Голос сердца

— Пани, я прекрасно понимаю ваши чувства!

Доктор в самом деле был очень расстроен. Глубокая складка залегла над переносицей. Он хотел что-то добавить, но лишь сочувственно вздохнул.

Барбара плакала. Остренькие плечики вздрагивали. Светлая прядь выбилась из наспех собранного на затылке пучка, прилипла к мокрой щеке. Она скомкала платочек, о котором ни разу не вспомнила за все время приема.

— Ведь он даже не узнаёт вас!

Женщина закрыла лицо ладонями и всхлипнула, как раненая птица.

Плачут мамочки всегда. Когда все плохо — плачут, и когда уже все хорошо — тоже плачут, прямо у него на плече. Он думал, что уже привык. Но эти вспышки! К такому потоку слез привыкнуть невозможно. Пикнул кардиодатчик: пульс вышел из нормы. Он же хотел отказать в приеме! Но она стала рассказывать, чего ей стоило привезти своего брыкающегося и орущего ребёнка из этой деревни Пшеславице в Варшаву, и он согласился. А что ему оставалось делать? Сказать, что она напрасно терпела все эти унижения, тычки и плевки от попутчиков? Зря выслушивала эти соображения по поводу гуманной эвтаназии, эти вопросы, зачем тратить бюджетные деньги на лечение уродов? СМИ хорошо прокачали народ!

Главное, это и болезнью назвать нельзя. На той конференции в Цюрихе после продолжительных дебатов врачи так и не пришли к единому мнению: считать отклонения болезнью или мутацией. Официальное заключение: повышенная солнечная активность 17 июля 2023 года вызвала у некоторых детей ещё во внутриутробном периоде необратимые изменения сразу в нескольких участках головного мозга, что привело к нарушениям психического развития, по внешним проявлениям близким к синдрому Канберра, в широких кругах известного как аутизм. Но дальнейшее наблюдение за первичной группой показало, что проблема гораздо серьезнее. При полной блокировке развития любых социальных взаимодействий эти дети демонстрировали совершенно пугающие способности в иных направлениях. То, что раньше в научных кругах считалось мистификацией, у этих детей проявлялось…

— Доктор, — хриплый голос Барбары прервал его мысли, — неужели ничего нельзя сделать?

— Милая моя, — в такт словам качая головой, выдохнул врач и замолчал.

Не мог он вот так сразу сказать матери, что это именно то, чего она боялась, и случай безнадёжен.

— Светила психиатрии ломают голову… — из угла кабинета раздался монотонный, скрипучий голосок.

От неожиданности доктор вздрогнул, мать сжалась в комок.

— … А она от меня чего-то хочет! — продолжал тот же голос, совершенно лишенный каких-либо интонаций, — неизвестно еще, кому лечиться нужно, истеричка!

Доктора бросило в жар. Он густо покраснел, стал бормотать извинения. Да, это были его собственные мысли, но он сам никогда не произнёс бы их вслух!

Но женщина, казалось, не слушала его. Она вскочила и быстрым шагом направилась к двери, которая после их прихода так и осталась распахнутой. Едва только мать заволокла сопротивляющегося малыша, он, как зверёк, на четвереньках, оббежал кабинет и шмыгнул в угол, за открытую дверь. Врач даже не успел его как следует разглядеть. В глаза бросилась лишь копна рыжих спутанных кудряшек, не знакомых с расчёской. Извлечь ребёнка из «укрытия» оказалось невозможным. Женщина изо всех сил тянула дверь на себя, пытаясь вытащить из-за нее пятилетнего сына, но та не поддалась ни на сантиметр. Когда взбешённая мать принялась остервенело дергать за ручку, ее ударило током. Несильно. Но она оставила все попытки.

Доктор слышал и не о таком, но воочию наблюдал впервые. Это пугало, но тот «механический» голос был куда страшнее!

Теперь женщина, хоть и была полна решимости, вела себя осторожнее. Она присела на корточки около двери, ласково позвала:

— Стефаник, маленький, иди к маме!

— Ну иди же сюда, идиот! - донеслось из-за двери.

— Стефан! — в голосе матери звучал испуг и смущение.

В ответ скрежетало:

— Тебя же отправят в этот научный дурдом! Ты этого хочешь, да?

— Сыночка, выходи! — умоляла она.

— Будут опыты над тобой ставить, — скрипело в ответ, — как над крысой, вспомнишь еще маму!

— Хватит! — у доктора лопнуло терпение, широкими шагами он пересёк кабинет и оказался рядом с ней. — Зачем так говорить… вернее, думать?! Вы же ничего об этом не знаете!

Кардиодатчик пикнул дважды. Доктор попытался достать таблетку из кармана, но запутался в полах пиджака, махнул рукой и сделал два глубоких вдоха. Врач провёл рукой по седым волосам, это помогло собраться.

— Поймите, им там лучше!

Она сидела на полу, смотрела на него снизу вверх огромными, синими, полными слез глазами.

— Пожалуйста! Не забирайте его! — раздалось из-за двери.

— Я не могу, понимаете? — отвечал он ей. — Я… не имею права! Я обязан сообщить о вас! Приказ Министерства.

— Эти трусливые мерзавцы в Варшаве не могли даже вякнуть против Брюссельского постановления. Это же решение Парламента! Боятся за свои чиновничьи задницы!

— Поймите, пани, — доктор наконец взял мысли под контроль, и Стефан перестал их озвучивать.— Это делается в интересах детей. Им созданы все условия, с ними работают ведущие психиатры мира, они изолированы от внешних раздражителей. Там они в безопасности, в конце концов!

Барбара вздрогнула. Это возникло в центре кабинета прямо за спиной доктора. Стефаник часто визуализировал ее воспоминания, но она так и не могла к этому привыкнуть.

Из ниоткуда возник их сосед Кшиштоф Стаховский, жирный боров с красной, пропитой харей. Он тыкал метлой в ее малыша, свернувшегося на земле в комочек. Кшиштоф растаял, на его месте возникла старая карга Магда Ландовска. Она сыпала проклятиями, грозила кривым пальцем.

— Это за грехи твои, блудница! - скрипела Магда голосом Стефана. - В ребёнка вселился дьявол! Изыди! Изыди, сатана!

Магда распалась на фигурки поменьше. Они обрели очертания подростков. Барбара не знала их имен. Для неё они всегда были сворой, наподобие бродячих собак. Никогда не знаешь, то ли мимо пройдут, глядя заискивающе, то ли разорвут в клочья. Они бросали ему под ноги петарды. Гоготали, когда малыш визжа отпрыгивал и посылал на место взрывов электрические разряды. Это приводило компанию в неистовый восторг.

— Матерь божья! Вы это видите?

— Я видела это вживую!

— Тогда вы просто обязаны передать малыша на попечение государства!

— Как вы можете?!

— А чего вы ждёте? Чтобы толпа отволокла вас с ним на костёр? Подняла на вилы? Деревенщина на все способна! Где ваш муж?!

— Он оставил нас.

— Подлый ублюдок, будь он проклят!

— Стеф, прекрати! — заорала Барбара.

Лампочка в светильнике под потолком вспыхнула сама собой, замигала и лопнула, осыпая все осколками стекла.

— Вы его совершенно не контролируете! Я звоню в Комитет!

— Нет! Нет! — Барбара ползла к нему на коленях, умоляюще тянула руки.

— Ты не можешь так с нами поступить, сукин ты сын!

— Простите! Умоляю! — рыдала женщина.

Доктор стоял посреди кабинета, сердце рвалось на части.

Солнце нашло лазейку среди листвы и пробралось в окно. В форточку влетел шмель. Закружился вокруг нераскрывшегося бутона комнатной розы на подоконнике. Жужжал сердито, не улетал. Малыш бесшумно покинул своё укрытие, подошёл к окну, не обращая ни малейшего внимания ни на рыдающую мать, ни на поражённого доктора — его занимал только шмель. Мальчик дотронулся до закрытого бутона, цветок распустился прямо на глазах. Шмель деловито погрузился в сердцевину, а мальчишка юркнул обратно за дверь.

— Вы видели? — сквозь слезы улыбалась мать. — Он добрый!

— Да поймите же вы, наконец! Это – в его интересах!

— Нет! Это даже не в Польше!

— Это в Германии, и это намного лучше!

— Но меня даже не пустят к нему?

— А зачем вы ему? Что вы можете ему дать?

— Любовь!

— Вряд ли он понимает, что это такое.

Барбара закрылась рукой, как от удара.

— Ему нельзя туда!

— Да почему же?

— Сердце подсказывает!

— Сердце качает кровь!

Ответа не последовало. Он по-отечески погладил ее по голове.

— Вы же ничего про это не знаете! Вот, посмотрите!

Он засуетился вокруг стола, разворачивая ноутбук к Барбаре.

На экране высветилась надпись: «Добро пожаловать в научно-медицинский центр «Дети Солнца»! Заиграла приятная музыка. Камера плыла над современными корпусами из зеркального стекла, выстроенными в форме круга и расходящимися от него, наподобие лучей.

Кадр сменился. На ухоженной лужайке, залитой солнцем, в кругу сидели малыши. Все рыжие, веснушчатые, как ее Стефан. Детки держались за руки и раскачивались, одновременно наклоняясь в центр круга, а затем плавно отклоняясь назад. За ними наблюдала молоденькая медсестра или няня, симпатичная блондинка с ясными голубыми глазами. Девушка улыбалась на камеру.

Дальше пошли интерьеры центра - столовая с мебелью для кормления малышей, спальни, с застеленными ярким бельём кроватками. Эти комнаты пустовали, а вот игровая была полна детьми. Они сидели так же в кругу, продолжая держаться за ручки. В центре круга были разложены игрушки - кубики, мячики, детали Лего, брусочки массы для лепки. Камера переключилась на двух воспитательниц средних лет, мило беседующих друг с другом перед интерактивной доской.

— Это все ложь!

— Что? — растерялся доктор.

— Они не спят в кроватях, - тихо продолжила Барбара. - Им не нужны постели. Они вообще не спят. Так, словно выключаются на несколько минут время от времени. Просто перестают раскачиваться. Их невозможно усадить на эти стульчики к столикам. Они и не едят, в нашем понимании. Питаются светом.

Тем временем на экране появился солидный мужчина средних лет в дорогом костюме. Побежали титры: «Профессор института детской психиатрии, доктор медицинских наук, руководитель центра «Дети Солнца» Курт Вельдермейер» Профессор уже говорил о больших достижениях в области развития и лечения, как неожиданно пропал звук, потом зависло изображение. Лицо профессора замерло в глупейшей гримасе с открытым ртом и идиотически полузакрытыми глазами.

— Верните назад! — резко сказала Барбара.

— Что? — не понял доктор.

— Включите там, где они будто играют.

Доктор нервно водил по тачпаду, стучал по клавиатуре, но ноутбук не отзывался. Мужчина растерянно пожал плечами. Вдруг видео совсем исчезло, а через секунду включилась та сцена в игровой. Дети сидели в кругу, камера поднялась, показывая многообразие игрушек.

— Вот! Что это? - вскрикнула Барбара, тыча в монитор.

— Игрушки! — доктор не понимал реакции собеседницы.

Видео само встало на паузу.

— Спасибо, Стефан!

Она внимательно смотрела на экран:

— Это же надпись!

Доктор придвинулся ближе. Игрушки действительно лежали в определенном порядке.

— Это на немецком!

— Каждому своё, — мрачно перевёл доктор.

— Что?

— Это написано над воротами Бухенвальда.

Изображение рассыпалось на квадраты и снова собралось, но совсем в другую картинку. На экране трое мужчин в спецодежде центра пытаются расцепить ручки малышей, чтобы забрать одного из круга. Ребёнок вырывается, выгибается всем тельцем, панически бьется в конвульсиях. Видно, сколько сил приложено, чтобы скрутить его.

Кадр переместился в помещение. Рыжая девочка пристёгнута ремнями к каталке. Голова унизана датчиками с проводами.

— Не беспокойтесь, — побелевшими губами прошелестел доктор, - это энцефалограмма, ей не больно.

Но в следующих сценах гарантировать это он уже не мог.

Вдруг камера дёрнулась, словно потеряла централизацию. В кадр попали ноги. Босые, женские. Они как-то непонятно висели в воздухе. Камера быстро пошла вверх и стала отдаляться. Ужас со вздохом вырвался из легких. Они не были готовы увидеть повесившуюся. Она была едва старше Барбары.

— Стефан, все!!!

Экран погас.

— Нам пора!

Малыш выскользнул из-за двери и, как под крыло, спрятался в широкие полы ее кардигана.

— Постойте! — голос доктора был полон отчаянья. - Как мне быть?

Она обернулась в полном непонимании.

— Я обязан сообщить в Комитет! — горло сдавил спазм. — Это приказ!

— Как подскажет сердце, - проскрипел Стефаник, не вынимая рыжей головы из-под вязаного «крыла» матери.