Грань

в выпуске 2014/01/20

2 декабря 2013 - Eva1205(Татьяна Осипова)

Hellingly Asylum – Восточный Сассекс
Этот дом ранее был похож на небольшой город. Его возвели в глухой местности, чтобы больные чувствовали себя более спокойно и отдаленно от внешнего мира. У госпиталя даже была своя железнодорожная линия — предмет особой гордости заведения — которая в основном использовалась для перевозки угля. Кроме того, в госпитале были огромная прачечная, спортзал, магазин для пациентов, швейные мастерские, персональные комнаты для мед.сестер, а также технические достижения того времени: большая котельная и водонапорная башня.
Большая часть госпиталя была закрыта к 1994-му году. И по сей день более чем 25,4 га территории лежит в развалинах, подвергается вандализму и поджогам. Госпиталь пользуется популярностью среди населения, однако не как лечебное заведение, а как большой лабиринт развалин.

ГРАНЬ

2013 г Восточный Сассекс, больница Хелинги

Я медленно шел по коридору. Грязные стены, потолки с вздувшейся и местами отвалившейся штукатуркой, мусор, поломанные вандалами стулья, разбитые стекла. Казалось, я был тут совсем недавно, но как изменилось это место, после того, как погиб профессор Гилберт. Я ушел из психиатрии и моя жизнь совершенно изменилась. Я огляделся, все напоминало о том, что он,…что мы совершили.

У каждого человека и поступка есть грань, переступая которую мы перестаем быть людьми. Мы прекращаем быть самими собой, наплевав на элементарную врачебную этику. Совершая фатальную ошибку, которая может стоить карьеры, уважения, жизни, мы начинаем задумываться о последствиях слишком поздно, когда уже очень трудно что-то изменить.

1966 г

В больницу Хелингли, в Восточном Сассексе, я попал после университета. Моей специальностью была психиатрия, и профессор Кромвель порекомендовал меня своему другу, как стажера.

Мне понравилось это место, похожее на небольшой город, где находилась даже своя собственная железнодорожная линия, по которой в основном привозили уголь. Спокойное тихое место, навевавшее приятные мысли и позволяющее расслабиться после долгих лет жизни в шумном Лондоне.

Прежде, я никогда раньше не был в подобных заведениях, только в Лондонском госпитале, где было психиатрическое отделение, поэтому я живо интересовался перспективой своей новой работы. В будущем, я хотел заняться частной практикой, мой отец любил повторять, что те, кто долго работают в подобных больницах, сами становятся немного сумасшедшими. Вы спросите, что стало причиной для моего выбора профессии. Я отвечу, что меня всегда интересовало, почему человек в одной и той же ситуации поступает по разному, почему, кто-то способен влезть на скалу, а кто-то прыгает с крыши, решив тем самым все свои проблемы. Мне нравилось заниматься психоанализом, помогать человеку, сделать правильный выбор, изменить жизнь к лучшему.

— Размышляете молодой человек,- обратился ко мне худощавый мужчина в сером пальто. На его голове была фетровая темная шляпа, а из-под круглых очков на меня смотрели немного странные, но умные глаза. – Профессор Гилберт,- он протянул мне руку и, его рукопожатие оказалось неожиданно сильным для его возраста.

— Хороший здесь воздух, профессор,- кивнул я и представился,- Джон Уолтер, профессор Кромвель мне о вас рассказывал, как об очень интересном человеке.

— Мне тоже он кое-чего о вас говорил, мистер Уолтер,- профессор присел рядом со мной на скамейку, — я думаю,- он окинул меня цепким взглядом,- вы мне подойдете.

— Подойду для чего? – мне не очень понравился этот оценивающий взгляд.

— Для того чтобы стать моим ассистентом, — профессор скрестил руки на груди,- я с интересом прочел вашу теорию о влиянии экстремальных факторов в короткий промежуток жизни человека на гипоталамус, вследствие чего возрастают импульсы в нервной вегетативной системе. Самое любопытное то, что я как раз работаю над похожим проектом. Дело в том, что долгие годы, проработав в клинике, я не смог не отметить тот факт, что люди с расстройством психики, способны в момент припадка применить силу, которая превосходит физический уровень здорового человека. Так же в момент аффекта человек способен голыми руками задушить медведя. Почему бы не вывести такой ген, который будет в нормальном состоянии человека мобилизовать такие силы, увеличивать скорость, возможно, ускорять процесс мысли.

Рассуждения профессора Гилберта мне показались настолько близкими по духу, что я слушал его с большим удовольствием и несказанно был благодарен своему наставнику Майклу Кромвелю за рекомендацию.

В больнице Хелингли я должен был в общей сложности проработать два года. Я не был уверен, захочу ли я остаться, но пока меня все устраивало. Мне выделили большую комнату на первом этаже, где было довольно-таки сносно. Больший письменный стол, хорошая библиотека, камин, возле которого лежали дрова в поленнице. На выгоревших обоях остались яркие пятна былых картин, которые раньше висели здесь. Теперь же, эти пятна были похожи на призраков, взирающих на нового хозяина комнаты своими безликими лицами.

Распаковав свои вещи, книги и инструменты, я осмотрел место возле окна, где стояла моя кровать. Подойдя к нему, я увидел, как за стеклом стоит девушка в сером больничном халате, ее длинные темные волосы были не убраны, а болезненный взгляд изучал меня. Тонкие губы дернулись в подобие улыбки на бледном лице. Если бы не болезнь, она могла бы быть очень даже красивой, но сейчас все портил блуждающий взгляд и эти грязные волосы. Я задернул штору и увидел, ее руки, которые она прижала к стеклу, словно так ей было лучше видно меня. Вернувшись к вещам, я сел за стол, и стал изучать свои записи.

Вскоре ко мне в комнату вошла доктор Хейс, высокая худая женщина неопределенного возраста, она вручила мне расписание профессора Гилберта и ключи. Ключ от входной двери в больницу, так как на ночь она запиралась и запасной ключ от моей комнаты, а так же от ординаторской и склада медицинских препаратов.

— Профессор Гилберт просил вам передать, что с завтрашнего дня вы можете приступать к работе, а пока я хотела бы вам показать здание Хелингли, кабинеты медперсонала, лабораторию, что является настоящей гордостью больницы, ну и познакомить с пациентами. Некоторых нужно знать в лицо,- улыбнулась доктор Хейс какой-то вымученной улыбкой,- особенно тех, кто представляется молодым специалистам профессором Гилбертом…

— Вы хотите сказать, что со мной разговаривал совершенно другой человек? — удивился я, на что доктор Хейс рассмеявшись, махнула рукой.

— Простите, Уолтер, в данном случае вам повезло, но вот доктор Росс, приняла одного нашего старинного пациента за профессора. У них есть что-то общее, лет десять назад Томас Рейн был блестящим ученым математиком, пока прогрессирующая шизофрения не привела его в наши стены. Иногда к нему приходит просветление, но, к сожалению, ненадолго. Его жена часто приезжает сюда, но пока что лечение не дает видимого эффекта.

Почти весь день ушел на экскурсию по больнице и знакомство с персоналом и пациентами. Мне понравилась большая и светлая столовая, сад на заднем дворе, где пациенты занимались трудотерапией. Одни ухаживали за цветами, другие разводили под руководством доктора Росс овощи, рыхлили и пропалывали небольшой огород.

— На самом деле трудотерапия, многим пациентам помогает снизить уровень стресса, особенно при галлюцинаторном синдроме, депрессии, заторможенности, олигофрении,- отметила доктор Хейс.- Вот познакомьтесь, это мисс Грин. Джейн,- окликнула она девушку, собиравшую листву. Обернувшись, девушка посмотрела на меня, я узнал ее, это она смотрела на меня через окно моей комнаты.

— Доктор Уолтер,- улыбнулся я, протянув ей руку, доктор Хейс, кивнула девушке и та, нахмурившись, сжала мою ладонь. Меня удивило ее странное лицо, и я опять подумал о том, что как жаль, что душевная болезнь оставила печать на таком красивом лице.

— Джейн Грин у нас два года. После того, как муж убил детей на ее глазах, она повредилась рассудком и выпрыгнула в окно,- я с болью посмотрел на несчастную, которая продолжила свое занятие, сбор опавших листьев.- Она перенесла трепанацию черепа и после этого стала… вот такой. Джейн почти не разговаривает и профессор Гилберт проводит с ней особые занятия.

Потом мы познакомились с мистером Томасом Рейном, сумасшедшим математиком, который мне не показался настолько невменяемым. Он сидел за столиком в саду и играл сам с собой в шахматы, временами ворча на невидимого партнера по игре.

Доктор Хейс познакомила меня со всеми более менее вменяемыми пациентами, располагавшимися в главном корпусе, некоторые даже понравились мне и напоминали мне обыкновенных городских чудаков, которые есть в каждом городке.

Во втором корпусе было не так приятно, здесь находились больные, которые годами были прикованы к постели или заперты в отдельные комнаты, некоторым разрешалось гулять, но большинство страдало различными маниями и психозами. В этом корпусе была отдельная столовая, и всюду стояли санитары с лицами, явно обделенными интеллектом.

— Вы должны понимать, доктор Уолтер,- негромко пробормотала доктор Хейс,- что здесь условия приемлемые для состояния больных. Мы никого не хотим заковывать в цепи, но,- она вздохнула,- иногда приходится быть жесткими.

Я неуютно чувствовал себя в этом корпусе, давящие стены и звуки, неприятный запах мочи и рвоты, подгоревшей еды или горелого жира на кухне. Любопытные взгляды душевнобольных, с которыми я старался вести себя спокойно и участливо. Мне было еще трудно понять смогу ли я долго работать в этом месте. Какими ужасными бывают гримасы человеческой психики, превращая нормального человека в сумасшедшего, опасного не только для окружающих, но и для себя.

— Почему здесь такой запах? – спросил я доктора Хейс,- тут, что не убирают совсем?

— Почему же, Уолтер, здесь все так же, только пациенты совсем другие, но они тоже люди и некоторые даже вылечились и покинули нашу больницу, несмотря на то, что казались безнадежными.

Я умолчал о том, что мне показалось, что эта настоящая пытка вонью и антисанитарией может по-настоящему вправить мозги и нормального человека сделать идиотом.

Выйдя на свежий воздух, я с облегчением вздохнул и, сунув руки в карманы, двинулся к последнему корпусу, который располагался на окраине больничного городка. Доктор Хейс предупредила меня, что там содержатся не обычные пациенты, а заключенные, признанные судебной психиатрической экспертизой невменяемыми.

Третий корпус на самом деле напоминал тюрьму – решетки на окнах, колючая проволока на ограждении и военный патруль, внимательно наблюдавший за происходящим.

— Уолтер, на сегодня, думаю, для вас хватит впечатлений,- доктор Хейс мягко взяла меня за локоть,- внутри мы побываем как-нибудь в другой раз. Могу вам сказать одно… Вы, когда-нибудь были в тюрьме? Ну, так вот, это чем-то похоже на нее, те же камеры и надзиратели,- она поежилась.- Не люблю бывать там, представляю, каково приходится профессору Гилберту, ведь эти заключенные — маньяки, преступники и убийцы.

— Вы меня удивили, доктор Хейс,- улыбнулся я,- мне казалось, вас уже ничего не сможет поколебать.

— Все нормально, Уолтер,- она повернулась спиной к третьему корпусу,- идем, нужно будет еще успеть на ужин. Сегодня был тяжелый день для вас.

— Нет,- пожал я плечами,- все нормально. Для меня все это ново, но ничего, я был готов все это увидеть.

Уже лежа в своей кровати и смотря на свет фонаря, который пробивался ко мне через плотные шторы, нарисовав на них желтое пятно, я размышлял об увиденном сегодня. Я никогда не задумывался о том, что в одной больнице может находиться столько душевнобольных людей. Ведь Хелингли не был такой крупной клиникой, меня поразило это. Если одни пациенты вызывали жалость и желание помочь – другие, наоборот вызывали отвращение и страх. Наверное, я что-то не понимаю, рассуждал я сам с собой,- каждый может оказаться на месте больных второго корпуса, не их вина, что они повредились рассудком и наша задача, как врачей, так и людей, помочь им справиться с болезнью. С этими праведными мыслями я уснул, не видя, что кто-то смотрит на меня через стекло.

Прошло несколько недель, я привык к своему новому дому и работе. Теперь на размышления оставалось очень мало времени. Мне приходилось повсюду таскаться за доктором Хейс, а так же ассистировать профессору на операциях. Он был доволен моей хирургической практикой и обещал научить не только секретам нейрохирургии, но и самостоятельно проводить сложные операции. Я не сразу понял, что профессор готовит меня не просто, он видел, что во мне кипит страсть к познанию, и он надеялся на то, что в какой-то момент я смогу перейти грань, чтобы, как он, изображая Бога дотянуться до небес.

Мы часто обсуждали нашу общую теорию о том, как ведет себя мозг в экстремальных ситуациях, какие импульсы посылает мышцам, выбрасывая в кровь различные гормоны и вещества.

— Заметьте, профессор,- обычно начинал я,- если речь о психически больном человеке, то у него совершенно другие процессы, происходящие в том же гипоталамусе. Здоровый человек, вот интересный объект для исследования.

— У меня были подопытные добровольцы, которые вводили себя в пограничное состояние с помощью наркотических веществ, тогда они тоже становились более сильными и устойчивые к боли, они не испытывали страх. Хотя если мы возьмем подопытного с наркозависимостью, он теряет все эти качества, его способности уступают место страху и жажде получить новую дозу. Я работаю именно над процессом создания препарата способного из обычного человека сделать сверхчеловека. Мне известны многие случаи, когда человек падал с большой высоты и не разбивался, когда женщина, спасая ребенка, остановила несущийся автомобиль, ничего себе, не повредив. Моя медсестра однажды совершила настоящую телепортацию,- он рассмеялся, — когда ей под ноги упала бутыль с серной кислотой. Я не понял, как она отскочила на пять метров с диким визгом. А как же выживали наши предки, не имея оружия, практически голые. Они были гораздо ловчее и сильнее нас, конечно, у них не было наших мозгов, но резвости – хоть отбавляй.

— Профессор, я полагаю, что необходимо сочетать расслабленность мышц человека, находящегося в наркотическом опьянении и возбуждение, которое передает гипоталамус, ощущая угрозу для жизни человека. Если мы найдем эту грань, на которой все зиждется, нам станет все ясно.- Я возбужденно расхаживал по комнате,- вы представляете. Какой это прорыв в науке?

— Но чудес не бывает, Джон,- грустно заметил мой учитель,- все научные достижения поднимались по трупам, погибших первых космонавтов, подопытных добровольцев, подопытных крыс и кроликов. Только так. Но кто отдаст себя добровольно на подобные опыты?

— А если человеку заплатить?- мне было необходимо найти, хоть какое-то объяснение тому, что до сих пор не создан подобный препарат.

— Кто захочет получать деньги, не будучи уверенным, открытие ли это будет или мучительная смерть.

— И что тогда,- я вытер вспотевшее лицо,- нам никогда не узнать работает наша теория или нет.

— Ну, положим, такого препарата еще нет, и в помине, но чтобы понять влияние различных средств на ту или иную область мозга, необходим живой человек.

Я задумался, не понимая, к чему клонит профессор Гилберт, но он не заставил меня долго ждать, а пригласил спуститься в его лабораторию, сообщив, что кое-что приготовил для меня.

— Идем, у меня уже все готово,- сказал профессор, взглянув на часы.

Меня поразило, как она была оснащена, и как все там было расставлено и уложено, в таком порядке и с любовью. На металлическом столе лежал человек, крепко привязанный ремнями, мне казалось, он крепко спит, однако, глядя на его жутковатое лицо, я предпочел обойти стол подальше.

— Не беспокойтесь Уолтер, я сделал ему укол и он спит,- махнул рукой профессор. – Ты не был в третьем корпусе?

-Нет, доктор Хейс сказала, что нам не обязательно посещать его, мне тогда показалось, что ее что-то пугает…

— Кого, Дайну Хейс?!- профессор в голос рассмеялся,- нет, это она тебя не захотела расстраивать. Ну, вернемся к нашему подопытному, мм-м, это мистер Ланс или заключенный под номером 145226, которому светит либо электрический стул, либо лечение в больнице Хелингли.

На минуту, я потерял дар речи, опьяненный мыслями о новом достижении в науке, я не заметил, как приблизился к грани, которую не столько боялся перейти, сколько не мог нарушить свои принципы.

— Джон, когда ты увидишь другой мир, ты поймешь,- говорил профессор. – В науке нет слова нельзя, когда ты это осмыслишь, то всего достигнешь.

Я с интересом наблюдал, как Гилберт аккуратно вскрывал черепную коробку подопытного, комментируя каждое действие. Позже я узнал, что все манипуляции он записывал на диктофон, а потом, прослушивая, записывал в свою тетрадь, что-то подчеркивая или наоборот вычеркивая.

Подопытный, казалось ничего не чувствовал, профессор сообщил, что на следующий день тот даже не вспомнит о том, что с ним происходило.

— А возможно наши исследования помогут ему, наконец, стать нормальным,- заключил Гилберт, извлекая всякий раз, разные жидкости из долей мозга подопытного. Закончили мы под утро и, взглянув на себя в зеркало, я не узнал себя, я стал частью этого безумия. Те же блуждающие глаза и всклоченные волосы. Профессор, окинув меня сочувственным взглядом, констатировал, что для первого раза хватит.

На следующий день, мне было очень любопытно посмотреть на нашего подопытного и попробовать поговорить с ним.

Когда я впервые переступил порог третьего корпуса, то сразу почувствовал, как сотни колючих взглядов пронзили меня, словно стрелы. Подойдя к охраннику, я сообщил, что пришел осмотреть Кристофера Ланса.

— Это который поступил к нам с травмой?- спросил охранник.

-Ага,- кивнул я,- что он вообще за человек, с ним можно общаться без охраны?

— Ха, нормальный? Да тут все, как вы успели заметить, немного ненормальные,- бросил он,- идемте, я сообщу охране, чтобы вас проводили к нему.

Кристофер Ланс производил впечатление этакого тихого увальня, на первый взгляд казалось, что он и мухи не обидит. Он даже не посмотрел в мою сторону.

-Добрый день, Кристофер,- в ответ молчание.

Я осторожно спросил его, помнит ли он, что произошло с ним вчера, на что ничего не ответив, Ланс покачал головой. Я ему задал еще вопрос, что сомневаюсь насчет его способности говорить, на что он, улыбнувшись, ответил, что умеет говорить, просто не хочет. Я поинтересовался, как он себя чувствует и снова получил в ответ улыбку и вполне связанный нормальный ответ. Кристофер не создавал впечатление психически ненормального человека. Позже я узнал, что он серийный убийца и по сравнению с другими, вполне нормальный человек, если его можно было назвать «человеком» после всех зверств, которые он совершил с двадцатью женщинами. На мгновение, я подумал, что именно таких нелюдей совсем не нужно жалеть. Они не принесли пользу обществу, так пусть хоть послужат на благо науки. С того дня я переступил грань, о чем раньше и помыслить не мог. Совместные беседы и работа с профессором Гилбертом захватывали меня все больше. В нашей лаборатории были разные подопытные, и позже я уже не интересовался их самочувствием, считая их просто мясом, которое должно отработать свои грехи.

Профессор так до конца и не раскрывал своих секретов, а однажды сообщил, что пришло время для настоящих опытов:

-Но теперь нам понадобятся немного другие подопытные, не бойся, мы не причиним вред тому, что уже навсегда испорчено. Ты должен быть готов к тому, что подопытные могут умереть или войти в состояние психопатии, но игра стоит свеч, по моим расчетам, я уже подобрался очень близко к открытию, которое перевернет весь мир.

Кто я был для Гилберта учеником, ассистентом, соучастников его странных опытов, наверное, все сразу, потому, что до конца в свои изыскания, он меня не посвящал.

Когда профессор уехал в Истборн, я получил несколько дней отдыха, было уже довольно таки холодно и пациенты практически не гуляли. Весь сад был засыпан снегом, а кусты и деревья, укутанные, словно белым саваном, особенно при свете фонарей, создавали причудливые фигуры, которые рисовала моя фантазия. Я поднял воротник на пальто и, спустился к озеру. У берега стояли деревянные скамейки, смахнув снег с одной из них, я устроился поудобнее, поплотнее закутавшись шарфом. Мои размышления прервал тихий голос, я посмотрел по сторонам, но никого не заметил. Прислушиваясь, я понял, что это поет, какая-то женщина. Вытащив из кармана фонарик, я посветил вокруг, пока не увидел ее. Это была Джейн Грин, от которой раньше я не слышал ни одного слова. Улыбнувшись, я подошел к ней и узнал слова колыбельной, которую пела мама моему брату.

-Джейн,- тихо окликнул ее я, чтобы не испугать,- это я доктор Уолтер, пойдем в корпус, а то, ты совсем замерзнешь…

Посмотрев на меня своим отрешенным взглядом, она поднялась и отряхнула полы потрепанного пальто от снега.

— Я пела своим детям,- тихо сказала она,- я думала, он убил их, но это не правда,- впервые на ее несчастном лице я увидел улыбку,- мне нужно уложить их спать. Тихо, – она приложила палец к своим губам.

Боже, какая же она красивая, подумал я, и почему с ней произошло такое несчастье, забравшее у нее не только детей, но и рассудок.

— Идем, а то ты совсем замерзнешь,- я взял ее за ледяную руку,- а завтра…

— А завтра они умрут,- сказала она упавшим голосом и, сжав мои пальцы с силой, дернула меня за собой в сторону здания больницы.

Осмысливая все происходящее в больнице, я искренне многим хотел помочь, мне жаль было этих людей, их семьи, тех, кто любил их и плакал, каждый раз приходя в Хелингли.

С возвращением профессора Гилберта начались новые ночные опыты и беседы у камина, то в моей комнате, то в его кабинете, пропахшим табаком и какими медикаментами. Этот запах, казалось, преследовал меня теперь везде. Помимо наших опытов существовала ежедневная работа, которую, по словам доктора Хейс, я выполнял за двоих и на «отлично».

- Могу тебя обрадовать, Джон,- профессор был как, никогда в хорошем расположении духа,- мне удалось синтезировать вещество, которое я назвал препарат нейрус Гилберта. Думаешь, это слишком самонадеянно?

— Вам удалось то, что…о чем мы все время говорили? – не поверил я,- и как оно работает?

— Надо проверить его в действии. Пока я был в Истборне, мне удалось положительно провести опыты на крысах, которые показывали чудеса ловкости, и их реакция была похожа на полет молнии. Вот, посмотри, я сделал несколько записей,- Гилберт установил экран и, начал настраивать кинопроектор,- задерни шторы, Джон.

Я с интересом наблюдал за крысами, которые и без того обладают быстрой реакцией, теперь же, их движения казались молниеносными. В специальном лабиринте, где к его металлическому полу было проведено электричество, крыса, принявшая «нейрус Гилберта» не получила ни одного разряда током и первая прибежала к корму. А какие они совершали кульбиты, когда кошка пыталась загнать их в угол.

— Этого не может быть, профессор,- рассмеялся я,- неужели у вас получилось это сделать.

— Я хотел провести опыты на приматах, но мне так хочется поскорее увидеть результат, что я приехал, чтобы вместе с тобой найти последнее составляющее звено этой цепи и им будет человек.

— Это может быть опасно, профессор?- с опаской спросил я, понимая, чем все может закончиться,- знают ли о наших опытах другие работники Хелингли.

Гилберт, подбросил поленьев в камин, немного помолчал, а потом сообщил, что доктору Хейс все известно, иначе не получилось бы все сохранить в секрете.

Итак, этот день настал, когда мы должны были проверить действие нейруса Гилберта, сначала мы естественно обратились к третьему корпусу, на этот раз на осмотр профессора пришел Линдон Брок, убийца, расстрелявший шестнадцать человек в колледже Литерхеда. На вид он был вполне вменяемым парнем, однако профессор сообщил, что для нашей безопасности его необходимо поместить, после укола, в камеру, которая находилась рядом с лабораторией Гилберта, о которой я узнал только сейчас. Что же это за человек – профессор Гилберт, недоумевал я. Однако пути назад не было.

Хорошо, что Линдон не задавал вопросов, больше всего я, почему-то опасался именно этого, хотя кому было дело до этого мерзавца, отправившего на тот свет шестнадцать студентов. Усадив его в кресло, я прикрепил его руки и ноги ремнями, объяснив, что это необходимо для его же безопасности. Гилберт сделал укол и вместе со мной наблюдал за подопытным. Пока ничего не происходило, однако вскоре его лицо исказила гримаса боли и, выругавшись, он попытался освободиться от ремней. Камера находилась как раз напротив лаборатории и если выбежать из ее стен, то непременно окажешься, там. Я вышел из лаборатории, распахнув дверь настежь и, открыв тяжелую дверь камеры, проверил все ли там, в надлежащем порядке. Линдон кричал, как раненый зверь и когда, наконец, смог вырваться, то бросился прямо из лаборатории по коридору. Наш план сработал, когда он оказался в камере, я захлопнул «мышеловку» и включил камеру, чтобы наблюдать за происходящим.

Линдона, видимо, начали мучить головные боли и галлюцинации, он носился по комнате, пока, наконец, не забился в дальний угол и не затих. Он сидел ни на что, не реагируя, ни на звук, ни на яркий свет, когда же профессор пропустил по металлическому полу ток, он просто дернулся и повалился навзничь. Осторожно открыв дверь, я вошел первым, Линдон конвульсивно дрожал, из его рта шла пена, а из глаз и ушей сочилась серая жидкость.

К большому сожалению, «нейрус Гилберта» полностью разрушил его мозг, растворил, словно кислота. Профессор, горестно вздохнув, сообщил, что Линдону нельзя возвращаться в камеру третьего корпуса.

— Я не знаю, сколько он продержится,- Гилберт, закусив нижнюю губу,- но я предусмотрел это. В подвале находится морг и крематорий…нам нужно избавиться от тела, Джон.

— Я понимаю,- я чувствовал, как пот струиться по вискам,- но, как?

— Не переживай, укол в сердце и ты оборвешь его мучения, а потом отвезешь тело в подвал, где сжигают мусор в печи крематория. Ну, думаю, дальше объяснять тебе не стоит.

Я посмотрел в холодные глаза профессора и понял, что отступать слишком поздно, сейчас мне хотелось одного, уехать, но как, же мои документы, работа в больнице, тогда для меня это было все еще важно. Единственное о чем я жалел, что поддался профессору и своей страсти познания. Сделав укол несчастному Линдону, я уложил его тело на металлическую каталку и направился к лифту. Профессор по-отечески похлопал меня по плечу.

— Помни, Джон, достижения науки не проходит по цветочкам и облакам, это кровь и пот, и случаются такие вещи, как смерть. Подумай, что этот человек мог сделать для общества, убить еще кого-нибудь?

Умом я понимал, что Гилберт прав, но моя совесть продолжала кричать и неиствовать, о том, что я поступаю ужасно и рано или поздно наступит расплата. Опустившись в подвал, я включил свет и, повернув газовый кран, зажег печь.

Профессор много работал, писал, может он действительно хотел сделать мир лучше.

— Если это работает на крысах почему не получается на людях? – не понимал я.

— Дело в том Джон, что мозг человека, гораздо сложная штука, чем у крысы или той же обезьяны, думаю, мне придется провести еще несколько опытов на приматах в Истборне, там хорошая лаборатория… Сколько испорченных тел?- вдруг спросил он.

— Трое, вместе с Линдоном четыре,- равнодушно констатировал я, теперь мне было гораздо легче исполнять роль гробовщика. Я стал плохо спать и несколько дней вне общества профессора для меня стали настоящим подарком.

Начиналось лето, но тепла все не было. Холодный ветер с озера не давал долго находиться на берегу. С некоторых пор, когда у меня выдавалось свободное время, я прогуливался там с Джейн, которая, наверняка, благодаря лечению, стала говорить. К ней возвращался рассудок и, казалось, что еще немного, и она навсегда покинет стены Хелингли.

— Я рад, что тебе стало лучше, знаешь, раньше мне казалось, что с таким диагнозом невозможно вылечиться.

— Мне казалось, что я спала. Очень долго спала, доктор Уолтер,- она сжала мою руку,- это вы помогли мне проснуться.

-Я?- непонимающе сведя брови, я покачал головой,- конечно, прогулки на свежем воздухе, придали свежести твоему лицу.

Джейн рассмеялась, и я поймал себя на мысли, что больше она не кажется мне сумасшедшей.

— Мой отец говорил, что доктора, проработавшие в психиатрической клинике, становятся сами немного сумасшедшими.

— Конечно, доктор Уолтер, мы же нашли с вами общий язык,- улыбнулась она и внезапно, сжав мою руку в своей ладони, покраснев, опустила глаза.- Простите, мне пора. Нужно еще покормить детей…- она всхлипнула и, прижав руки ко рту, замотала головой,- я думала, что мне все приснилось, но дети, они, же не умерли, ведь правда, доктор Уолтер.

Я обнял ее, повинуясь странному чувству, мне было жаль эту странную девушку, которую все еще продолжали мучить видения прошлого.

— Все нормально, идем, Джейн, скоро обед.

Профессор Гилберт приехал злой и расстроенный, ему никак не удавалось закончить начатый проект, но отступать он не имел права, как и падать духом. Он много говорил о том, что видимо, пошел не по тому пути, и надолго запершись в кабинете, просматривал и анализировал свои записи. Он был поистине гениальным человеком, для которого не существовало ни каких барьеров для достижения своих целей. Наконец, на исходе четырех суток профессор Гилберт изрек свой вердикт.

— Я понял, в чем здесь ошибка, человеческий мозг так устроен, что невозможно с помощью одного нейруса, изменить частоту импульсов нейронов, возможен лишь кратковременный успех. Нам понадобиться операционная, Джон, идем, я тебе более подробно опишу идею своего метода.

Честно говоря, я очень устал от всего этого, и в тот момент у меня было одно желание, поскорее уехать из Хелингли и забыть все эти бесчеловечные опыты над душевнобольными, как страшный сон. Однако я знал, что профессор не захочет меня отпускать во избежание огласки, чего он, несомненно, опасался.

Спускаясь с ним в полуподвальное помещение операционной, я начал понимать, что не смогу сбежать, не поняв до конца, ради чего все это время переступал грань своей совести, своего собственного осознания правильности моих поступков. Я догадывался, к чему клонит профессор и не мог устоять перед искушением, воочию увидеть, как все работает.

На столе лежал подопытный заключенный под номером 204 566, я не знал его имени, в последнее время меня не интересовало, кто был в нашей лаборатории. Гилберт, включив аппарат искусственной вентиляции легких и сделав подопытному пару уколов, взял в руки небольшую хирургическую пилу.

— Все дело в мозге, в человеческом мозге, Джон,- ласково прошептал профессор. Он вскрыл черепную коробку подопытного и, внимательно посмотрев на его обнаженный мозг, что-то записал себе в блокнот, потом, он попросил меня открыть дверь в операционной и принести то, что лежит на металлическом столе.

— Что это, профессор?

— Увидишь, это своего рода нейро-стимулятор гипоталамуса,- улыбнулся профессор, — я немного доработал электроэнцефалограф, именно, глядя на него, у меня пришла идея, как включить утерянные способности человека. Я изменил материал воздействия, частоту тока, в каждый отдел мозга он будет подаваться с разной частотой и мощностью, которую будет регулировать компьютер. Да-да, ты не ослышался, это новшество теперь доступно и нам, я выложил за него кучу денег, ты видел когда, нибудь такую машину? – глаза Гилберта возбужденно блестели, — благодаря таким машинам в будущем, наука взлетит до самых вершин познания.

Я мрачно наблюдал, как профессор цепляет датчики к телу подопытного 204 566, как надевает ему на голову нейро-стимулятор гипоталамуса. Все походило на фантастический фильм, если бы не конвульсивные движения конечностей подопытного. Я не буду рассказывать о подробностях, Гилберту приходилось несколько раз настраивать прибор, пока он к моему удивлению не заработал. К счастью, подопытных не приходилось, как прежде отвозить в подвальную печь, они ничего не помнили, а за изменением их рассудка в третьем корпусе особо никто не наблюдал, что было на руку мне и профессору. Последний пациент, удивительно быстро пришел в себя и показал удивительно быструю реакцию всей вегетативной нервной системы, по всем показаниям уровень вазопрессина поднялся на порядок выше, однако при этом увеличился прессорный эффект и выделение окситоцина из гипофиза.

— Думаю, ему необходимо немного успокоительного,- подумал я и профессор согласившись, сделал ему укол. Испытуемому стало немного лучше, но он не смог членораздельно говорить, слова настолько быстро вылетали из его рта, что мы ничего не могли понять. Переведя его в камеру, где, в основном до него, все умирали, мы решили, что это первый шаг к успеху. Я снова загорелся, идея профессора Гилберта была и моей тоже, что не давало мне принять окончательное решение уйти.

Прошло несколько дней, подопытный 204 566 стал более спокойным, его больше не мучили кошмары, у него появилась связная речь, и выглядел он вполне нормальным.

— Пора провести теперь другую серию опытов,- заключил профессор.

Сначала в камеру была запущена крыса, которой подопытный 204 566 панически боялся. От неожиданности он подпрыгнул на два метра и повис на стене, впившись в стены пальцами. Потом он осторожно спустился вниз и, поняв, что крыса не представляет для него никакой опасности, размозжил ей голову. Мы переглянулись с профессором, и тот опустил рубильник, подключив ток к металлическому полу, как я и предполагал, он снова прыгнул на стену, теперь, он знал, где безопасное место.

Номер 204 566 признался, что у него обострился слух и он слышит столько всего, что порой от этого начинает страшно болеть голова. Он поражал нас своими достижениями, теперь он меньше всего походил на маньяка Бринстона, я все-таки покопался в картотеке, чтобы отыскать его имя, на всякий случай.

Это случилось внезапно, я не ожидал, что так скоро наступит конец наших опытов, и стены моего карточного домика рухнут в одночасье, оставив лишь горький привкус полыни. На одном из испытаний, Бринстон пожаловался на головную боль, когда я измерил его артериального давление, то удивился, оно зашкаливало за 300мм/ртутного столба, я сообщил профессору, что этого не должно быть и приказал Бринстону следовать за мной в лабораторию.

— Конечно, Уолтер, лучше быть подопытной крысой у вас здесь, чем валяться на вонючем матрасе и проходить терапию электрошока в третьем корпусе.

— Ты знаешь, Бринстон, на самом деле, я не хочу, чтобы получив такие способности, ты вышел отсюда. Это может быть опасным для окружающих.

— Поверь, я изменился и теперь, я совсем другой…- внезапно его лицо побагровело, глаза налились кровью и, хватая меня за руки, опрокидывая приборы, он рухнул на кафельный пол, как подкошенный, сломав себе нос. Пока лужа крови растекалась под ним, я стоял, все еще не веря в то, что это снова был провал. Я устал. Мне хотелось только одного перестать видеть трупы и начать новую жизнь. Я понимал профессора, этот опыт был делом всей его жизни, но я не мог больше разделять его манию. Грань была пройдена, и пути назад не было, быстро выйдя из лаборатории, я направился в свою комнату, лихорадочно собирая вещи, посмотрел на часы, было всего 14:20, поезд с углем пребывал в 19 часов. Именно на нем я решил убраться из Хелингли, наплевав на свою стажировку и на мечты, которые привели меня в это место. В комнату постучали, я дернулся открыть дверь, но, бросив взгляд на разобранные чемоданы, решил поскорее засунуть их под кровать. Это была доктор Хейс, которая, посмотрев на меня странным взглядом, сообщила, что меня ждет профессор.

- Что-то случилось, Уолтер?- она непонимающе склонила голову на бок.

-Да, мэм,- я не решался ей все сказать,- дело в том, что мне сегодня нужно срочно уехать.

— Сегодня ни одна машина не идет в Истборн. Джон,- она вошла в мою комнату, прикрыв за собой дверь,- ты должен остановить его, это больше не может продолжаться. Если об этом узнают… то репутация клиники…врачей, я даже не хочу об этом думать.

— Доктор Хейс, я не знаю, что делать,- мой голос дрогнул и, опустившись на кресло, я почувствовал, как почва уходит из-под ног.- Я пытался, но всякий раз профессор зажигал во мне интерес, мне всегда хотелось увидеть результат и убедиться, что все…жертвы не напрасны.

— Жертв больше не должно быть, Джон, иди к профессору и поговори с ним. Тебя он послушает…у тебя это получится лучше.

Когда доктор Хейс покинула меня, я быстро собрал свои вещи, решив не обременять свои чемоданы книгами и, сложив все у входа, решительно направился в кабинет профессора. Я был настроен, ему сказать все, и положить нашим бесчеловечным опытам конец. В кабинете профессора Гилберта было накурено, он что-то писал мелом на доске, то и дело, отходя назад, как художник пишущий картину.

— А пришел, Джон, что там с Бринстоном, почему так получилось?

— Он пожаловался на головную боль, я померил давление, оно просто зашкаливало свыше 300мм верхнее показание, он упал, и не подавал признаков жизни…

— Почему ты мне не сообщил о происшествии, Джон?

— Потому…потому что я думаю на этом закончить, профессор.

— Ты это сам решил, или кто подсказал? – я вспомнил доктора Хейс и покачал головой.

— Может, хватит смертей… эти люди…

— Это не люди! – резко прервал меня Гилберт,- это уроды общества, гримаса нормального социума, пусть хоть какую-то пользу принесут. Да, я думаю, тебе будет интересен мой сюрприз для тебя.

— Сюрприз? – не понял я и, посмотрев по сторонам, скрестил руки на груди,- я не люблю сюрпризов, тем более, когда вы говорите о них в таком ракурсе.

— Ладно, Джон, вернемся к работе, и я тебе напишу отличную рекомендацию, ты много достигнешь и возможно в скором времени превзойдешь многих. Идем.

Почему-то мои ноги стали ватными, не так я представлял наш разговор и тем более не был готов к разным сюрпризам.

Когда мы спустились в лабораторию, профессор сообщил, что теперь он понял свою ошибку и настроил нейро-стимулятор гипоталамуса на нужную частоту.

— Можешь быть уверен, теперь из моих расчетов выходит, что это будет последний эксперимент.

Я, молча, кивнул, уверенный в том, что, несмотря на исход опыта, мне ничего не остается, как убраться из этого пропитанного кровью места. Войдя в лабораторию, я оцепенел. В кресле, пристегнутая ремнями сидела Джейн. Странным образом она была спокойна, правда взгляд ее был нацелен в одну точку, словно она спала.

— Я ввел ей немного нейруса Гилберта,- произнес профессор,- такая доза не представляет опасности для мозга, на следующее утро она ничего не вспомнит.

— О Боже, профессор, сколько я уже слышал об этом! – не выдержал я

— Ты хочешь прервать, уничтожить все то, что мы сделали? – профессор вплотную приблизился к ней. – Она сможет жить нормальной жизнью…

— Она нормальная, профессор. Я прошу, не делайте ей больно.

— Джон… как ты не понимаешь, что мы почти, что нащупали грань, как из урода сделать человека, как из человека сделать сверхчеловека.

— Вы хотите играть в Бога, мистер Гилберт? – я подошел к Джейн и, подвигав рукой возле ее лица, понял, что она находится в трансе.- Я не буду больше помогать вам…

— Тебе придется,- рассмеялся Гилберт,- девчонка собственность Хелингли, как все пациенты, находящиеся на обеспечения Государства, как ты, как доктор Хейс и я тоже принадлежу Хелингли, мы все часть ее.

Я смотрел на него, и мне все больше открывалось, то, что профессор совершенно помешался. Да он гениальный ученый, но так нельзя, есть грань, после которой, пути назад нет.

Подойдя к Джейн, я начал расстегивать ремни на ее запястьях, чувствуя, какие у нее холодные руки. Не успев опомниться, я услышал, как ко мне метнулся профессор Гилберт и своими цепкими руками схватил меня за шиворот.

— Я разочарован в вас, молодой человек, теперь вы надолго запомните меня! - я не ожидал от профессора такой реакции, потом я увидел в его руке шприц, в котором узнал его «нейрус», он теперь предназначалось мне, кто отказалась помогать этому безумцу в бесчеловечных экспериментах. Я себя ощущал ни чем не лучше тех маньяков и убийц из третьего корпуса. Чем были лучше мы, убивая людей ради какой-то заоблачной цели.

Я успел отвести его руку в сторону и с силой ударил по металлическому столу, шприц упал на пол и я его тут же отбросил ногой в дальний угол лаборатории. Гилберт бросился на меня, схватив за горло. В глазах потемнело, я начал задыхаться и рывком повернувшись в сторону, попытался оторвать его от себя. Мы упали на кафельный пол, роняя реагенты и аппаратуру, на какое-то мгновение мне удалось вырваться, но ненадолго, Гилберт, схватив столик с реагентами, налетел на меня, сбивая с ног, больно ударив в живот его металлическим краем. Я согнулся от боли и получил тут же удар по голове, чувствуя, что сейчас потеряю сознание. Мне пришлось собрать все свои силы и вновь кинуться в атаку. Я не знал, что задумал профессор, теперь он был похож на разъяренного зверя и, видя беззащитную Джейн, я все больше сомневался в том, что нам удастся уйти отсюда по доброй воле. Мы снова сцепились, и в какой-то момент, мне удалось нанести ему удар, Гилберт покачнулся и упал ничком на письменный стол, теряя сознание. Повернувшись к Джейн, я начал расстегивать ремни и пытаться привести ее в чувства. Окинув взглядом лабораторию, я понял, что теперь будет сложно отыскать, необходимый антидот для «нейруса Гилберта». Нащупав ее пульс и посветив лампой в глаза, я понял, что она находится в пограничном состоянии. Я начал лихорадочно искать нужный препарат, что было сделать очень сложно в хаосе, царившем вокруг. Я не думал, что совсем скоро профессор может прийти в себя, сейчас я хотел спасти Джейн. Я просто обязан был это сделать. К счастью, мне это удалось. Я видел, как она начала чаще дышать, несколько раз моргнула и, ничего не понимая, посмотрела на меня.

— Доктор Уолтер, — прошептала она одними губами.

— Ты в порядке, сможешь встать?

-Да,- она кивнула, а потом ее глаза округлились от страха,- Уолтер!!! – закричала она, а я лишь почувствовал, как в мой мозг вонзились сотни игл. Судорога свела все мое тело, по которому прошел разряд тока, корчась от боли, я ощутил каждой клеткой крик боли и ужаса. Потом темнота и оглушительная тишина, сквозь которую пытались прорываться голоса, но и они умолкли, утонув во мраке моего сознания.

Очнулся я от прикосновения Джейн, она плакала и торопила меня. Подняв голову, я увидел, как из подвала вырываются языки пламени.

— Идем, мы должны бежать,- твердила Джейн и тянула меня за собой.

— Что он со мной сделал?- пробормотал я. Дотронувшись до затылка, я понял, что вся голова просто залита кровью. Спутанные липкие волосы, были покрыты пеплом, а лицо Джейн бледное, испачкано сажей.

— Он чуть не убил… нас, он сам дьявол,- она помогла мне подняться. Голова все еще кружилась, однако я знал, куда нам нужно добраться, до станции, где в 19 часов прибудет поезд с углем.

2013 г Восточный Сассекс больница Хелингли.

Я провел рукой по обгоревшей поверхности двери, ведущей в лабораторию и, с холодным сердцем, открыл ее, вдохнув запах гари, который еще ощущал. Все было уничтожено огнем, и эта адская машина нейро-стимулятор гипоталамуса, и все тайны, которые хранил здесь профессор Гилберт.

На мгновение я услышал голоса, мистера Томаса, доктора Хейс, смех Джейн казался настоящим. Я помнил Хелингли, только для меня он оказался кошмарным сном. Я вошел в кабинет профессора Гилберта и посмотрел на то, что осталось здесь после его гибели. Тогда в шестьдесят шестом, пожар из лаборатории перекинулся на первый этаж корпуса, однако его кабинет пострадал меньше всего. Расследование продолжалось долгое время и, вскоре, главный корпус был закрыт, как потом и вся психиатрическая больница.

Внезапно наверху что-то затрещало, и огромная бронзовая люстра полетела прямо на меня, обрушивая ветхий потолок. В мгновения ока, я оказался на улице, вылетев в окно, в котором уже давно не было стекол. Прижавшись к земле, я услышал приближающиеся шаги, я знал, они принадлежали ей. Я слышал, как в озере всплеснулась рыбка, карп величиной в две ладони, как где-то совсем рядом чистит перышки дрозд. Я слышал, как к ограждению подошла женщина, она была далеко, обычному человеку никогда бы нельзя было услышать это. А я слышал даже аромат ее духов и быстрым шагом направился прочь из Хелингли.

У нее были маленькие ладони, которыми она держалась за покосившуюся ограду, темные волосы были убраны в хвост, а в глазах беспокойство и тревога. Когда она меня увидела, ее губы тронула улыбка, и она помахала мне рукой. Это была та женщина, что пыталась разглядеть меня через мутное стекло больницы Хелингли и которая открыла мне глаза, что так долго были закрыты.

Грань

Похожие статьи: