Рассказ для сериала "Камень жизни". Написано в соавторстве с Жаном Кристобалем Рене.
***
– Вот и в нашем краю дикий зверь объявился. Кровь да смерть принёс он с собой.
Ком к горлу подступил у старосты, когда увидел, как народ от горя убивается, как над трупами женскими да детскими родня голосит, как кровь лужицами скапливается, в землю не успевая впитаться. Желваки в разные стороны заходили, а руки в кулаки сжались от злобы на беспощадного зверя.
– Знаю, что только отчаянные да безумные согласятся в лес пойти. Потому и не неволю…
Тяжёлым взглядом Родан толпу обвёл. Хмурятся мужчины, глаза долу опускают. Зверь всем ужас внушает.
– Я готов, – отозвался лишь один крепкий юноша.
– Не отпущу! – заголосила девчушка, вцепившись в него, как в последнее спасение. Слёзы по щекам текут в два ручья. Чувствует, если отпустит, то уже никогда не увидит…
– Алкеста, перестань, – юноша вырвался из ее хватки да вперед ступил.
- Как звать тебя, смельчак?
- Меня зовут Гор.
***
Золотисто-багряные языки пламени вырывались из-под бревен, а веточки хвороста потрескивали под резкими нападками ветра. В воздухе пахло тлеющими древесными угольками да табачным дымом.
Незнакомец шагнул ближе к костру, вокруг которого сидели охотники, бросил взгляд на черное небо и с хрипотцой в голосе, который больше подходил старику, нежели пышущему силой молодцу, начал свое повествование.
В мерцании огня можно было рассмотреть его обветренное лицо, глубокие печальные глаза и жуткий, вкось пересекающий горло шрам, при виде которого становилась ясна причина его хрипоты. Странно, что незнакомец смог выжить после такого ранения.
– Я убийца ночных тварей, – продолжил охотник, представившийся Гором. – Много историй мог бы поведать, но сегодня за меня будет говорить другой.
Сказав эти слова, он снял с шеи подвешенный на плетеной веревке огромный коготь животного. По сравнению с этим грозным оружием неизвестной твари коготь льва или медведя показался бы детским ноготком.
Прикрыв веки, охотник тихо зашептал заклятье. Слов было не разобрать, так как шёпот заглушался завываниями ветра. На некоторое время он замолчал, будто погрузился в забытье, а когда вновь заговорил, в голосе его исчезла хрипота.
– Какое тебе дело до моей боли?! Она принадлежит мне. Так же, как принадлежат воспоминания, что не дают мне покоя ни днём, ни ночью.
Отталкивая ее в сторону, судорожно кидаюсь к выходу из пещеры.
– Подожди, прошу тебя. Прошу, поверь мне. Я смогу помочь, – слышу ее прерывающийся из-за слез голос за спиной.
Я оборачиваюсь. В голове только одно – безумное желание насытиться. Ноздри трепещут от запаха пищи, боль в голове усиливается и, словно раскалённый прут, пронзает позвоночник. Понимаю, что это она источник дурманящего запаха. Что-то глубоко внутри подсказывает – я не должен ее трогать. Но как же трудно одолеть этот голод. Он сильнее остатков разума. Сквозь кровавую пелену, застлавшую глаза, вижу лишь пульсирующее мясо, которое движется, вжимаясь в стену…
***
- Никогда мне уже не быть человеком, слышишь, никогда. Эта тварь укусила меня. Ты же сама знаешь, что это значит. Лучше бы я умер там в лесу…
– Гор, не говори так. Подумай о тех, кто любит тебя. Я не смогу… – Алкеста склонила голову ему на грудь и тихо заплакала.
Гор приподнял лицо девушки и начал покрывать поцелуями ее распухшие от слез веки, стер своим касанием слезу с пылающей щеки и с жадностью впился в ее полуоткрытые губки, будто хотел испить из них весь сладостный нектар. С неохотой оторвавшись от этих бархатных лепесточков, он перекинулся на хрупкие шею и плечики, заскользил по изящным рукам, тонким запястьям, утыкаясь губами в ладошки, отмечая каждый пальчик и оставляя невидимые следы своих поцелуев.
***
Чувствую, как шерсть на загривке поднимается дыбом, пасть наполняется слюной. Изо всех сил пытаюсь справиться с голодом. Она что-то говорит, но слова ее в монотонный гул сливаются. Тянет руки, подходит все ближе и ближе…
Ярость застилает мне глаза. Бросаюсь вперед, острыми когтями оставляя борозды на каменном своде пещеры. Она не кричит, лишь глаза зажмуривает.
- Прошу, наклони голову, - шепчут ее губы.
Пытаюсь рассмотреть ее лицо. Все сливается, словно расплавленная маска без носа, рта, глазниц. Кожаный мешок с мясом вновь что-то говорит. Но голос перекрывает стук ее сердца. Бум, Бум, Бум…
Там, внутри этого кожаного мешка бьётся жизнь, разливая по мясу живительный сок.
Обнюхиваю ее кровоточащее от царапин тело, перепачканную, разорванную одежду. Словно вспышка, в голове возникает женский образ. Она кружится и смеётся. Подол платья ситцевого развевается, едва коленки прикрывая. Хочу разглядеть её, но образ меркнет, прячется за багряной пеленой.
Принюхиваюсь, пытаюсь понять, что меня так встревожило, однако запах крови мутит разум, не даёт сосредоточиться. Какие же тоненькие косточки там, под нежной бледной кожицей! Вспоминаю, как ещё вчера легко перекусывал такие у мальчишки, что искал ягнёнка вблизи моего логова.
***
Не отводя взгляда от янтарной бездны милых глаз, Гор пытался дрожащими от страсти пальцами распустить пояс, туго повязанный на ситцевом платье Алкесты. Когда же это удалось, он приподнял платье за подол, стащил его через голову и грубо приспустил сорочку, чуть не разорвав ее по швам. Скинул с себя всю одежду. И застыл в замешательстве, глядя на её белую как снег кожу, на неё, такую беззащитную и такую желанную. Теперь уже осторожно освободил Алкесту от всей одежды и ахнул, лицезрея принадлежащую только ему Богиню во всей совершенной нагой красоте. Гор хотел запомнить её прекрасный образ, последний раз вдохнуть её особый, чудный аромат, насладиться женскими медовыми соками. Сколько же ещё в нём было неистраченной нежности и любви! Он смотрел в её глаза и видел два чистых бездонных озёрца, вдыхал запах её шелковистых волос - и ноздри щекотались благоуханием луговых трав, она улыбнулась – и тепло разлилось внутри него, будто солнечными лучами пригрелся. Как же хотелось, чтобы время остановилось!
Алкеста стояла неподвижно, затаив дыхание, понимая всю ценность этих мгновений.
Но вот его руки сомкнулись крепким кольцом, касаясь её спины, опустились по линии изгибов к упругим округлостям бедер, властно сжали податливую плоть, и Алкеста прерывисто задышала, вздымаясь трепетной грудью. Их губы сомкнулись, языки переплелись и запорхали в страстном танце поцелуя. А взаимные объятия и ласки, все более и более несдержанные, откровенные, щедро полились, как из рога изобилия, украшая прозрачными узорами обнаженные тела.
Томные стоны вырвались из уст Алкесты, пробудив в нём мощный, бурный прилив вожделения.
В нетерпении Гор схватил свою возлюбленную, повалил, навис над ней, словно ширококрылый хищник над дрожащей добычей, словно мучимый жаждой путник, добравшийся до спасительного источника. Алкеста взглянула на него, и во взгляде её читались и горечь, и любовь, и счастье, и вожделение. Губки её приоткрылись, а руки потянулись к нему.
И влюблённые, подобно отчаянным, ныряющим в омут, последовали на зов своих чувств, отдались во власть своих желаний, растворились во всепоглощающей пучине страсти…
***
Добыча, сама ко мне явившаяся, прижимается всем телом, обхватывает ручонками. Слезы ее в два ручья текут да на шерсть мою падают. А оберег из какого-то суконного мешочка, что на ее шее висит, задевает и жжет. Хочу отодвинуться, скулю от боли, голова кружится, а она в гриву вцепилась, словно утопающий в протянутую руку. Пища. Мясо в хрупкой оболочке! Как она смеет причинять мне боль?! Бешеная волна ярости захлестнула сознание. От голода живот судорогой сводит, а добыча так близко...
Косточки хрустят на зубах. Мясо больше не причиняет мне боль – оно пытается вырваться, бьёт меня по голове, но я только жмурюсь и глубже вгоняю клыки в нежную плоть. Потом одним ударом лапы выдираю проклятый трепещущий кусок мяса, что так раздражал меня своим стуком.
Но что это? Бум, бум, бум.
***
Знахарка сокрушённо качает головой. Много она вот таких девиц перевидала на своём веку. Уж не припомнит, когда первая в хлипкую дверь её домика лесного постучалась. Как платочек в руках теребя, взахлёб рассказывала о том, что хороший, мол, не такой как другие. Знахарка гостью всегда за стол сажала, да чаем душистым, на травах настоянным, угощала. Многих уговаривала. Редко кто в горы рисковал уходить. Но были и такие, как эта пигалица, что глазёнками янтарными в лицо глядит, да слезу горькую роняет. Не понимает, глупая, что навсегда ушёл. Кормилец? Ну, так снова замуж выходи. Будет тебе кормилец.
А девица руки заламывает.
- Сирота я, без приданого, да без дома. Как милый в горы подался, его родня за порог выставила. Тут либо пропадать, либо милого вернуть.
- Оттуда почти никто не возвращался, девочка, - вздыхает старушка. - Что-то очень сильное должно его в этом мире держать, не дать совсем в зверя обратиться.
- Есть такая сила.
- На любовь надеешься, глупенькая?
Алкеста губу прикусила, и головой мотает.
- Ну, что же, - разводит руками старушка, да мешочек с оберегом на шёлковом шнуре на шею ей вешает. – Знай, что не спасёт оберег, если зверь в нём уже человека пожрал.
Отправилась Алкеста в дорогу неблизкую, к горам голокаменным, что за лесом дремучим до самого поднебесья высятся. Клокотало и сжималось сердечко в груди, точно в железных тисках зажатое, страшилась она, что уже не возлюбленного встретит, а лютого зверя, в которого он обратился. Стала тогда тешиться надеждой, что узнает ее Гор, да подбадривать себя приятными воспоминаниями о жизни некогда счастливой…
Мысленно прокручивала Алкеста каждый миг последнего дня с ним проведенного. Руки его богатырские вспоминала. Сколько же в них нежности неиссякаемой! Не меньше чем и силушки мужицкой. Точно перышко Гор её подхватывал и к себе прижимал. Ах, какие же чудные были эти мгновения!
А каким горящим был взор любимого, сколько страсти бурлило в нём! Только от одних этих воспоминаний у Алкесты щеки румянцем зарделись. Так и хотелось к своему родненькому прижаться, ручками его крепко-крепко обхватить и с поцелуями всю любовь свою беззаветную передать. Исстрадавшееся сердечко забилось опять неистово, но уже не от страха опасности, а от радости, полноводной рекой в него вливающейся. Вот и ели колючие расступились. Цветущими травами запахло посреди мховых зарослей. И соловьиною трелью она заслушалась, будто вовсе не по чаще безмолвной шла, а по райскому саду прогуливалась…
***
Держу бережно хныкающий маленький комочек. Злоба уходит, растворяется, как снег под лучами вешнего солнца.
Мой сыночек… Я так хотел сына. Прижимаю его к себе.
И с ужасом гляжу на растерзанное тело любимой. В ней еще теплится жизнь. Но остались считанные секунды. Хватаю ее трясущейся рукой, целую в алые губки. Твержу, чтобы очнулась, хоть и понимаю, что уже поздно.
- Прости меня, милая. Я найду, обязательно найду чудовище, сделавшее и меня таким же. Слышишь?
***
Гор резко встает. Его глаза полны слез.
- Она под сердцем мою кровиночку несла, чтобы меня, непутёвого, спасти. Я сделал то, что было мне предначертано, - он невольно коснулся шрама. - Но что я теперь сыну скажу?
Голос его прервался. Тишина накрыла площадку. Даже завывающий ветер в этот миг поутих. Каждый из присутствующих охотников думал о своём, не смея вслух ни жалеть, ни осуждать…
Похожие статьи:
Рассказы → Любовь в коммуналке [18+]
Рассказы → Мокрый пепел, серый прах [18+]
Рассказы → Малыш
Рассказы → Разбуди меня!
Рассказы → Гайди
Просмотрела по-диагонали, как обычно. 
Ага! Так лучше звучит))
Просто, с чисто мужской точки зрения, на самом интересном месте затемнение делать - тоже не то)) 
а блог этот не выдержал, зараза! Не дал человеку поделиться вечным, добрым 
Я тока корову могу 
