ГОМО ЖО (Конкурс - ПОГРУЖЕНИЕ. 12-ая работа)

После почти месячного ожидания, истрепав все нервы, Мао наконец-то добился своего: встреча с вождем мирового пролетариата состоялась.
Нельзя сказать, чтобы отсрочка приема на высоком уровне была столь уж утомительной: и по театрам возили китайскую делегацию, и по музеям, и женщины были всегда к услугам – да какие еще! – и даже у сопровождающих председателя Китая лиц занятий хватало: наркомы и их заместители ездили по министерствам, вели переговоры, и хотя сами министры их вниманием редко удостаивали, никто по этому поводу не переживал, ибо любое соглашение сперва готовится клерками среднего звена;  военные мотались по полигонам, воинским частям и по возвращении только восхищенно цокали языками; писатели и другие деятели культуры тоже не были оставлены вниманием советских коллег. Все шло вроде бы совершенно нормально.
А вот Сталин Мао не принимал…
Так что скверно на душе было у председателя Китая. Великий народ приехал просить содействия (не помощи, ни в коем случае) у верного старого друга, а друг в лице своего вождя даже встречаться не хочет. Без объяснения причин.
«Неужто Владимиров наплел чего-то?»  – гадал Мао. Он не любил уполномоченного Коминтерна и был рад, когда тот после ликвидации оного убрался назад в Москву. А вот теперь жалел, что раньше был к нему холоден. А вдруг Сталин прислушивается к мнению своего резидента? Да ведь кто же знал, что японцев, чья гегемония над половиной Азии была очевидна, американцы так быстро и эффективно возьмут к ногтю…
Атомная бомба – это сила! Китаю она необходима.
Народ голодает. Девять десятых почти миллиардного населения скопилось на Хуанхэ, где плодородный лесс и благодатная вода. Три четверти территории страны непригодны для земледелия. А население растет! Надо экспансию развивать! Идти на плодородный юг и запад. Без атомной бомбы это невозможно.
Мао нервничал и даже иногда срывался на близких, что было для него, в общем-то, нехарактерно. Иногда даже думал: а не уехать ли? Оставить чиновников, пусть договоры заключают, а он все-таки лидер великой страны…
Положение – как у того революционера в тюрьме, русско-китайскую песню про которого любил напевать Чжу Дэ (привез с Дальнего Востока):
– Сонца юла и миюла,
Низа фанза пушанго,
Часовой сыпи миюла,
Моя фангули в окно…
Но все в конце концов кончается. Вот он, Кремль! Делегацию для начала провели по всей дозволенной для народа территории. Показали огромную пушку, которая никогда не стреляла, и огромный колокол, который никогда не звонил. Объяснил это, между прочим, старый знакомый. Впрочем, он шифровался: не ответил на широкую улыбку Чжу Дэ, рукопожатие Чжоу Энь-лая предпочел принять за знак знакомства и представился Власовым.
«Нет, тут что-то не то… – задумался Мао. – Какие странные западные хитрости! И для чего? Не понять… Трудно будет переиграть этих умников».
Делегацию расположили в большущем зале, увешанном знаменами. «Вели подать еще вина и не жалей флагов – это умножит твою воинскую доблесть», – вспомнил Мао классика Линь Ю-тана. Вино, правда, на длинном столе отсутствовало, но определенно появится во благовремении – Мао заметил по пути не только охрану, но и официантов. Так что, воевать будем?  Любопытно только – с кем…
Все замерли, в том числе и гости. В зал входили хозяева.
Не было сомнений, кто здесь главный. Мао оценил харизму вождя СССР; даже если бы он не видел его портретов и кинохроники, все равно понял, кто здесь лидер. Нет, не этот Козлобородый Шут (Мао по привычке тут же давал новым знакомым прозвища-характеристики; он знал о себе, что редко ошибается, и очень ценил первое впечатление; Владимирова, например, сразу окрестил «Себе-На-Уме» – так оно и оказалось); не Кривоногий Вояка; не Хитрый Простак – и даже не Стальные Глаза. А вот этот невысокий, рябоватый, неулыбчивый – а душа не лежит прозвище давать. Опасно это.
Начались представления. Мао это было неважно, он и так знал, с кем будет иметь дело, и лишь всматривался в живые лица. Да и имена у них длинные. Запомнишь разве такое – Лаврентий Павлович Берия? Не запомнишь, да и не выговоришь. Для этого есть секретари и переводчики. Впрочем, переводчиков не взяли, переводил Владимиров. То есть, как выяснилось, Власов.
– Мао Цзэ-дун, председатель Коммунистической партии Китая, председатель Китайской народной республики, – представился он. Власов перевел.
– Сталин, – ответил Сталин.
Нельзя сказать, что Мао был ошарашен. Но не оценить он не мог.
Протокол продолжался.
Лишь Стальные Глаза вел себя странно. Что называется, неофициально. Улыбался и даже пару раз подхихикнул. Первый раз – когда были представлены политические советники Сунь Хунь-чан и Вынь Су-хим. (Тогда, кстати, и Сталин позволил себе усмехнуться непонятно чему.) А второй – на словах «Го Мо-жо, классик китайской литературы, президент Китайской академии наук». Тут даже Сталин недоуменно повел бровью в сторону Стальных глаз. Но вскоре и сам почти откровенно заржал, услыхав от Го Мо-жо:  «Ни хуй бу хуй дайлайхуйхуйжень дао да хуй?». Власов, не успев перевести, недоуменно взглянул на Сталина. Тот отмахнулся:
– Красивый язык… Я сам им иногда пользуюсь. Вторую фразу не переводи. Так что писателю надо?
– Писатель спрашивает, почему на встрече есть православные, патриарх то есть, а мусульман нет?
– Скажи – в следующий раз непременно будут… – откровенно рассмеялся Сталин, как, впрочем, и обе делегации (подхватили…), включая ничего не понимающего, но обрадованного Мао. (Наконец-то видно, что Сталин – не только вождь, но и человек!). – Впрочем… вот как ответь: отношения человека и бога – наиболее интимные. Мы атеисты, но воспитаны все были в православии. Не так ли, Лазарь Моисеевич?
Ржавый Гвоздь испуганно закивал.
– Мы рассмотрели ваши просьбы… не переводи… предложения. Мы их вскоре обсудим с председателем Мао. А пока давайте-ка угостимся.
Хитрый Простак лихо и звонко щелкнул пальцами. Немедленно появились официанты.
…К чему описывать пир или хотя бы приводить меню обеда? Каждый, кто помнит ужины в «Праге» и «Пекине», может их объединить и получить полное впечатление. Кто бывал в нынешних ресторанах – все равно не поймет. Где уж нынешним-то…
После обеда делегацию повели смотреть Оружейную палату и Алмазный фонд. Кроме Мао. Тот ушел вместе со Сталиным и Власовым. Договариваться.
Поздним вечером, когда китайцы, терпеливо дожидавшиеся своего руководителя, наконец покинули Кремль вместе с  растерянным Мао Цзэ-дуном, Сталин собрал ближний круг. Самый ближний. Так, вдвоем.
– Как ты думаешь, чего он просит? Можешь предположить?
– Могу, – после короткой паузы сказал Берия. – Только исполнять его просьбу ни в коем случае нельзя.
– Обоснуй, – коротко бросил Сталин.
– Мы потратили денег на две войны.
Сталин недоуменно поднял бровь.
– Атомная бомба обошлась нам еще в одну войну – по финансам, по ресурсам. Дарить ее этому авантюристу просто глупо и накладно. Мы сейчас собираем силы, воевать нам нельзя. А он ведь… Предлагаем обводнять плодородные, но безводные земли – не желает. Воды у него, видишь ли, мало. Предлагаем повернуть наши реки в Китай с его же помощью – и излишек населения получит еду и работу! – не хочет, долго слишком. Предлагаем трактора и комбайны – не надо, и так рабочей силы некуда девать. Надо, как Мао думает, либо увеличивать территорию, либо уменьшать население. А лучше и то, и другое сразу. Получит бомбу – захочет немедленно идти на Индию, не говоря о всяких там Сиамах, Вьетнамах и Бирмах. Мао развяжет новую мировую войну, которая нам совершенно не нужна.
– Ты что, Лаврентий, подслушивал?
– Просто я анализировал. Китайцы ведь месяц по министерствам катались.
Наступило долгое молчание.
– Кормить мы их тоже не можем.
– Помолчи, Лаврентий, без тебя ясно.
Новая пауза.
– Бомбу не дадим. Захочет – а ему придется захотеть – завод построим. Хоть бы и не один. Трактора, грузовики. И своих пришлем. И специалистов пошлем. И пусть шлет молодежь на учебу. Вот, шени деда, навязались на нашу шею марксисты доморощенные… Ох, прав был Власов, не на него ставку делать надо было! Не нравится мне Мао. Запустить бы ему под череп какого-нибудь ежа…
– Зато ты ему нравишься, – мягко ответил Берия. – И этим необходимо воспользоваться.
– Ох, как у тебя стеклышки блестят, – ехидно заметил Сталин. – Чего придумал?
– А вот чего. Во-первых – лозунг: одна семья – один ребенок. Государственная программа.
–  М-да… Умно. Ну, хорошо. А во-вторых?
– А во-вторых… –  тут Берия немного подхихикнул. – Ты помнишь, как их президента Академии зовут?
– Го Мо-жо… – недоуменно ответил Сталин.
– Именно. Гомо, да еще и жо… – Лаврентий громко захохотал. – В Китае гомосексуализм никогда преступлением не считался, – так, дело житейское. Вот и перевести это житейское дело… ну… не в госпрограмму, конечно, а поощрять, хотя бы негласно.
Захохотал и Сталин.
– А ты знаешь, Лаврентий, это мысль… Ну, так, ненавязчиво, а? Думаю, он не поймет издевки. Ну, а если… это же просто дружеская шутка!..
Нечестивый хохот двоих шутников долго еще гулким эхом грохотал в коридорах Кремля.


Х              Х             Х

Не вините Лаврентия Павловича – он всего лишь пошутил.
И не надо перекладывать на Иосифа Виссарионовича ответственность за те беды, что обрушились на Китай в начале третьего тысячелетия – он всего лишь подхватил шутку…
Мао вернулся в Китай разочарованный – бомбу он не получил.
И – очарованный.
После визита в Москву Мао Цзэ-дун все же развязал Корейскую войну, в которой по умолчанию вынужден был принять участие и Советский Союз и которую Мао блистательно проиграл.
Китай получил грузовики и трактора, получил специалистов. В Китае наши инженеры строили заводы и плотины, ГЭС и ТЭЦ. Китайские студенты учились в Москве и Ленинграде. Вано Мурадели подсуетился, быстренько написав оперу «Великая дружба», за что и заработал полновесно по ушам (а не суйся, куда голова не лезет!).
После смерти Сталина, ставшей для Мао трагедией, тот долго присматривался к  Хитрому Простаку. И Простак ему очень не понравился. Особенно в 1956 году.
Программа «Одна семья – один ребенок» работала, но не слишком эффективно. Программу же «Гомо жо», напутствие Сталина,  официально запустить не удалось из-за сопротивления соратников – Чжоу Энь-лай и Лю Шао-ци, в отличие от Мао Цзэ-дуна, учились в Европе, знали тамошнее отношение к гомосексуализму, посему не позволили возвести его в ранг государственной политики и тем выставить великую страну на посмешище всему миру. «Большой скачок» тоже не принес желаемых результатов.
(Впрочем, народ почти не голодал и медленно, но неуклонно рос в числе.)
Последней каплей стало высказывание Никиты Сергеевича на выставке МОСХ в 1963 году. «Пидорасы!» – орал Хрущев на абстракционистов, сюрреалистов и прочих, по его мнению, извращенцев от искусства. Мао взъярился – Хрущев предавал остатки сталинского наследия!
 После этого Мао Цзэ-дун прервал отношения с СССР и объявил «культурную революцию» – уничтожение старых кадров, неспособных строить светлое будущее, аналог нашего 37-го. И сразу же развернул программу «Гомо жо». По инерции его дело продолжили преемники, тем более когда Всемирная организация здравоохранения признала гомосексуализм совершенно естественным отправлением организма, а  вовсе не извращением. Что вызвало всплеск гомофилии также и в Европе. Правда, там это называли политкорректностью.
К концу тысячелетия население Китая упало до миллиарда человек. Вроде бы живи да радуйся, только вот работоспособных среди них не набиралось и четверти… Разрушилась пенсионная система – в городах, где она существовала. Село же вымирало от голода – кормить стариков было некому.
Европа, перепугавшись, попробовала дать задний ход, но поздно… Большинство населения европейских стран теперь составляли мусульмане – арабы и негры. Вот они-то и взяли к ногтю не только извращенцев, но и либералов. Все вы знаете, что сейчас происходит в бывшем Евросоюзе.
Соединенные Штаты обрубили интернет, и что там происходит – мало кому известно. (Ну, кому надо, тому известно.)
И только Советский Союз, в котором, несмотря на все политические пертурбации, педерастов неукоснительно сажали, живет и процветает.
Вот так-то… Порой и шутка меняет ход истории.