и молчаливая. Огородом все меньше и меньше занимается. А то вообще, лишний раз на улицу не выйдет. Подопрет рукой подбородок и сидит у оконца в задумчивости. Или подолгу лежит в постели, тяжело вздыхает.

Однажды соседский кот к ним забрел. Облезлый, тощий. Видно, и слепой. Стала Жука его по всему огороду гонять. Раздербанила, разворотила бабушкины грядки. И сама получила от хозяйки нагоняй.

- Жука, я тебе щас! – замахиваясь бадиком, грозила Арина Глебовна. -  Все грядки мне истоптала. Ноги болят, так ты еще учудила. 

Весна выдалась очень дождливой. Низину водой подтопило. У соседей вода весь участок залила, подобралась к самому дому, просочилась в погреб. Бабушка переживала, что внуки приедут, а угостить их нечем будет – обильные дожди и грунтовые воды сад загубят. Работы ей прибавилось: то почву разрыхлить, то вал перед участком укрепить. Где бы еще здоровья взять?

Ясными днями и лето мало радовало. Из-за пасмурной погоды ноги Арины Глебовны так выворачивало, что на стену готова была лезть от боли. Но находила в себе последние силы, чтобы встать. Дожди дождями. А саду поливка постоянная нужна. Да и как же ее грядки без окучивания и прополки?

Казалось Арине Глебовне, что время все быстрее и быстрее течет. Вроде не успела весна наступить - оказывается, позади осталось и лето. Время ускользало вместе со здоровьем. То одно ее беспокоило, то другое. Но только боль отступала, баба Ариша неслась в огород. Не берегла себя.

- Завтра наши приедут. А сил никаких нет, - жаловалась она собаке. – Ничего, на том свете успею отдохнуть. Сейчас разотру ноги настойкой, завтра буду шустрее тебя. Есть у меня одно проверенное средство ото всех хворей. Обещала я грибные места показать, так что не до лежания. Да и надоело без дел, истуканом в постели валяться. 

Как договорились, родные за бабушкой заехали рано утром. По земле еще туман расстилался. Жука выбежала во двор - кружева пара, как шаль, ее укутали, одна голова торчала. Счастьем светились глаза собачьи. Лес так близко - из окон виднелись пушистые кроны, да мало кто из местных пешком до него добирался, здоровье не позволяло. Вот и для Жуки такое событие было впервые.

Позади осталась тихая деревушка, песчаная дорога запетляла по ухабам, приближаясь к сосновой рощице. Вдали горизонт, будто осенялся ярким пламенем. Это пестрил кронами смешанный лес, преимущественно дубовый. Давно уж не дикий, но очарования своего не утративший. 

Дубрава встретила пряным шлейфом разнотравья. С пыльной дороги не успели съехать, как повеяло и прелой листвой, ковром устилающей лес от края до края. И наиболее терпко ощущался аромат грибов. Казалось, что сам воздух, пропитанный грибным запахом, стал тягучим и тяжелым.

Разбрелись все по лесу, только шуршание листьев да хруст веток слышатся. И Жука зря время не теряет. Носом ныряет в опалую листву, а то, как курица в жару, закопается целиком в большой куче. Выскакивает потом, нападает неожиданно на проходящих мимо неё людей. 

Митя с Лидой полные корзины грибов насобирали, и спустившись к пруду, стали кидать камешки в воду – скачут они по рябой поверхности, а Жука головой вверх-вниз трясет. На ежа наткнулась - от испуга подпрыгнула и в воздухе кувыркнулась. Детворе - веселье!

На бережку, поросшем душистым вереском, вытянулись ребята. Смотрят на чистое небо - в нем густая синева разливается. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь кряжистые ветви дубов, на их лицах тенями играют. Трещат дубы. Тепло. Хорошо.

- Мить, а помнишь, в детстве мы из какой-то травы свистки делали? Что за трава?

- Помню, что делали. А вот из чего не помню, - ответил брат. – Па, ты не знаешь? – спросил подошедшего отца.

- Из тростника или камыша, думаю.

- Нет, из травинки какой-то, - сказала Лидочка.

- Тогда полым внутри стебель должен быть, - пояснил Егор Борисович.

Любопытство у Мити взыграло, пошел искать, из чего можно дудочку сделать. 
Вернулся с двумя тоненькими стебельками. Протянул один сестре. Задудели. И тут все услышали, как Жука поёт.

- Разве я вам не говорила? – спросила Арина Глебовна, увидав удивление на лицах Егора и Раисы. – Совсем памяти нет! А ведь, правда, только внукам талантом ее хвасталась. 

- Вот тебе, Жука, приключение! – потеребила собаке загривок Раиса. Она больше всех Жуку ласкала, а та к ребятам тянулась.

- Точно, - подтвердила бабушка. - Такого у нее за всю жизнь не было. Сидела во дворе на привязи. А тут всех смешит, и сама радуется.

Поняв, что ее хвалят, Жука довольно посмотрела своими черными глазенками. К каждому подбежала, поблагодарила - в кого носом ткнула, кого лизнула. И унеслась резвиться в ворохах листвы, прислушиваться к хрусту и шелесту под лапами. И думать - не думала, что больше радости у нее не случится...

Через месяц они на пару с хозяйкой заболели. Арина Глебовна слегла с больными ногами. У Жуки кашель начался. Видела бабушка, как страдает животное, а сделать ничего не могла. Все дороги к деревне в месиво превратились – ни пройти, ни проехать. А сама она не в силах была собаку к ветеринару сводить. 

Однажды услышала Жука, как по телефону хозяйка разговаривает. Настороженно вслушивалась она в ее речь, по интонации понимала – недобрый разговор. 

- Не смогли вы ее полюбить, да? – спросила Арина Глебовна. - Ничего. Жуке и того хватило. Ей много не надо.

Положив трубку, баба Ариша молчала долго. 

- Плохо дело, Жука. Плохо, - сказала собаке. – Видно, кашель твой не лечится. Усыпить предлагают. Не могу я жизни лишить, кого выходила. И в город с собой взять не могу. Некому будет тебя выгуливать. А мне нужно на обследование ложиться – в боку стало невыносимо колоть. Что делать нам, а?

Жука устроилась в ногах хозяйки, голову поднять не решалась. Чувствовала своим сердцем собачьим – расстаться придется. И так грустно стало, хоть на луну вой. 

Зашла к ним соседка – жена Кузьмича, проведать Арину Глебовну, узнать из первых уст о ее переезде в город. Бабушка и про печаль свою рассказала.

- О, велика беда! – всплеснула руками женщина. – Оставляй мне, пригляжу. Поправишься, заберешь собаку. Но думается мне, тут ей лучше будет, чем в квартире. Хворая она у тебя, хилая. В деревне ей и раздолье, и воздух свежий, и есть, кого облаять. А в четырех стенах она что будет делать? Тот, кто всю жизнь в деревне прожил, на старости лет не уедет. Это тебя нечистая куда-то понесла. Ты, как тот солдат, который только вперед идет. Собаку хоть не мучь. Пусть спокойно доживет свой век в родных пенатах.

Так и решили.

- Ты прости меня, Жука, - прижала болонку к груди Арина Глебовна. -  Знаю, друзей не предают. Постарайся понять. Коли могла выбирать, ты кого бы выбрала  – друга верного или своих щенят? Вот так и я. 

Жука притихла, словно в чем-то провинилась. Видела бабушка, что в глазах ее больше нет блеска, потух вместе с верой. Ведь не обманешь собаку - все чувствует.

Каждый божий день просыпалась болонка, вскакивала, как кипятком ошпаренная,  и кидалась хозяйку искать по дому. Найдет, рядом свернется калачиком и поглядывает жалобно и обреченно. А стоит хозяйке встать, так и Жука за ней по пятам. 

- Да, здесь я, здесь, - глядя на метания собаки, отвечала бабушка. - Ох, Жука. Если сможешь, прости меня, старую.

Только руки свои опускает, сухие, мозолистые, как собака подбегает и облизывает, облизывает их - точно запомнить хочет всю их шероховатость.

- Не мучь меня, Жука, - склонится над ней. - Закаленная я трудом и войной, а сердце то не каменное. У каждого свой срок жизни отмерен. Твоего осталось немного. И мой не за горами. А ведь хорошо нам с тобой было, да, Жука?

В день отъезда закрыла за собой дверь и пошла, не оглядываясь. Хотя оглянуться хотелось, точно сам черт нашептывал: посмотри, посмотри, готова ли свое хозяйство оставить, готова друга верного бросить? 

- Не сметь, - сама себе приказала Арина Глебовна, - Не жалеть, не думать, не оборачиваться.

Стальное, тусклое небо пустотой давит. Морозцем крепким лужицы схватились. Идет бабушка, а под ногами лед трещит. Тяжело трещит. И на сердце ее тяжело, словно чугун расплавленный в него влили. И себя жалко, и собаку, и дом... 

А в городе совсем взгрустнулось. Стала казнить себя, что не настояла на своем, не уговорила родственников собаку забрать. Решила, как выпишется из больницы – заберет обязательно. Позвонила той соседке – справиться о Жуке. Оказалось, что собака умерла. Ушла сразу после ее отъезда, спряталась в промоине. Там ее и нашли. Там и присыпали землей.

- Ты, баб Ариш, не грусти, - утешала соседка, - Оно и к лучшему. Ведь не мучилась же, хворая она была. Вот и ушла, умирать. 

- Нет, не поэтому, - хотела баба Ариша ответить, но лишь горько вздохнула. Что тут скажешь? И может, действительно, всё к лучшему. Как бы там не было, а в её памяти Жука осталась живой и задорной.

В этот же день сон Арине Глебовне приснился. К дому своему идет по дорожке, а навстречу ей Жука бежит. Подбегает, руки ей облизывает, радостно в глаза заглядывает. Значит, простила. 

Похожие статьи:

Рассказы → 720 часов

Рассказы → Последний человек

Рассказы → ОМЕГА – АЛЬФА

Рассказы → Как я получил Нобелевскую премию