Аккорд

Марго всегда первая отходит ото сна. И сразу же принимается за меня.
— … слышишь? Соня-засоня, встава-ай! Прие-ха-ли!
Нетерпеливые руки отщелкивают замки анабиозной маски. Та, отвратительно чавкая, неохотно выпускает лицо из полужидких объятий. Длинные тягучие трубки бесконечно долго покидают носоглотку, перекрывая дыхательные пути. Сухая рвота — что может быть лучше для окончательного пробуждения. Откашливаюсь верные пять минут. Ободранное шлангами горло дико саднит, распухший язык едва помещается в воспаленном рту, глаза засыпаны жгучим песком. Хороша картинка? Будете смеяться — я счастлив. Мы дома! И домом мы называем наш тропический остров на поверхности водной планеты. Однообразие околоземки сводит с ума в первый же месяц. Потому остальные сто пятьдесят дней вы грызете ногти и несильно бьетесь головой о дверные проемы, считая минуты, оставшиеся до рая. Что в сравнение с этими муками ада несколько минут пробуждения?
 
Марго по опыту знает: когда меня выворачивает наизнанку, то лучше не лезть. Ни с чем не лезть. В такие моменты я совершенно не способен воспринимать ни фужер солодового виски — прекрасного средства от анабиозного похмелья, ни призывно выглядывающую из-под короткой сорочки белоснежную чайку трусиков, — универсального средства от всего остального. Моя возлюбленная стоит рядом с фужером в руках, ожидая, когда я приду в себя настолько, чтобы оценить благородный напиток и контраст белой полоски египетского хлопка, тающего на жарких бедрах.
 
Чемоданы едва разобраны. Меню дежурного ленча загружено в кухонный процессор. Десятикамерный холодильник старательно охлаждает бутылку коллекционного шабли. Сегодня все скромненько. Декадентские изыски будут потом. Коктейли, жареная на решетке каракатица, ночевки у костра под ослепительно яркими звездами...
А сегодня только пляж, только солнце, только океан...
Ошалев от абсолютной свободы, мы кувыркаемся в соленых волнах. Упругие буруны ласково щекочут обнаженную кожу, вырывая гортанные крики животного удовольствия. Нас можно понять и простить. Порошковый душ раз в неделю в течение шести месяцев доведет до животного состояния кого угодно. В клокочущей пене исчезает узкая полоска египетского хлопка, сплетенные тела выносит на горячий песок, и мы продолжаем безумство под нескончаемые удары волн.
 
Пять дней, отведенных на адаптацию, проносятся мгновением бесконечного счастья. Спросите меня или Марго — стоит ли оно шести месяцев заключения в запаянной банке, что кружит по орбите планеты за номером ххх6012?
Да, да, той самой, откуда раз в полгода мы возвращаемся на Аккорд.
 
Своим названием водная планета обязана неизвестному остряку в руководстве Компании, связавшему цикл разработки местных ресурсов со старинным определением ударных строек. Ведение работ на Аккорде идет только полгода, а затем ее ядро сходит с ума и на планете начинается электромагнитный дурдом. Каждые сто восемьдесят дней. Минута в минуту. Секундой позже, и те, кто не успел покинуть звездную систему, могут никуда не спешить. Чудовищной силы импульсы пережигают любой электрический кабель в радиусе трехсот миллионов миль.
И в старые добрые времена ничто так не ценилось на Аккорде, как время. Будь воля дирекции, мы бы и «с корабля на бал» отправлялись сразу. Безо всякой адаптации. К счастью, не все еще на этом свете делается по указанию высшего руководства. Например, чтобы полностью восстановить человеческий организм после анабиоза, требуется не меньше пяти суток. Конечно, потом эти сутки выходят боком. Мало того, что восемь часов в день пашем с двумя выходными в неделю, так и на сборы перед отлетом только час отводится. Последняя смена заканчивается ровно за сто минут до катаклизма. Вертись, как хочешь. И остров перед взлетом успей скатать, и кадки с пальмами в трюм составить, и живность по аквариумам рассадить. Да и себя, любимого, в анабиозную камеру закатать не лишним будет. Процедура сборки плавучего острова полностью автоматизирована. Знай себе от роботов уворачивайся, пока третий звонок в анабиозную камеру не попросит. Остаться никак нельзя — человеческий организм, он по определению электрическим кабелем считается. Первый же импульс на атомы распылит.
Не смотря на задвиги, Аккорд вполне приличная планета. С «земной» атмосферой, привычной гравитацией, температурой воздуха в 26 градусов, поддерживаемой раскаленной «Луной», и сплошной водной поверхностью, уходящей вглубь на сорок миль до ядра.
 
Сегодня первый рабочий день. Семь часов утра. Меня будит ни с чем не сравнимый аромат свежесваренного кофе. Легкий ветерок колышет полог над нашими головами. Здесь не может быть насекомых, но Марго считает, что с пологом гораздо уютнее. Она вообще любит уют во всем. Вот и сейчас ее прекрасная головка устроилась на моем плече, левое колено пикантно расположилось поперек моего живота, а ладошки забрались мне же подмышки. И, скажу вам по секрету, моя любовь презирает ночные рубашки. Когда я такое вижу, и что самое главное — чувствую, мне уже не хочется идти на какую-то там работу. Хочется...
Ладошки подмышками просыпаются на самом интересном месте, и в секунду доводят меня до визга отчаянным щекотанием.
— Подъем! — кричат мне прямо в ухо, и окончательно запрыгивают на живот. Пузо проседает кавалеристским седлом, моя любовь чувственно выгибается, отбрасывая назад чудесную гриву волос, и крепкие пятки дают моим бедрам хороших шекелей...
 
Есть своя прелесть в слегка остывшем кофе. Его можно пить залпом, не боясь обжечься. И мягкое похрустывание холодных тостов мне также по вкусу. Исключение могли бы составить яйца-пашот в красном вине по-бургундски, но мы, по опыту зная, что вернуть здоровье простывшему яйцу-пашот не получится никакой микроволновкой, заранее снимаем галочку в меню.
 
Наш остров невелик — на поверхности океан плавают десять тысяч квадратных ярдов синтетики, стилизованных под тропический остров. Их раскладка занимает минимум времени. Пока вы откашливаетесь от гиперсна и взбадриваете мозги порцией солодового виски, неутомимые роботы вытаскивают из зависшего над океаном шаттла рулон будущего острова. Синхронный взмах манипуляторов, и чудовищное полотнище, наделенное эффектом памяти, мягко раскатывается на водной поверхности. Немного рыб, устриц и каракатиц, размножающихся на песчаной отмели почище кроликов, сотни полторы гидропонных кадок с непрерывно плодоносящими пальмами, на которых, благодаря генной инженерии растет все — от бананов до картофеля с огурцом, и к вашим услугам маленький оазис счастья, способный до пенсии кормить влюбленную парочку.
Смена начинается ровно в восемь. Мы выходим на террасу. Два серых стальных цилиндра нелепо торчат из песка рядом с бунгало. Где-то там под ними берет свое начало идущий к ядру планеты тяжелый оптоволоконный кабель. Он же — причальный конец, к которому и пришвартован наш плавучий остров. Старое доброе оптоволокно без труда переносит электромагнитное сумасшествие планеты, а потому находится здесь на постоянной основе. Облаченные в сенсорные комбинезоны, мы расходимся по цилиндрическим кабинкам. Толстая дверь закрывается, и становиться очень темно. Связь устанавливается мгновенно. Перед глазами начинают пробегать серые зайчики, которые сначала поштучно, а потом, резко размножившиеся в геометрической прогрессии, целым табуном утаскивают мой разум в струящийся серый поток.
Я на дне. Перед глазами в свете мощных прожекторов бесконечные ряды ламелей ядра. От их сотовой структуры в глазах рябит, как после недавнего парада кроликов.
В левом нижнем углу начинают тикать секунды, отмечая начало смены.
Процедура калибровки Джека-Потрошителя, находящегося на глубине сорока тысяч ярдов, запускается автоматически. Поднимаю руки… Страшное зрелище. Они выглядят так, будто с них заживо содрали кожу, растворили плоть в кислоте, а потом махнули на все рукой, и заменили кости мощными манипуляторами. Нет. Не так. Очень, очень, очень мощными. Способными развивать гигантские усилия в водной среде под давлением семи с половиной тысяч атмосфер. Джек-Потрошитель, как я ласково называю своего робота, всегда терпеливо ожидает моего возвращения. Его подъем на поверхность — дело настолько хлопотное и долгое, что компания потратилась на электромагнитную защиту и оставила Потрошителя на дне морском на веки вечные. Своих мозгов у робота-повторителя нет, и по контракту я восемь часов в день играю за Джека по оптоволоконному кабелю. Программа виртуальной реальности корректирует изображение манипуляторов. Калибровка закончена. Я внимательно рассматриваю свои собственные кисти, торчащие из рукавов сенсорного комбинезона. Там, на глубине, манипуляторы точно копируют мои движения. Мы с Джеком абсолютно синхронизированы. В одну сторону, конечно, на то он и повторитель.
Чувствительный шлепок возвращает меня к действительности — комбинезон просто напичкан всякого рода штучками. Они способны тузить, пинать, щипать и увечить до посинения, лишь бы заинтересовать оператора в происходящем.
— Заснул? — раздается сзади голос Марго, и я оборачиваюсь. Странно видеть на такой глубине человеческую фигурку, облаченную в сенсорный комбинезон. Движения Марго, благодаря мощности робота, естественны, словно и нет океанской толщи над ее головой. Синхронизация движения ее робота и картинки виртуальной реальности безукоризненна. Этот трюк стоил компании дополнительных расходов, но психологи решили, что вид робота-повторителя «как есть» будет угнетать эмоциональное состояние напарника. Я показываю Марго язык. Понятия не имею, какую часть тела выпячивает Джек, но точно знаю, что "язык" дошел до адресата в "целости" и "сохранности". С полным соблюдением авторского протокола и без отсебятины со стороны программы.
— Идем, — Марго тащит меня к краю платформы, за которой начинаются ряды ламелей. Широкие полупрозрачные ленты, покрывшие собой ядро Аккорда, едва заметно "дышат", реагируя на притяжение раскаленного спутника планеты. Чем выше "Луна" над линией горизонта, тем сильнее увеличиваются щели между ламелями.
Пора начинать жатву. Я смотрю на хронометр и киваю напарнице. Мы расходимся к противоположным краям платформы, зависшей над полем "созревших" ламелей. Самое трудное, это отыскать и пометить первую ленту в ряду. Сотовая структура постоянно колышущихся рядов так сложна, что с этой задачей порой не справляется и электронный прицел. Через каждый шаг мы опускаем в выбранную щель маркер-захват.
Марго успевает к своему краю первой. Она всегда успевает раньше меня.
— Один — ноль! — доносится ее радостный голос.
Я вставляю последний маркер и выпрямляюсь с гордо поднятой головой.
— Теперь сходитесь! — цитирую вечные слова классика и, подцепив пальцами третью от первой ленту, выдергиваю ее конец из ряда. Мы идем навстречу друг другу, вытаскивая добычу. Если с рядом угадали правильно, то вытащим одну-единственную ленту. В противном случае придется присобачивать обе ленты на место. Упруго пружиня, ламель покачивается изгибами. Нет… Не ошиблись. Последнее легкое усилие и добыча широким полукругом падает на "берег". Переносим ее, хорошую, к ракетной капсуле. Сброшенный с шаттла цилиндр способен вместить полугодовую выработку команды "Потрошителей".
Надеюсь, не надо объяснять, почему нас так называют? Все верно — мы в буквальном смысле "потрошим" эту планету. И да — вся эта дорогостоящая шарманка затеяна ради лент абсолютно непроницаемого материала.
С момента обнаружения планеты никто не сомневался в ее искусственном происхождении. Таких тел не может существовать в природе. Земная атмосфера, земная морская вода, земная гравитация — все, все абсолютно земное. За исключением самой земли. Только вода и ядро, раз в полгода устраивающее электромагнитный катаклизм. Планету и нашли-то благодаря ее "сигналам". Сколько было потасовок из-за теорий! Сколько батискафов утоплено в океане! А сколько любопытных до нерасторопности космолетов зажарено! Но когда страсти улеглись, и народ добрался, наконец, до ядра, выяснилось, что предположения об инопланетном разуме, забавляющемся с гашеткой электромагнитной гаубицы шесть месяцев в году, рассыпались в прах. Не было там никакого инопланетянина, и никакой электромагнитной артиллерии. А присутствовал только аномальной мощности постоянный магнит и закрывающие его "ламели". Последние, как выяснилось, были абсолютно непроницаемы для любых излучений, включая нейтринное. Их не брало не алмазное, ни лазерное, ни какое другое оружие, не говоря уже о лабораторных инструментах. Оставшиеся без химанализа ученые вырвали остатки посыпанных пеплом волос, но не сдались. В конце концов они обнаружили, что единственным воздействием, на которое "отзывались" ламели, было изменение гравитации. Грустные и подавленные ученые разъехались по университетам. Тайна электромагнитного хауса перестала быть таковой. Все оказалось банальным до невозможности. Благодаря вытянутому эллипсу своей орбиты Аккорд сто восемьдесят земных суток находился в достаточной близости от одной симпатичной планетки, притяжения которой хватало на то, чтобы отдернуть "жалюзи", покрывавшие супермагнит. Вы спросите, а причем здесь электромагнитный ноктюрн? А притом, что такой "магнитик", на скорости в пятьдесят миль в секунду, пролетая мимо вас, наведет в любой железяке такую ЭДС, что от той один пар останется. Добавьте к этому еще и "колыхание" ламелей, из-за которых магнитное поле становится переменным, и вот вам ответ, почему работать на Аккорде можно только аккордно-вахтовым методом. Единственный спутник планеты, который мы называем "Луной", и вовсе не подпустил ученый люд. Потеряв пару лабораторных эсминцев, расплавившихся при попытке организовать высадку на раскаленную до бела поверхность, высокие чины отбыли восвояси. Уже окончательно.
И что здесь началось! Не пропускающий никаких излучений материал! Абсолютно неразрушимый! Вы представляете сферу его применения? Да на одних только вечных двигателях можно состояние сделать, не говоря уже о военных заказах! Как всегда в таких случаях, тендер на разработку "недр" получила Компания. Эта настолько огромная корпорация, что, ввиду безнадежности затеи, никто другой заявку на добычу ламелей и не прислал.
Десять лет пахоты по контракту, и хорошая, можно сказать, отличная пенсия!
Кто бы ни согласился в наше время? Когда роботы и автоматы отобрали все без исключения рабочие места на всех без исключений планетах? Оказалось, что среди триллионного населения, рассыпанного по Галактике, таких оказалось восемьдесят один человек. Мы стояли в огромном приемном зале и ощущали себя лохами.
В Марго я влюбился с первого взгляда. Один поворот головы, взметнувшийся шелк ее волос, и меня пробило, что называется, навылет. Ничего не соображая, подошел к девушке, встал сбоку и твердо взял ее за руку. Меня одарили удивленно-заинтересованным взглядом, и я с ходу, не желая терять инициативу, выпалил:
— Пойдешь со мной?
Девушка хитро прищурилась и спросила:
— А надолго? У меня мама строгая...
— Навсегда! — с жаром опроверг я любые сомнения.
И вот уже четыре года, как мы вместе. Марго и я. Немногие выдержали изощренные тесты и еще меньше — полугодовое заточение в станции, устроенной по принципу тюремно-семейного карцера. Связка жилых блоков, кое-как угнездившаяся на ржавом остове. По одному блоку на команду. Две кровати, стол, шкаф, туалетная кабинка, порошковый душ раз в неделю. Три раза в сутки открывается дверца в стене, и оттуда выезжает поднос с четырьмя тюбиками. Вот и все радости жизни. Никакого общения с остальными лохами — врачи человеческих душ посчитали, что встречи могут привести к конфликтам и распадам команд. Уже через неделю первой "зимовки" мы с Марго дали себе клятву отыскать умника, принявшего такое решение и… И объяснить ему подробно и обстоятельно, что обо всем этом думаем. В итоге заточение сплотило нас сильнее, чем "разгуляево" на острове тропической любви и восьмичасовой пахоты на Компанию по оптоволоконному кабелю. Еще шесть лет — всего шесть лет, а там мы купим себе неплохую яхточку и отправимся… Эх, куда только мы не отправимся! На свете столько всего...
 
Сбой произошел на двенадцатой ламели. Она оказалась узловой, и компьютер электронного прицела благополучно прошляпил это дело. Ну не умеют его микросхемы стопроцентно различать соседние ленты. Это мы говорим — "щели", а на самом деле "лунного" притяжения только на одну сотую дюйма хватает. Попробуйте такой зазор между двумя телами абсолютно черного цвета разглядеть. Без интуиции, воображения, оказывается-то — никуда! Есть, оказывается, еще сферы деятельности, где человеческие руки и соображалка вне конкуренции. И это не может не радовать. Вы спросите, а чего это мы так за целостность рядов переживаем? Ну, выдернули пучок ламелей, так, собственно говоря, вас сюда и назначили, чтобы потрошить? Вы так думаете? Ну-ну… А, как прилетят к нам завтра инопланетяне, да и выставят счет за шарманку сломанную. Шут его знает, что из себя на самом деле Аккорд этот представляет? Маяк ли, энергетическую станцию ли, межгалактический трансгрессатор — чем черт не шутит? Так вот, чтобы чего не поломать, мы не все ламели подряд свинчиваем. Одну здесь, другую там — главное, чтобы "жалюзи" магнит перекрывали.
Ошибку электронного прицела исправляли втроем до самого окончания рабочей смены. И заметьте — безо всякого перерыва на мороженое. Втроем — это я, Марго и Гордиев узел из переплетенных между собой лент. Едва успели до того момента, как "Солнышко" на закат пошло, и жалюзи сходиться начали. Они когда полностью закрываются, то их ничем не взять. В монолит сливаются.
 
Легкий ветерок раздувает угли под решеткой со свежей каракатицей. Вообще-то на Аккорде своего ветра и волн нет. И то и другое вырабатывает климатическая установка нашего острова. Такой вот презент от Компании, чтобы совсем уж лохами себя не ощущали. Невелик радиус действия — ярдов триста всего, но мы и этому бесконечно рады.
Сидим на берегу, болтаем ножками в океане. Вдыхаем его запах, прислушиваемся к ветру, гуляющему в кронах пальм, сочиняем себе развлечения на вечер. Я предлагаю играть в фанты, единственную, по-видимому, игру, где у меня есть шанс, а Марго склоняется к пляжному волейболу. Марго как-то заявила, что если я просто буду стоять под сеткой и ничего не делать, то рано или поздно какой-нибудь мяч сам отскочит в нужном направлении от моей головы, разбавив вечно сухой счет.
Как жаль, что здесь быстро смеркается — мы непременно сели бы раскрашивать запасы нарисованных комиксов. Не подумайте чего такого — на "зимовках" нужно обязательно занимать свое «я», иначе психушка обеспечена. Но только не супервизором, не пуперрадио, и не голошет с безлимитным трафиком. Идея занять себя рисованием осенила мою вторую половинку, когда на третью годовщину околачивания дверного проема, ведущего в туалетную кабинку, со всей очевидностью забрезжил призрак желтого дома. Марго где-то вычитала, что "Марвел" снова начинает ценить рисованные вручную комиксы, и к окончанию нашей отсидки мы насобачимся в этом искусстве настолько, что сможем иметь приличную надбавку к "пенсии". За первый сезон мы настрогали пару сотен забавных приключений, посвященных нашим Джекам. На белых листах настоящей бумаги Потрошители мочили превосходящие силы Зла. И не спрашивайте, откуда фантазия вытащила лысого старика с ведьмой, кучу боевых дронов, звездные абордажи и прочий бред сивой кобылы.
Единственное чего никогда не было в наших рисунках, это разгадки тайны Аккорда.
 
Завтра будет суббота. А за ней — воскресенье. Честно заработанные два дня отдыха, которые мы будем использовать на всю катушку. Может быть, мне удастся уговорить Марго сесть за раскраску комиксов, а может, — она потащит меня к волейбольной сетке. Мы будем много смеяться, петь, жечь костры и всячески отдаваться в объятия ничегонеделания. И мы обязательно будем счастливы.
 
Джек занимает место у коннектора зарядного устройства. Диктую устный приказ выхода "из игры", закрываю глаза, не в силах смотреть на парад марширующих кроликов. Нащупываю ручку двери и переступаю порог. Терпеть не могу яркое солнце в первые мгновения после рабочей смены. Делаю глубокий вздох, открываю глаза… и все еще темно. Чертова программа. Инстинктивно зажмурившись, сдергиваю с головы шлем. Ничего. Абсолютная темень. До боли тру невидящие глаза… Никакого результата. Что со мной? Я ослеп?
— Ау! — раздается рядом голос Марго. Обычно радостный и задорный, сейчас он наполнен легким испугом. — Есть кто дома? Почему так темно?
— Я не знаю! — кричу в ответ, пытаясь на ощупь продвигаться в ее сторону. Что-то с размаху врезается в солнечное сплетение, сгибая меня пополам. Нашариваю руками пустоту… Так и есть. Перила террасы.
— Марго, где ты? — шипя от боли, пытаюсь вспомнить расположение ее цилиндра. Что же случилось? Если погасла "Луна", то не могла же она погаснуть вместе со звездами? И почему в бунгало нет света? По крайней мере, какой-нибудь автомат должен светиться хотя бы одним диодом?
— Я ничего не понимаю, — в голосе Марго нет и тени решительности. — Что происходит, Карл?
— Если и ты ничего не видишь, то речь идет о коллективной слепоте. Но как такое возможно?
— Никак такое не возможно, — Марго хватает меня под руку. — Идем в дом, надо запустить диагностический комплекс.
Поддерживая друг друга, спотыкаясь и зарабатывая синяки о мебельные углы, по памяти заходим в техническое помещение.
— Голосовая команда, — четко произносит Марго, — диагностирование физического состояния. Зачитать данные анализа.
Комната наполняется легким гулом очнувшегося диагноста. Голографическое сканирование быстро и безболезненно.
— Номер один. Параметры без отклонений. — Голос диагноста ровный, сухой, лишенный сострадания. Никакого намека на издевательство. — Номер два. Параметры без отклонений.
— Чертовщина какая-то, — шепчет мне Марго на ухо, и громко произносит. — Голосовая команда. Проверка уровня зрения. Зачитать данные анализа.
Ответ не заставляет себя ждать. У вашего покорного слуги, Номер раз — единица. У его спутницы — Номера два-с — единица. Уровень освещенности — 14. Да что здесь происходит-то?
В ярости пинаю невидимый аппарат. Ботинок ударяется во что-то металлическое, и Марго вскрикивает, словно от боли.
Я хромаю на правую ногу, Марго на левую. Перепробовано решительно все, чем можно добыть свет. Нажаты кнопки всех прожекторов, исчирканы все спички. Странное дело, если первые щелкают вхолостую, то вторые обрели способность гореть без видимого пламени.
Это я определил, по болевому эффекту, когда "догоревшая" спичка обжигала пальцы. Что же происходит?
— Разве бывают коллективные галлюцинации? — спрашивает Марго. Судя по звукам, она пытается высекать искры, лупя кочергой по угольному совку.
— Мне кажется, что мы одновременно сошли с ума. И еще у меня стойкое ощущение дежавю.
— Как это?
— Вспомни серию, что мы рисовали на первых "каникулах". Два робота, бьют кочергой по...
— Постой! — впервые после наступления абсолютно черной ночи в голосе Марго звенят обнадеживающие нотки. — Ну конечно! Они у нас и фонари искали, и спички жгли… А что, если это какой-нибудь тест? И мы по-прежнему в виртуалке?
— Думаешь, этим психопатам от науки позволят завалить план полугодовой добычи ради каких-то там тестов?
— Но посуди сам, как еще происходящее с нами может совпасть с теми комиксами, что мы рисовали полгода назад?
— Ты права. Или мы коллективно сошли с ума, или налицо не очень веселая театральная постановка...
 
Кое-как находим цилиндры — кабины виртуального управления повторителями. Заходим каждый в свою. Мгновенно запускается протокол. Серые зайчики. Дно. Калибровка. Мои руки… Нет. Не так. Мои Манипуляторы в свете мощных прожекторов… Секундой позже осознаю, что вижу их собственными глазами. Без забытого на берегу шлема...
 
Программа, отвечающая за наложение изображений, безнадежно мертва. Над высоким барьером, у которого лежал цилиндр грузового отсека, простирался наш остров. Десять тысяч квадратных ярдов лежат на глубине сорока миль, пустея знакомым до боли рельефом. Нет ни пальм, ни бунгало, ни цилиндров.
Я смотрю на Марго. Впервые вижу ее такой. Человекоподобная фигура, закутанная в ламели с планеты Аккорд. Ламели нельзя разрезать, но их можно согнуть. Немного фантазии и техника древнего оригами создала самую защищенную в мире конструкцию.
Два часа распутываем ламельную оплетку с головы Марго в надежде, что постановочная программа не сумеет обыграть процесс разборки, и как-нибудь выдаст себя.
Истерика началась не сразу. Сознанию не под силу принять такую реальность. Я ожидал увидеть набитый микросхемами ящик, маленького инопланетянина, спрятавшегося внутри, и дергающего за ниточки, все что угодно, кроме...
Встроенные в мое тело прожекторы освещает прозрачный сосуд, внутри которого в мутной жиже плавает человеческий мозг...
С этим нельзя было справиться. Каждая клеточка несуществующего тела просилась на волю. Болели несуществующие руки, ныли оставленные где-то там ноги. Нас трясло. Мы рвали с себя облицовку, сходя с ума от отчаяния. Она не подавалась манипуляторам, и от этого становилось еще страшнее. Разум в исступлении бился в сверхпрочной запаянной банке. Бился и не находил выхода. Никакого выхода.
Я не помню, как потерял сознание.
Открываю глаза. Я испытываю странное облегчение, видя Марго. Она спит так же, как и все эти годы. Нога на моем животе, ладошки подмышкам и лишенная оболочки колба с плавающим в ее недрах мозгом, уткнувшаяся в плечевой рычаг.
Эта склянка, да еще немного сервоприводов, таскающих ее по призраку затонувшего острова, и была нашим миром все эти годы. Мы занимались любовью, и наш мозг получал несказанное удовольствие от сигналов, елозящих друг по другу электронных рецепторов. Мы ели воображаемые фрукты, и крошечные дозы химикатов убаюкивали сознание их великолепным вкусом. Наши тела послушно останавливались, когда мы натыкались на нарисованные программой препятствия. Мы стукались о низкий косяк дверного проема, и полновесные удары были вполне ощутимы благодаря химии. Вы спросите, а как в такой плотной среде мы не разоблачили обман при падениях? И это хороший вопрос. Мы потратили на него пару дней, обдумывая новые возможности игры разума, пока не обратили внимание, что рельеф плато в точности повторяет нарисованный остров. Вы можете, как угодно обманывать мозг химией, пока дело не дойдет до ускорений. Любых. Вертикальных или горизонтальных. Мозг нельзя облапошить поставленной на попа кроватью. Или напугать падением с высоты сорока футов без этого самого падения. Тут все должно быть натуральным. И разработчики, зная об этом, очень тщательно обозначили все имеющиеся высоты на острове. И столь же тщательно, в борьбе за "экономию" места на воображаемом челноке, лишили наш "быт" мебели, сведя его к древнеяпонскому минимализму, к которому творческая натура моей второй половинки добавила легкий полог над татами. У нас не было кровати, с которой можно свалиться. И стола, чтобы вынести на пляж для устройства трамплина, тоже не было. Забираться на пальмы и крышу бунгало нам запрещали нарисованные роботы, присматривающие за хозяйством.
Единственным настоящим механизмом, кроме нас и капсулы для транспортировки ламелей, был подъемник. Наверное, компании пришлось сильно потратиться, приподняв остров над рабочей поверхностью на целых пять ярдов. Конечно, нас могли убедить, что вода в океане смертельно опасна, и запретить плавать, но боюсь, это свело бы к нулю число добровольцев. А потому водные процедуры включили в программу. Серые зайчики исправно туманили мозг во время спуска наших тел к рабочей платформе.
Всегда, каждую минуту, мы находились на поверхности подводного сооружения, контактируя с ней любыми частями своих механических тел. Дальнейшее изучение которых выявило любопытный механизм, задачей которого было обеспечить явление "гравитации". Крошечные стальные диски, словно юношеские прыщи, густой сетью покрывают чудесное оригами. Легкое движение, — манипулятор выдергивает паршивца, и тот пулей устремляется вниз. Вот и ответ, как обеспечить в сверхплотной среде видимость "нормальной" гравитации. Под рабочей платформой и островом нет экранирующих панелей. Нас постоянно притягивает гигантское магнитное поле ядра, и мощности приводов робота хватает на преодоление вязкого трения водяного столба.
Оказывается — совсем нетрудно убедить человеческий мозг в нарисованной реальности, если заключить страдальца в механизм, движения которого синхронизированы с транслируемой на экран картинкой. Любой интерьер на выбор. Хотите бунгало на тропическом острове — пожалуйста. Семейный блок на орбитальной станции — только попросите и дано вам будет. Перед глазами нет картинки видеовизуализации, но все остальное при нас. Очень хочется есть. Во рту пересохло от жажды. Где-то там, в запаянной банке, находится механизм, который "покормит" изголодавшийся мозг, если его обладатель найдет нарисованную краюшку хлеба. На остров. Нам нужно подняться на остров, чтобы ощупью, по памяти найти наш замечательный десятикамерный холодильник. Беда в том, что едва мы выйдем из программы синхронизации с Джеками-Потрошителями, погаснет свет и станет темно. Никакой луч сверху не пробьет эту толщу воды. Конечно, мы и со светом ничего не увидим, но по форме фундамента бунгало сумеем понять направление поиска.
Десяток проб и ошибок, и аккумулятор соединен с прожекторами напрямую.
Не понимаю, откуда берутся серые зайчики при сдохшей программе визуализации? В мозгу они у меня, что ли? Плодятся, размножаются, затаскивают в Джека, извлекают из него...
Сливочное масло тает во рту, замороженный насмерть стейк едва не ломает передние зубы, выловленная вчера рыба съедается с потрохами сырой. В глотку льются галлоны холодной воды. Энергии убойного компота нам хватит для задуманного.
Нет сомнения в том, что точное расположение Джеков определяется по маячкам. Вряд ли компания станет шпиговать датчиками каждый дюйм нашего острова, когда существует старая добрая триангуляция. На второй день мы отыскали цензоров и учинили над ними короткую расправу. Разумеется, наша программа не позволила покрошить гадов в труху. Каждый раз манипуляторы натыкались на невидимую преграду, отказываясь причинять этой сволочи повреждения, несовместимые с нормальным функционированием. Проблему решило экранирование датчиков цельнотянутыми с платформы ламелями.
Свобода. Мы могли делать все. Ходить туда и обратно без боязни приложиться о нарисованный косяк, прыгать с острова на платформу без программы синхронизации с Джеками. И, конечно же, забраться в транспортную капсулу. Где-то за час до старта по протоколу экстренного спасения груза в случае выхода системы из строя. Вы спросите – КАК догадались? Не поверите! Комиксы! Вторая серия — Побег из плена!
Едва капсула тронулась вверх, я издал радостный вопль, и Марго бросилась в мои объятья. Не подумайте ничего такого. Только рукопожатие. Удивительно, как ничего себе не сломали.
 
Я не знаю, откуда в запаянной банке берется кислород, азот и далее по формуле, но, наверное, там организован сложный круговорот веществ в отдельно взятом человеческом мозге. И это хорошо, потому что теперь о жизнедеятельности можно не беспокоиться. Едва мы потеряли связь с датчиками острова, запустилась резервная программа самосохранения. Нам не нужно есть, пить и писать — все это происходит само собой и без нашего участия. Мы оборвали с себя все датчики, до которых смогли добраться, изъяли стальные диски, восстановили ламельное покрытие. И стали ждать приземления. А также ответов на поставленные ребром вопросы.
 
Неприятности начались сразу же после стыковки с грузовым монстром. Лишенные датчиков осязания, с трудом контролируя действия безумно мощных тел, предназначенных для работы под давлением семи с половиной тысяч атмосфер, мы поубивали целую армию дроидов, всего лишь попытавшись миновать ряды почетного караула. Армированная сталь боевых дроидов клочьями летела во все стороны от самого легкого прикосновения. Нас было не остановить. Бластеры, лазеры, мазеры, глазеры, бессильно опускали дула после первого же залпа. Бронебойные пули крупнокалиберных пулеметов рикошетом косили тех, кто еще оставался в живых, без всякого ущерба для нас. Это мы способны гнуть ламель между пальцами, но никак не подкалиберные снаряды.
 
Целых пять месяцев мы провели в бегах. За нас обещали такие гонорары, что в первую же неделю полегло больше половины галактических охотников за головами. Мы тут не виноваты — это они сами разборки между собой устроили. Ну, хорошо, хорошо. Сознаюсь. Именно мы вытрясли душу из оставшихся в живых. Но исключительно в целях самообороны.
К концу пятого месяца нашего задора, присутствовавшего после побега с Аккорда, стало уже не хватать. Мы были объявлены вне закона, никто не хотел с нами разговаривать, а если и хотел, то только на тему — "Где, блин, у них эта чертова кнопка?". И вели они эту беседу исключительно артиллерией ближнего и дальнего радиуса действия, причиняя беспокойство лишь тем, кто был в этот момент рядом с нами.
Чтобы не стать причиной гибели сотен людей, мы останавливались исключительно на мусорных планетах. Почему, спросите вы? Потому что последние пять месяцев разворачивались строго по сценарию созданных нами комиксов. Заведомо осведомленные, мы легко уворачивались от ракет и снарядов. Нам было жутко интересно — узнать, что будет после встречи с безобразным стариком и его спутницей, так как на этом повествование заканчивалось.
Лысый старик с ведьмой появился в шестой, заключительной серии. Как и было предсказано — их суперяхта опустилась на нашу свалку, после очередного ракетно-ядерного удара, перевернувшего вверх дном единственный материк.
Старик был лыс. Его спутница носила белоснежный парик. И это все, что можно было сказать, едва они появились у нашей норы.
Точнее — все, что мы успели подумать про них, прежде чем стало очень темно.
 
Отходняк на этот раз был отвратителен до такой степени, что я сразу поверил в реальность происходящего. Мое тело закреплено в каком-то станке. Рядом в подвешенном состоянии — тело моей возлюбленной. А еще ближе — тот самый старик.
— Очнулся? — проникает в левое ухо ветхое дребезжание.
— Очнулся, очнулся! Смотри, как линзами зашевелил! — раздается глухой скрип справа. Это та самая белокурая ведьма. Настоящая. Из комиксов...
— Красавчик! Семьдесят лет не виделись! — усиливается дребезг слева.
Я прихожу в себя. Пытаюсь освободиться из зажимов.
— Не дергайся, мальчик, — предупреждает старик. — Ты слаб и еще долго не сможешь ничего сделать! Семьдесят лет прошло, но я все помню!
— Что вы помните? — кашлем вырывается у меня.
— Ты меня не узнаешь? — радостно интересуется старик, поворачивая голову то в профиль, то в анфас. Мелкие хирургические стежки кольцом опоясывают лысый череп.
Лицо кажется мне знакомым. Едва уловимые черточки сходства...
— Вы… вы… вы..., — мой голос обрывается. Догадка настолько нелепа, что я не в силах ее принять.
— Да, мой мальчик, я — это ты! Вернее сказать — ты, на семьдесят лет старше! — голос старика пронизан глумлением. — Познакомься и с "настоящей" Марго!
Я смотрю на старуху. Выцветшие глаза, морщинистая, в старческих узелках, кожа...
Это Марго. У меня нет никакого сомнения, что это она. Я узнал ее там, в обличье робота-повторителя, и конечно узнаю ее сейчас. Ум заходит за разум.
 
— У нас есть минутка-другая, до начала пересадки, — мерзко хихикает старик, — и я буду счастлив восполнить твои пробелы!
Его рассказ не занял много времени. И к концу повествования меня трясло от отвращения.
Нет никакой возможности синхронизировать по сорокамильному оптоволоконному кабелю оператора с роботом-повторителем. Физику не обманешь. Молодых Карла и Марго приговорили вместе с остальными участниками программы разработки Аккорда, сразу, как только контракт был подписан. Анабиоз… Не смешите мои тапочки… Зачем нужен какой-то там анабиоз, если  до Аккорда десять часов лета? Извлеченные из тел мозги поместили в сверхпрочные банки с системой замкнутого жизнеобеспечения и, засунув в Джеков-Потрошителей, отправили на ядро планеты. Когда через три года в живых остались лишь Карл с Марго, их роботов подняли на поверхность, извлекли серое вещество и вправили обратно, ничего не перепутав. Карл и Марго очнулись в собственных телах раньше оговоренного срока, но их уверили в том, что Компания, осознав условия работы на Аккорде, изменила контракт, урезав срок до трех лет. Пенсия была выплачена, яхта куплена, и что еще нужно для счастья? Пенсионерам так и не сказали, что их мозг прошел процедуру клонирования… Да, да… Для современной науки ничего невозможного нет. А если и есть, то это легко исправить. Вот, например, невозможно пересадить память из одного мозга в другой. Ложные воспоминания — удел далекой фантастики. Искусственные имплантаты — остались в двадцать первом веке до нашей эры. Однако вполне возможно наклепать бесчисленное количество копий удачного, прошедшего огонь, воду, и медные трубы серого вещества и наплодить армию Джеков-Потрошителей. Необходимые воспоминания при копировании входят в комплект. Остается спустить челороботов на океанское дно и запустить программу виртуальной реальности. Маленькая каверна в сложном хитросплетении защитных ламелей, и магнитный всплеск каждые полгода стирает приобретенные на дне воспоминания, оставляя игроков в полной уверенности, что прошло только три года каторги. Завтра не наступит для них никогда. В нашем с "Марго" случае прошло семьдесят лет, прежде, чем по какой-то неясной причине импульс, вместо того, чтобы стереть предыдущие полгода, наполнил нас образами будущего. И еще месяц, прежде чем программа видеовизуализации прекратила свое существование.
Я слушал брызгающего слюной старика, с трудом понимая его рассуждения.
— Тело! Мне нужно твое тело! — неистовствовал престарелый Карл, — Я три года гнил на дне!
— А мне — мое! — в унисон визжала Марго. Ее парик валялся на полу. Тонкий обруч стежков вокруг лысого черепа.
— Ты думаешь, почему нас держали на "орбиталке"? — ввинчивались в уши дребезжания Карла. – Стимул! Им нужен был стимул, который заставит операторов наплевать на спартанские условия острова. Чем меньше роскоши, тем проще ее воссоздать! Компания экономила на всем, включая построение виртуального мира! Да после вонючего барака, что скармливает в мозг программа, этот остров кажется раем!
— И мне! И мне! — подвывала старушка.
 
Наконец они успокаиваются. Карл подходит ближе и торжественно опускает руку на мой плечевой сустав.
— Я выправил документ, согласно которому мы с Марго станем полноценными гражданами общества в обличье роботов. Это нормальная практика — когда человеческое тело приходит в негодность, очень состоятельные люди заказывают себе механические тела. А ты знаешь, сколько стоит робот, полностью подогнанный под тебя? Мы уже совсем было отчаялись продлить свои дни, но тут узнали о вашем побеге! Разумеется, мы выждали время, когда внутренняя программа запустит "анабиозную отключку". Процедура автономная – запускается раз в полгода. Не пугайся — опция уже стерта. Кстати. Хочу тебя напоследок порадовать.
С этими словами он протягивает руку к моим окулярам, и я слышу легкий щелчок.
Помещение медблока осталось прежним. Изменилось только изображение "Марго". Она вернулась. Я вижу прикованного к медицинскому подвесу человеческое тело, и мне больше ничего не нужно.
— И еще одно новшество, — продолжает Карл. — Тактильные, осязательные, обонятельные и прочие датчики позволят испытывать человеческие ощущения. Тебе же это, увы. Не светит.
Его улыбка кривит лицо. Жаль, что я не могу в него плюнуть.
Карл берет Марго под руку, и они направляются к медицинским креслам.
Аппаратура погружает их в последний сон. Визжат электропилы. Я смотрю на "Марго", не в силах оторвать от нее взгляда. Мне совсем не интересно пялиться на операцию извлечения человеческого мозга. Господи, какой же отвратительный у тебя мозг, Карл! А у Марго? Длинные кишки спинного мозга, удерживаемые нейрохирургическими манипуляторами, медленно выходят из распластанных тел… Где-то сзади включается мощный лазер. Мерзавцы. Они будут резать нас без наркоза...
 
Эх, Карл, Карл...
Тебе надо было помнить, что Марго ВСЕГДА ПРОСЫПАЕТСЯ ПЕРВОЙ! Моя хитрюга открывает прекрасные, цвета моря, глаза. Тонкие запястья разрывают толстые слоновьи зажимы, словно папиросную бумагу.
 
Программа кремации завершена. Два гроба беззвучно покидают шлюзовую камеру. Мы стоим, обнявшись, провожая взглядами их торжественный выход.
 
— Вот и все, — говорит Марго, поднимая ко мне свои губы.
— Куда отправимся? — спрашиваю ее долгой минутой спустя.
— Куда? — Марго задумчиво смотрит на безбрежную черноту космоса. — Предлагаю взять полугодовой отпуск. А потом, я так думаю, у нас будет небольшое дельце на Аккорде! С братиками-сестрами повидаться...
— Пипец Компании, — отвечаю я и возвращаюсь к прерванному занятию.