Барон не знаю как

Он решил: «выпью-ка я!» И, случайно задев рукою бокал, разлил вино. Бутылка оказалась пуста, он формально потряс её и бросил в корзину. «Подойду-ка я к окну!» – тряхнув кудряшками, звонко и торжественно произнёс барон. И тут же, поскользнувшись, упал. «Да! – сказал он с досадой, потирая бок. – Надо выпить вина, но сначала запишу стих. Где бумага? на столе только вино… непочатая бутылка… первым делом открыть её… куда я положил штопор? Но мысль уходит, запишу-ка я стих и быстро… запишу-ка возле окна, пусть утреннее солнце озаряет моё лицо. Не сомневаюсь, выйдет лучший портрет, и хорошо бы, чтоб бокал вина находился рядом».

Он задумался, сосредоточил взгляд на огарке свечи, но не смел взглянуть в сторону оконного проёма.

Подойдя к столу, он увидел на скатерти пятно. «Та-а-ак! – протянул недовольно барон, поджав губки и тронув нежными пальцами пушок на подбородке. – Надо застирать, где хранится соль? Нужно посыпать соль на пятно, и половина дела сделана… однако, штопор – он явно играет со мной в прятки?»

Барон, деловито шурша одеждой, совершенно бесцельно походил по комнате и вернулся к столу. Он рассмотрел его общим взглядом, разглядел все предметы на нём по отдельности и, оценив запущенное состояние убранства стола, подумал, что это очень красиво. Скомканная скатерть, словно горные хребты, и крошки хлеба, как будто мирно пасущаяся тварь в долине, и надкусанный сыр в виде замка – привели барона к некой задумчивости, которую он называл поэтическим оцепенением. «Где же карандаш, мне нужно записать эти прелестные строчки, иначе они уйдут обратно в небытие, откуда и пришли», – произнёс он, не выходя из транса. Глаз случайно зацепил из общей картины поломанный надвое огрызок карандаша, и он лениво скорчился, другая мысль уже занимала его отвлечённый ум. Барон, было, подумал, что надо бы прикупить одежды и заштопать старый плед, и вдруг неожиданно для себя воскликнул: «Хочется вина и хватит суеты!… Уф! – резко переменившись в настроении, выдохнул он. -  Для начала подойду-ка я к окну, всё обдумаю хорошенько и приму решение».

Но он не торопился. Барон стоял на месте, сердце его бешено колотилось, глазки бегали. «Сначала нужно выпить вина, где же чёртов штопор!» – в отчаянии крикнул он, и голос его сорвался.

Прошла долгая минута оцепенения. Очнувшись, бледный дрожащий барон подошёл к оконному проёму. Лицо его исказилось. По всей земле гулял пожар. Красное небо дрожало, а выжившие бились друг о друга в предсмертной муке, издавая невозможный рёв – это была агония жизни. Барона захлестнуло отчаяние, и слюна, которую он сглотнул в этот момент, была ему как смертельная горечь яда. Тело наливалось свинцом, и этот горький плотный сгусток слюны - сжавшаяся до песчинки звезда - разрывал внутренности. Барон знал о скорой смерти, но жажда жизни заставила его посвятить последние секунды бесцельной суете, чтоб ещё хоть сколько-нибудь насладиться ею, потому что перед лицом смерти именно эта суета – пустая, шуршащая, безмолвная и покорная судьбе (а не отвлечённые потуги ума, стремящегося заглянуть за пределы бытия), - являлась для него настоящей жизнью.

Похожие статьи:

Рецензии → Астрал. про кино.

Рассказы → В кресле с инопланетянкой