Гретхен

— Гретхен, ты каким местом думаешь? Ты каким местом думаешь, я тебя спрашиваю?

С утра пораньше орет хозяйка, надрывается. Гретхен вздрагивает, сжимается вся, как мышка, ну что она опять натворила, фарфорового ангела не с той стороны на полку поставила, или портрет прапрадедушки косо повесила…

— Гретхен, дурочка, у тебя мозги вообще есть? Мозги есть, я спрашиваю?

В комнате появляется фрау Буттертейг, здоровая, дебелая, колышется над необъятным платьем, того и гляди вытечет, как тесто. Про себя она говорит, что хорошего человека должно быть много, а Гретхен думает, что ежели так, от фрау Буттертейг надо один скелет оставить, да и то много будет.

— Что-то случилось? – спрашивает Гретхен.

— Случилось! – рявкает фрау Буттертейг, — тебя кто просил панталоны на балконе развешивать? Кто просил, а?

— А… что?

— А то! Чтобы вся улица видела, какого цвета у хозяйки панталоны, так, да? Сними немедленно!

Гретхен бежит на балкон, забирается на табуретку, дрожащими руками снимает панталоны. Только бы не свалиться, только бы панталоны не уронить, а то фрау Буттертейг саму Гретхен на этой веревке повесит.

— Были ли вы вчера на приеме у Мефистофеля, фрау Баумкопф? – спрашивает фрау Буттертейг, запихивает в себя третью булочку с маслом.

— Не имела чести. Видите ли, Лизхен моя приболела, некого было с ней оставить.

— Оставили бы горничную. Право, много себя лишили, что не были на приеме у Мефистофеля…

— Ах, разве можно доверять этим горничным, вчера очередную рассчитала.

— Да не говорите, сплошная беда с ними. Грехтен моя такая дурочка, вам не передать. Вчера догадалась, вывесила панталоны мои на всеобщее обозрение…

Гретхен вздрагивает, как от пощечины. Еле сдерживает смешок, сама же хозяйка вопила, что панталоны нечего никому видеть, сама же всем про них рассказывает, смешная…

— Это что такое? Что такое, я спрашиваю?

Это хозяин кричит, герр Буттертейг, пивной бочонок на ножках. Хотя, конечно, до хозяйки ему далеко, хозяйка уже и в дверях не помещается, корсеты на ней только так по швам трещат. А вот и хозяин с балкона идет, что-то там Гретхен опять на балконе натворила… а что, вроде бы ничего не натворила, день-деньской по дому все перемыла, перестирала, перегладила, рубашки-галстуки-корсеты-панталоны-фортепьяно-часы-зеркала, вон диван на веревке на балконе висит, сушится, вон фортепьяно рядом на прищепках болтается…

А вот и герр Буттертейг в гостиную заходит, бумажки тащит, которые Гретхен постирала и сушиться повесила.

— Что это? Что это я спрашиваю, а?

Это… м-м-м… дай посмотреть, Михель…

— Марта, ты ли мне говорила, что этот сервиз обошелся тебе в два франка?

— Михель… я… м-м-м…

— И это женщина, которую я называю своей женой! Да с такими расходами мы скоро пойдем по миру с нищенским посохом!

— Михель… я умоляю тебя… не при гостях… — и снова орет на весь дом, — Грее-е-тхееен!

— Гре-е-ет-хе-е-ен!

Гретхен подскакивает на постели, ничего не понимает, вроде бы ночь на улице, а хозяйка орет, заливается. Или мало ей вчерашней выволочки, которую она Гретхен закатила, что Гретхен счета ее сушиться повесила…

Бежит Гретхен в коридор, спотыкается о Доктора Фауста, Доктор Фауст отскакивает с хриплым мявом.

— Гретхен, альфы! Альфы!

Бежит Гретхен на балкон, и верно – альфы. Беда с этими альфами, в Шварцвальде, где Гретхен жила, их не было, а тут, в Баварии, прямо беда с ними. Налетели, проклятые, раскачиваются на бельевых веревках, простыни срывают, пантало… черт, опять панталоны повесила, главное, панталоны снять, чтобы не хватились… а альфы не даются, летают, маленькие, на крылышках, хихичут, Гретхен юбку задирают. Медальон с шеи сорвали, медальон-то жалко, от матери остался, в волосы заплетаются…

— Гре-е-етхе-е-ен!

Гретхен вздрагивает, ну что она опять не так натворила… Эх, увез бы Гретхен отсюда какой-нибудь Мефистофель, говорят, через него в высший свет попасть можно. А если душу ему продать, там хоть что можно получить, что Гретхен и не снилось…

Гретхен вбегает в прихожую, там уже герр и фрау Буттертейг, и стоит полицай, бумажки держит.

— Гретхен! Ты у меня в кабинете убирала?

Это хозяин. Вроде бы всегда добрый был, все Гретхен подмигивал, а то и ущипнуть норовил, а тут на тебе, злой как черт… да нет, черт злой не бывает, про Мефистофеля говорят, сама любезность…

— У-убирала…

И смотрит на бумаги. Ну да, бумаги все в сейфах постирала, отжала, сушиться повесила, сегодня хотела с утречка перегладить, по сейфам разложить. Портреты все постирала, бюсты всякие…

— Что же… проследуйте за мной, — полицай потрясает бумагами, — вы обвиняетесь в растрате…

Фрау Буттертейг ни слова не говоря отвешивает Гретхен затрещину.

Гретхен кусает губы, загоняет слезы назад, а они все равно катятся, катятся…

Уволена…

А сама виновата, нечего было лезть, куда не просят, мало ли какие у хозяев тайны хранятся.

Плачет Гретхен, перетирает, перемывает все. Бросить бы все к чертям, а нельзя, последний день все-таки. А потом катись к черту, то есть, что я говорю, к черту, к Мефистофелю не очень-то покатишься, у него таких Гретхен как звезд на небе…

Гретхен все солнечные зайчики перестирала, перегладила, снова на полу разложила, все цветы на обоях полила, а то завяли совсем, паутину всю по углам поснимала, постирала, погладила, снова по углам развесила. Выгребла из шкафов запыленные мечты, разочарования, чьи-то детские страхи, вытерла с них пыль. В дальнем чулане нашла призрак прапрадедушки герра Буттертейга. Призраку кафтан постирала, подлатала, заплатки пришила, ботинки начистила.

Вроде бы все сделала. Вещички свои собрала, да много ли у Гретхен вещичек, ободок, сделанный из тонкого месяца, полотенце из лунной дорожки, платьишко из лепестков опавших роз…

— Гре-е-е-тхе-е-ен!

Гретхен вздрагивает. Бежит на балкон, ну что еще. Вот ей-богу, не выдержит, надерзит хозяйке, да так, что ее, Гретхен, уже ни в один дом не возьмут…

— Гретхен! Это что?

Фрау Буттертейг держит на ладонях шелковое сердечко. Гретхен его в будуаре у хозяйки нашла, из сердечка письмо вынула, и сердечко и письмо постирала, выгладила, пыль столетий повыбила…

— Это ты где взяла?

— В бу… в будуаре.

— Гретхен! Ах ты моя умничка Гретхен, да ты же просто ангел у меня!

Не понимает Гретхен.

— Ты же мою первую любовь нашла, умничка! Я же ее еще когда потеряла, когда папа меня в пансион отправил… а ты…

Целует Гретхен. И видит Гретхен, хозяйка на глазах молодеет, вот уже стоит перед Гретхен молодая девчонка. И парень какой-то на лошади к балкону подъезжает, и хозяйка скок к нему с балкона, на круп лошади, и умчались.

И Гретхен торопится. Потому что она когда вещички свои перебирала, тоже свою старую любовь нашла. Гретхен ее постирала, утюжком выгладила, ну, правда пятна остались, да ничего, какая любовь без пятен.

Так что торопится Гретхен. В Шварцвальд. Что-то Гретхен подсказывает, что Франц сегодня тоже в комнате у себя прибирался, в ящике стола первую любовь нашел…

                                                              2013 г.