Война изменила многих: обесцветила лица, истощила сердца, погасила блеск глаз. И только Мейер оставался жив ─ жив, как человек. После окончания смены на одном из сотен заводов, он задерживался, когда последний рабочий уже пробивал талон и снимал форму. Когда гасли все лампы во всех цехах, а станки смолкали, впадая в сон, Мейер ещё даже и не думал уходить.
Говорили, работяга этот и вовсе не спал; но отчего-то всегда оставался бодр, и будто бы счастлив ─ голубые глаза светились под козырьком, надвинутым на самые густые брови; сухие губы всегда улыбались ─ такого уже четвертый год не видели в цехах, да и после смены, когда труженики-муравьи возвращались к женам и пиву.
И все же, война шла, а Мейер и не ведал, какую важную работу выполняет. Гюнтер, Шульц, Михаэль ─ все только и делали, что говорили о значимости их труда для партии и немцев; кричали о том в столовых, за гороховым супом; гудели по пятницам в кабаках...
Кажется, только Мейер не знал о той важности; может, оттого лицо его походило на человеческое, а не на сухофрукт или тухлое яйцо.
Шептались даже, что Мейер шпион! Вот же вздор! "Не может человек быть счастливым за таким делом" − говорили в Гестапо. И вызывали. И допрашивали. Проверяли. И каждый день, кроме воскресенья, ровно в 7:30 Мейер приходил в цех.
Разумеется, никто и не догадывался о причинах потаенного, недоступного всем счастья Мейера; человек этот попросту понял, что творится на фронте. Что не солдат убивает солдата ─ врага! ─ а человек ─ ребенок, как и его собственный ─ стреляет в человека. Знал он о том, что не на правой стороне оказался, а лишь среди ненависти, питаемой страхом. Все это Мейер понимал, и давно сломался бы, не догадайся он что в его станке, в рабочих руках ─ великая сила!
Мейер не сумел бы, даже пожелай того, остановить войну. Даже решив, он оставался бессилен. Так все и шло до одной мартовской ночи. Посреди сна он вскочил, точно сгоняя беса с груди; задышал тяжело, запыхтел; по густым бровям стекался пот.
─ Точно! ─ вскричал он. ─ Ведь и отец мой говорил ─ в словах сила!
Жена только сморщилась, да укуталась в одеяло, точно гусеница в кокон. И только Мейер ничего не забыл. С той самой ночи не уснул. Все терзали его слова отца ─ сердце наполняли правдой, какую только дети находят смелости произнести. И вот, Мейер, как ребенок, загорелся идеей: как и отец его ─ уроженец мира ─ помогать солдатом. Словом. Не убивать, но выжить! Не кровь пролить, а манну души человеческой...
Именно тогда Мейер стал пропадать в цеху по ночам. Когда весь завод молчал, свечки перешептывались за окном, а над небом проносились грозные железные птицы, рабочий включал станок. Удивительно, как вышло, что его оставлялся на заводе. Но, быть может, те просто боялись счастливого человека. Не такого, как они.
Мейер брал все, что изготовил за день. Вспоминал строфы, авторов; вылавливал душу, дробил сердце ─ миллионы малиновых кусочков ─ и все это гравировал на патронах.
9 мм ─ "Бросилась "; 7.92 мм ─ "Невиновен"... И так, патрон за патроном, слово за словом, Мейер зачитывал стихи. Писал душу на металле; закладывал человека ─ душу ─ в порох, в надежде что тот не встретит свою цель. Делал он это без надежды, но с верой, слепой и немощной. Слова отца звучали в голове, стучали весенним дождем ─ искренне, просто и правдиво. Им он верил.
Многие годы Мейер гравировал на орудие войны, послания мира. Извинение живого перед живым, а подчас ─ перед мертвым. Так он и умер, счастливым; сердце его не почернело от злости и страха, а лицо не обратилось каменной маской.
***
Где-то посреди разрушенной деревни ─ может быть в Польше, а может и во Франции ─ немец выстроил не немцев ─ кто они были, роли для немца не играло. Замаранные жители виделись ему черными падальщиками на фоне беленой стены; единственной, какая уцелела после бомбежки. И вот, немец поднял автомат. Нажал на курок...
Воздух залился на смертью, а чудом:
"И голос над собой услышал я:
"Вот здесь фашисты спят в сырой могиле.
Они несли смерть в дальние края
И полземли в пустыню превратили".
И кровь в лицо мне бросилась в тот миг.
И захотел я крикнуть людям в дали:
"Я невиновен, я боялся их.
Они меня вас убивать послали".
От ужаса вскочил я. День вставал.
Кивали мертвецы на смертной тризне.
Я от собачьей смерти в плен бежал,
Сюда - навстречу новой, честной жизни." *
* − Эрих Вайнерт "Сон немецкого солдата".
Похожие статьи:
Рассказы → Проблема вселенского масштаба
Рассказы → Проблема планетарного масштаба
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Рассказы → Пограничник
Рассказы → Доктор Пауз
Случайно не к твоей записи отправил :3
