Глава 29
— Давай, прижги ему пятки! – выкрикнул царь.
Раб подлил ему вина в кубок. Господин отхлебнул, жадно наблюдая за манипуляциями палача.
Рэм с трудом сглотнул, глядя в сторону. Что-то тошно скворчало и шипело. Истошно вопил несчастный Толстопуп. Рэму хотелось зажать нос, чтобы не чуять запах палёного мяса. А заодно закрыть уши. Это не экран в кинотеатре, где ты сидишь в удобном кресле и хрустишь попкорном. И не видео из Интернета, где самые страшные кадры вызывают лишь холодок под ложечкой и ощущение сладкого ужаса.
— Что он задумал? Зачем пробрался в мой дворец, как вор? – сказал царь, и один из стражников повторил его вопрос Толстопупу.
Тот не отвечал, извиваясь в руках помощников палача. Царь поднял палец. Палач обратился к своим инструментам, порылся в них, и вернулся с устрашающего вида клещами. Рэм закрыл глаза.
— Ничего! Я ничего не хотел! – выкрикнул пастух.
— Он замыслил убить своего господина? – презрительно спросил царь. – У него было оружие?
Стражник опять повторил вопрос. Палач склонился над Толстопупом. Рэм вжал голову в плечи, пережидая, пока не перестанет звенеть в ушах.
— Нет! У меня ничего не было!
Из полутьмы под галереей, обрамлявшей двор, появился пухлый раб. Он мелко просеменил на полусогнутых ногах к фонтану, опустился на колени перед своим господином и поднял на вытянутых руках прямоугольный предмет.
— Что это? - брезгливо спросил царь. – Он принёс это с собой?
Стражник коротко спросил, палач сжал клещи. Над двориком заметались испуганные птицы.
— Это просто старое корыто! – Толстопуп натужно откашлялся. Отдышался, хрипя и всхлипывая. – Просто корыто…
Рэм пригляделся. Это было то самое, многострадальное корыто, которое Ромка тащил с собой от самой реки, где они едва не утонули. Старое, треснувшее, в точках медных гвоздей и с обрывком металлической ленты по краю.
— Разве у моих рабынь не хватает своих? – скептически отозвался царь. Его тёмное лицо, заросшее курчавой бородой, скривилось в ухмылке. – Зачем им ещё одно?
Дядька не ответил, и царь кивнул палачу. Рэм заткнул уши. Ему было уже всё равно, смотрят на него или нет. Ястреб рядом с ним стоял неподвижно, складки плаща в багровом свете заходящего солнца казались выточенными из красного дерева. Руки советника были сложены на груди, на пальце поблескивал золотой перстень.
— Я принёс показать его! – голос несчастного пастуха поднялся до визга и сорвался в хрипение.
Царь подался вперёд, курчавая его борода в винных потёках тряслась, на жилистой шее билась крупная жилка. Край белого плаща с пурпурной каймой соскользнул с края фонтана, и мягко упал в пыль.
— Кому ты принёс его?
Какое-то время были слышны только всхлипывания, да потрескивание углей в жаровне палача. Потом дядька прошептал:
— Моей госпоже. Госпоже. Она хотела взглянуть на него. Просто посмотреть…
— Что за чушь! – рявкнул царь. Его налитые кровью глаза не отрывались от искажённого, покрытого потом и пылью лица Толстопупа. – Зачем госпоже смотреть на старую рухлядь?
Стражник эхом повторил вопрос.
— Она не верит, что её дети… - дядька задохнулся, хватая ртом воздух. – Не хочет верить, что её дети утонули. Она хотела потрогать корыто, в котором их унесли…
Царь подскочил со своего места. Быстро, скрипя золотой кожей сандалий, подошёл к распростёртому на земле человеку. Плащ взметнулся за ним белоснежными крыльями и упал складками на засыпанный песком клочок земли, когда господин склонился над пастухом.
— Что ты сказал? Её дети не утонули?
— Нет, я не говорил…
— Они живы? – страшным шёпотом выговорил господин, не отрывая глаз от корчащегося пастуха. – Дети Фиалки живы?
Рэм услышал, как рядом вздохнул Ястреб. Сейчас Толстопуп всё расскажет, и ему, Рэму, придёт конец. Он посмотрел на оструганные колья, все в потёках засохшей крови, на которых торчали отрубленные головы. Может статься, что скоро на одном из кольев окажется ещё одна голова. Или две.
Он оглядел двор. Пустая, без единого человека, галерея окружала квадрат выметенной до гладкости земли. У выхода стояли медными статуями стражники. Металл начищенных до блеска доспехов и наконечников копий отбрасывал солнечные зайчики. Ловушка, вот что это такое. И он, Рэм, сам сунулся сюда, как последний дурак. Лучше бы он остался там, в подвале, со старым жрецом. У того хотя бы нет громил-стражников под рукой.
— Говори! – потребовал царь. – Где дети?
Пастух издал придушенный вопль, извиваясь на земле. Глаза его выкатились и приобрели совершенно безумное выражение. Пахло горелым мясом. Зверовидный палач отёр пот со лба похожей на окорок рукой, и снова склонился над жаровней.
— Они живы, живы!
— Где они? Отвечай!
— Пасут овец в долине! Там, за лесом. Они ничего не знают! Я просто хотел успокоить их мать… сказать, что они не утонули…
Царь медленно выпрямился. Тихо сказал, глядя на что-то, видное лишь ему одному:
— Они выжили. Маленькие ублюдки. Надо было сразу утопить их в корыте.
Рэм почувствовал, как по спине скатилась струйка пота. Если этому царьку тогда не было жалко младенцев, то уж двоих взрослых, здоровых парней он точно не пощадит. Ему казнить человека всё равно, что прихлопнуть комара.
— Мой господин, - сказал Ястреб. – Этот раб безумен. Он не понимает, что говорит.
— Нет, нет, мой Ястреб, разве ты не помнишь слова старой пифии? Те, что она сказала, когда упала со своего треножника? Перед тем, как испустить дух, надышавшись паров из чрева земли? Она сказала: твоя кровь погубит тебя! Голова твоя покатится в пыль, и глаза твои узрят невыразимое!
— Это не совсем ваша кровь, господин. Дети неизвестного отца…
Царь обернулся к советнику, и Рэм невольно взглянул ему в глаза. Покрасневшие, в припухших складках век, они сейчас были так же безумны, как у несчастного Толстопупа.
— Ты не знаешь правды, советник. Всей правды не знает никто. Только я и она. Дочь моего брата.
Теперь царь говорил тихо, свистящим шёпотом, так что Рэм с трудом понимал его.
— Тогда, много лет назад, мне было видение. Я видел сон, в котором мой трон развалился на две половины. Это был знак. Я проснулся, и понял, что мне надо сделать. У народа не может быть два повелителя. Мой брат слаб, но кровь его – кровь царей. Я сильнее его, и власть моя по праву сильного.
Царь усмехнулся, показав острые белые зубы. Борода его, в пятнах подсохшего вина, дрожала.
— Я приказал тайно привести Фиалку ко мне в дом. Если бы она родила мне сына, наша кровь слилась в одну, а наш род стал единым целым. Трон, доставшийся нам от предков, стоял бы незыблемо! Но эта глупая девчонка сопротивлялась. Она не захотела стать женой своего царя. Мне пришлось отправить её обратно к отцу. А потом мы ушли в поход…
Глаза господина совсем утонули под морщинистыми веками. Он запрокинул голову к небу, и медленно произнёс, вспоминая:
— Ты помнишь, Ястреб, как мы перешли горы? Мы гнали этих болотных крыс до самых пещер, откуда они выползли в начале времён. Мы разорили их дома и взяли добычу. Много добычи. Золото, серебро и драгоценные камни. Рабы, молодые и красивые. Женщины и дети… А потом мы пошли к оракулу, и спросили: что с нами будет?
Царь хрипло рассмеялся, покачиваясь и комкая в кулаке край белоснежного плаща. Ястреб молча слушал. По каменному лицу его скользили тени мечущихся над двором птиц.
— Помнишь старуху пифию? Она была так слаба, что у неё тряслись руки. Она упала со своего треножника на камни, и сказала: твоя кровь погубит тебя! Это были её последние слова перед смертью. А потом мы вернулись домой, и я узнал, что Фиалка беременна. Она понесла от меня! Вот что имела в виду старуха. Я должен был избавиться от детей. Моя кровь, соединённая с кровью племянницы – вот опасность! Я запер Фиалку так крепко, как только мог. Она никогда не выйдет из тюрьмы, никогда не увидит света. Не родит мне новых врагов…
— Я этого не знал, - тихо произнёс Ястреб.
— Конечно. Я отправил тебя покорять племя на далёком побережье, и ты просидел в гарнизоне целую вечность, - хмыкнул царь. – Мне не хотелось огорчать тебя, мой друг. Ведь ты так щепетилен с женщинами. Там стараешься уберечь мою честь.
Советник не ответил. Тихо потрескивали угли в жаровне, хрипло дышал прижатый крепкими руками помощников палача несчастный пастух. В небе плыла, описывая широкие круги, хищная птица.
— Этот юноша, - вдруг сказал царь, и Рэм увидел, что тот смотрит прямо на него. – Я его помню. Он должен был умереть на алтаре. Почему он здесь, с тобой, советник?
Ну, вот и всё. Сейчас твоя голова окажется на том колышке, Рэм. И ходить далеко не надо. Вон, и палач под боком, смотрит звериным глазом. И меч у стражника наготове.
Рэм краем глаза покосился на Ястреба. Тот стоял рядом, и меч его в ножнах висел на поясе, как всегда. Конечно, ведь он близкий советник и друг царя. Ему можно здесь быть при оружии. Надо отнять у него клинок, и продать свою жизнь как можно дороже. Всё лучше, чем ползать в пыли на коленках перед пьяным царём-детоубийцей.
— Этот юноша пришёл сюда сам. Боги отвергли жертву, - ровно ответил Ястреб.
— Что в нём такое, что даже бог не принял его? – господин оглядел несостоявшуюся жертву с головы до ног. – Или мой брат не смог перерезать ему горло?
— Ваш брат…
— А может быть, он не захотел? – пьяные глаза царя сощурились. – Я не так силён в гадании и вещих снах, как мой братец, но кровь не вода. Иногда и мне боги дают ответ. Этот юноша совсем как я. Ты помнишь меня, Ястреб? Каким я был в юности, когда мы занимались у философа, и он порол тебя ремнём вместо меня? Этот мальчик вылитый я!
Рэм невольно усмехнулся. Угадать в этом опухшем, морщинистом пьянице мальчика было трудновато.
— Это он! – царь торжествующе ткнул пальцем в Рэма. – Он. Пропавший сын Фиалки!
Рэм глубоко вздохнул, потом медленно выдохнул, концентрируясь. Мгновенно развернулся, и выхватил меч из ножен у Ястреба.
Глава 30
Лошадь дробно стучала копытами по каменистой дороге. Отбитый о хребет животины зад просил пощады. Солнце пекло немилосердно. Жареный баран вместе с виноградным вином бурчал и ворочался в желудке. Слезть бы, да пробежаться, но нет - командир должен быть впереди, на лихом коне.
Войско Ромки топало за своим командиром, колотя подошвами сандалий и босыми пятками по раскалённой земле. Деревня, где поэтическое состязание закончилось так неожиданно, осталась позади.
Маленькое Ромкино войско увеличилось вдвое. Освобождённые рабы, которых вёз в телеге на продажу Громкоголос, все как один, присоединились к отряду. Не считая женщин, которых пришлось оставить в деревне.
Они перевалили вершину холма, поросшего низеньким лесом. Последние крыши домов скрылись из глаз, и теперь перед глазами Романа было только зелёный лесной ковёр и бесконечное синее небо над головой. В небе крохотной точкой плавал коршун. Оранжевый диск солнца казался раскалённой головкой гвоздя в выцветшем атласе небосвода.
— Однорогих баранов не бывает!
— Это змей с ногами не бывает! А бараны – они или жареные, или нет!
— Эти местные те ещё жуки, - пропыхтел Губотряс, топая мерной рысцой за хвостом Ромкиной лошади. – Дали приз за победу, называется. На тебе, боже, что нам негоже.
— Не богохульствуй, - отозвался Кривонос. Бег по крутой дороге нисколько не мешал Ромкиным новобранцам переговариваться на ходу. – Подумаешь, баран оказался с одним рогом на башке. И не таких видали. В прошлом году овца в соседней долине родила ягнёнка с тремя ногами.
— И что?
— А ничего. Жрецу отнесли. Тот пошептал над ним, да и дело с концом. Зажарили и съели за милую душу.
— Вы, болотные души, и не то сожрёте, - язвительно сказал Губотряс. – Вам только дай.
— А вы, горные козоеды, явились сюда, заняли наши лучшие пастбища, да ещё нос дерёте выше головы!
— Хватит! – прикрикнул Ромка. – Нас всего два десятка с хвостиком, а вы разбираетесь, кто лучше! Кривонос, Толстопупа не видно?
— Не видно, Ром, - уныло ответил бывший раб.
— Он отправился на разведку в полдень, а сейчас солнце к закату, - проворчал Губотряс. – Я же говорил – пошлите меня.
— Нет, - Ромка поёрзал на широкой спине лошадки. – Дядька проскочит в город незаметней, чем ты.
От жирного бараньего мяса хотелось спать. Ныла ушибленная о камень спина. Громкоголос изрядно помял его своей тушей, когда они покатились с «трибуны». Теперь толстяк трясся позади колонны верхом на собственной лошади с верёвкой на шее. Сперва на его лошадку посадили Козочку и мальчишку – сына старосты. Толстяк натужно пыхтел, пытаясь поспеть за отрядом, пот лил с него в три ручья. Потом он совсем обессилел, несколько раз споткнулся и, наконец, упал. Его со смехом принялись тыкать в широкий зад концом палки. «Гляди, какой жирный! – крикнул один из недавних рабов, – Отрежем кусочек на привале, у него мяса много, ещё останется!»
В конце концов Роман пересадил девчонку себе за спину, а Громкоголос поехал верхом.
***
— Засада! – Кривонос указал вперёд. У поворота, где с холма скатилось несколько каменных глыб, почти перегородив дорогу, лежала на боку повозка. Колёса её ещё крутились. За вздыбившимся решётчатым дном мелькали быстрые тени.
— Стой, - скомандовал Ромка.
Отряд остановился. Позади шумно дышал толстяк Громкоголос.
Роман попытался вспомнить, что делают в таких случаях. Проклятье, он не полководец. Даже простой солдат понимает в войне больше, чем он.
— Поздно, - проворчал Губотряс. – Они нас заметили.
Раздался истошный вопль, и на дорогу из-за перевёрнутой повозки с воинственным кличем вылетели рогатые, мохнатые существа. Топоча волосатыми ногами и потрясая двузубыми копьями, полулюди-получерти бросились к Ромкиному отряду.
Лошадь под Романом, почувствовав испуг седока, попятилась, замотала головой. Губотряс рядом произнёс одними губами, положив широкую ладонь на лошадиную шею:
— Пугают. Бежать нельзя – догонят и убьют.
Ромка понял, что сказано это для него. Кривонос, стоя с другого бока, сжал побелевшими пальцами своё короткое копьё, и согласно кивнул. Бежать нельзя.
Его войско уже начало пятится назад. Сколько в отряде настоящих вояк? Губотряс с товарищем-солдатом. Бывший воин Кривонос. Остальные – пастухи. Недавние рабы с жердями от забора в руках. Издали их ещё можно принять за войско. Но если подойти ближе, как сейчас…
Впереди волосатых разбойников, далеко их опередив и потрясая копьём с тремя сияющими металлом зубцами, нёсся предводитель, крепкий, кривоногий, с высушенной козлиной мордой на голове. Он одолел уже почти половину расстояния до противника, продолжая завывать на невыносимо тонкой ноте.
Ромка локтем спихнул Козочку на землю. Ударил пятками лошадиные бока. Взбудораженная лошадка рванулась с места, так, что он едва не кувыркнулся в пыль. «Два поезда вышли навстречу друг другу, – мелькнуло в опустевшей голове. – Что будет, если задача решена неправильно?»
Истошно вопящий противник был уже так близко, что он видел каждый волосок на его лице. Это оказался обычный человек, просто заросший до самых глаз, и замотанный в звериные шкуры. Ноги волосатика мелькали с удивительной быстротой. Мягко стучали по земле мохнатые «тапки», делая их обладателя похожим на хоббита.
Роман сжал в ладони рукоять меча и вздрогнул. Копьё. Он же отдал его Кривоносу. Ни один конник в здравом уме не бросится на пехотинца с коротким мечом. Только такой дурак, как Ромка Сильверстов, собственной персоной.
Мгновенно вспотев, Роман уронил поводья. «Хоббит» взревел, отведя трезубец для удара. Разбойники пронзительно завизжали и завопили за его спиной на разные голоса, словно взвыла пожарная сирена. Испуганная лошадь взбрыкнула, сбросила седока, и Роман свалился на дорогу. Он успел увидеть, кувыркнувшись в траву у обочины, как его скакун развернулся, подбросил круп и дёрнул ногами. Раздался звук, словно колесом переехали зрелый арбуз.
Ромка вскочил на ноги. Земля покачнулась, пытаясь уронить его обратно. Он упрямо сжал зубы, вспотевшими пальцами нашарил рукоять меча и вытянул клинок из ножен. Вожак козломордых разбойников лежал навзничь в пыли. Возле головы его расползалась багровая лужица, маленькие чёрные глазки удивлённо смотрели в небо.
Лошадь, перебирая ногами, тонко заржала и протянула морду к Ромке. Атласная кожа на её круглых боках дрожала мелкой дрожью.
К нему со всех ног неслись оставшиеся без вожака волосатики. Увидев, что их предводитель покатился в пыль, они издали дружный вопль, и ринулись на помощь. Ромка ухватился за поводья, и понял, что сбежать не получится.
С другой стороны к нему бежали Кривонос, Губотряс с товарищем, и кто-то из пастухов. Нет, не успеют. Ромка отступил назад, хлопнул лошадь по круглому боку. Беги, скотинка. Поищи другого хозяина, посчастливее.
Вот косматая тень разбойника, вырвавшегося вперёд, упала на дорогу рядом с телом его вожака. Взмахнув острогой, волосатик перепрыгнул труп и кинулся на Ромку. Тот отскочил, пропустив метнувшееся в него жало двузубца, развернулся и рубанул по древку. Лучше бы он этого не делал. Лезвие со звоном отскочило от гладкого твёрдого дерева, а меч едва не вылетел из руки.
Оскалив зубы, разбойник, который пролетел по инерции вперёд, развернулся и вновь кинулся на одинокого противника. К нему на подмогу бежали ещё двое, и Роман поспешно отступил, чтобы не дать себя окружить. В глаза блеснули наконечники сразу двух острог, третий разбойник размахивал дубиной, утыканной шипами.
Ромка отскочил, едва избежав тычка двузубцем, пинком снизу подбросил древко вверх, перехватил меч, и метнул в незащищённую грудь волосатика. Лезвие неожиданно легко вошло разбойнику между рёбер, и тот застыл, разинув рот и выпучив глаза. Взялся за рукоять, выдернул меч, покачнулся и рухнул на дорогу. Окровавленный клинок, звякнув, выпал из разжавшейся руки.
Вращая дубиной, в атаку ринулся второй, а его товарищ попытался побить Ромку под ноги древком остроги. Со стороны перевёрнутой повозки подбегали ещё с десяток волосатиков, потрясая оружием. Роман машинально выполнил уход от копья, одновременно нырнув под дубину. Видел бы его тренер. «Ромка, щучий сын, - сказал бы он, - какого беса ты не скакал так же на соревновании? Медаль из-под носа уплыла!»
Остриё двузубца вновь метнулось, целя в голову, звякнуло о шлем. Это конец. С голыми руками против дубины и остроги не повоюешь. Что-то свистнуло, обдав щёку ветерком, и разбойник с двузубцем повалился на землю. Из груди его торчало древко копья Кривоноса. «Ийэ-эх-ха!» - выкрикнул Губотряс, выскочив из-за спины Ромки, и с разворота отрубил волосатику с дубиной руку по плечо. Дубина вместе с обрубком отлетела на обочину.
Но к месту сражения уже подбегали остальные, визжа и потрясая двузубцами. Ромка торопливо подобрал свой меч. Бесполезно. Силы слишком неравны.
Послышался глухой стук, потом ещё, дробь быстрых ударов, словно кто-то просыпал горох. И совершенно уже нечеловеческий, пронзительный визг за спиной у Ромки ударил по ушам, ввинтился в мозг. Мохнатая, рычащая волна разбойников вдруг остановилась, распалась на части. Кто-то закрутился на месте и упал, взбрыкнув ногами, кто-то согнулся и молча повалился на дорогу. Немногие оставшиеся на ногах затоптались на месте, попятились, и, развернувшись, бросились прочь.
Роман обернулся. Позади, выстроившись полукругом, стояли и помахивали ремешками пращей козопасы из деревни – пристанища поэтов. Их предводитель, рыжий парень с причёской растамана, зажав в зубах рогатую деревянную свистульку, издал ещё один пронзительный свист-визг вслед убегающим волосатикам. Вынул свистульку изо рта и растянул губы в широкой улыбке.
— Мы не опоздали, Ром? – спросил он, помахивая пращей. – Мы бежали от самого холма. Отцы не отпустили нас, но мы всё-таки ушли. Теперь ты возьмёшь нас в отряд?
Роман молча кивнул. Пересохшее горло не слушалось. За строем пастухов с пращами стояла запыхавшаяся Козочка. И сияющим взглядом смотрела на рыжего «растомана».
Похожие статьи:
Рассказы → Проблема вселенского масштаба
Рассказы → По ту сторону двери
Рассказы → Пограничник
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Рассказы → Доктор Пауз
